Автор: Just_Emotion Бета: могла бы быть, но в последний момент я струсил и нажал на тормоз, ибо душа моя болит за тексты. посему вакансия свободна, но не открыта Название: Endlessly Дисклеймер: свечку не держал. Кто вообще все эти люди? Вся ответственность за поведение Доминика лежит на мне, за поведение Мэтта – на моем воображении, достоверность же описываемых событий - лес глубокий и непролазный, посему я вас не знаю Предупреждения: рейтинг растет вместе с детьми. Рейтинг: общий – R, моментами – NC-17 Фэндом: Rocket Baby Dolls/Muse Пейринг: BellDom Жанр: angst, fluff, romance, (не знаю, можно ли отнести сюда hurt/comfort), стеб – жуть, короче Саммари: "- Этот человек... Он бы испугался, узнав, каким животным чувством я к нему пылаю. Иррациональным, разрушительным, - возвращаюсь к его уху. - И я люблю его только за то, что это безответная, безмолвная любовь. За то, что у меня нет никаких шансов. За то, что великодушно позволяет безвозмездно любить его, сам того не зная. Бесконечно." Тип: slash От автора: Я обещал не писать сиквелов, но лето-солнце-море-пляж очень хорошо подействовали на меня. Было это продумано буквально за пятнадцать часов, редакцию проходило только мою, ибо у меня душа болит за тексты, не могу их никому доверить. все корявости лежат на моей совести. Также я не знаю, что сюда написать надо. Наверное, то, что текст дался мне довольно сложно, писался надрывно и почти без перерывов, куски пропадали, части переписывались, все колбасилось... Но я доволен собой, что бывает очень редко. Это - ребенок. И это - любимый ребенок. Я горжусь каждой буквой здесь, в этом детище нет ни единой строчки, которая мне бы не нравилась или за которую мне было бы стыдно, а это много значит. Люблю ребят, люблю всех. Любимым ребятам потребовалось написать восемь строк, чтобы заключить в них то, на что у меня ушло 116 страниц. Как обычно – что-то правдиво, что-то вымышлено, перемешано, взбаламучено, безбожно похерено. Нет никакого совпадения с действительными событиями, поэтому в несоответствия меня носом тыкать не нужно. Я хуежник художник, а не репортер, и не следую за каноном. Примечания: начинается весной 1996 года, то есть через два года после событий «Starlight». POV Доминика, сиквел.
Отправлено: 19.08.10 18:33. Заголовок: There's a part i..
There's a part in me you'll never know The only thing I'll never show
Hopelessly I'll love you endlessly Hopelessly I'll give you everything But I won't give you up I won't let you down And I won't leave you falling If the moment ever comes 3. 07. 2010 - 14. 08. 2010 (19. 08. 2010)
- Только, блять, долбоеб, блять, вроде тебя, блять, мог умудриться, блять, сломать, блять, руку за два, блять, месяца до выпускных экзаменов! Последние несколько минут Мэтт вставляет это экспрессивное и, бесспорно, емкое «блять» практически через каждое слово, и есть отчего. Дело все в том, что недели полторы назад я решил отпраздновать приход весны в нашу славную дыру и покататься на скейтборде. Снег тогда не успел сойти, кое-где все еще проглядывал лед… В общем, мне немного не повезло. Я поскользнулся, слетел с доски в ближайший сугроб, а когда меня из него извлекли и более-менее отряхнули, оказалось, что у меня ни много ни мало – перелом, причем весьма неприятный. Как следствие – гипс, минимум две недели практически тюремного постельного режима и почти полное отсутствие возможности что-либо делать. Конечно, в чем-то мне подфартило, если это можно назвать везением – я сломал правую руку, то есть левая у меня осталась в полном здравии. Я продолжал посещать занятия, потому как экзамены никто не отменял, но вот репетиции… Мэтт говорит, что больше никогда и никуда не отпустит меня одного, потому что со мной сразу же начинают происходить неприятные вещи. То меня в реку пихнут, то со скейта я навернусь… Правда, Беллз благоразумно умалчивает о том, кто именно столкнул меня тогда с пристани. - Я как бы все, блять, понимаю, - продолжает он гнуть свою линию, ставя чайник на плиту, - но у всего есть свои рамки! Нам экзамены сдавать, у нас выпускной на носу, а ты, блять, лежишь болеешь, костями белеешь! - Перестань ругаться, - прошу я, а он гневно сопит в ответ, но следует моей просьбе: теперь его речь становится гораздо чище. - Я сейчас еще и по голове тебе настучу! Ладно, хрен с ней, с подготовкой: я и сам тебя натаскать смогу. А как же… - неожиданно он запинается и некоторое время подбирает слова, - остальное? Все то время, что он старательно песочит меня в воспитательных целях, он то и дело повторяет об учебе, окончании школы, каком-то будущем, грядущем поступлении. Наверное, Мэтт считает, что со стороны это выглядит искренней и бескорыстной заботой, но за два года я узнал его слишком хорошо, чтобы догадаться: подобным поведением он пытается скрыть собственный эгоизм. Мы уже давно решили, что никуда не будем подавать документы, чтобы беспрепятственно заниматься музыкой, и эти аттестаты нам на хрен не сдались. Беллз не хочет, чтобы все думали, что его интересует лишь то, смогу ли я держать палочки в руках или нет, а я в свою очередь стараюсь не показывать, что боюсь нежелательных последствий. - Иди куда подальше со своей учебой, - наконец выдыхаю я, когда понимаю, что основная буря миновала. – И с выпускным туда же иди. - Вообще на него не пойдем? Мэтт ставит передо мной чашку горячего чая, в сердцах бухает туда лимон, и я фыркаю, когда меня окатывает кипятком. - Осторожнее! Можем и не пойти. Ты там что-нибудь забыл? - Вроде нет. - И даже историка посылать не будешь? Беллз заинтересованно выглядывает из-под ресниц: уж кто-кто, а я знаю, чем зацепить его за живое. Но не в этот раз. Он садится напротив, довольно потягивается и разве что ноги на стол не забрасывает. На его лице светится жуткое самодовольство, а когда он говорит, он растягивает гласные. - Я уже. - Когда успел? - Помнишь ту весну два года назад? Внутри что-то неприятно екает, когда перед глазами за долю секунды мелькает все в мельчайших деталях. - Такое не забудешь. - На чьем, ты думаешь, столе у меня был первый раз? Чай попадает не в то горло; с громким смехом Мэтт хлопает меня по спине, пока я изо всех сил пытаюсь не захлебнуться и тем самым не кончить жизнь в самый неудобный момент. Все ссоры по поводу моих покалеченных конечностей в одночасье забыты. - Серьезно? – спрашиваю я, стирая брызнувшие слезы. – Не шутишь? Беллз обижается. - Это был их выпускной, если ты еще не забыл. Где ты прикажешь искать укромные места в школе? В медпункте? - Ну… - он внимательно смотрит на меня. – В спортивном зале на матах! - Ты гениален, мать твою так. Сам-то небось тоже в каком-нибудь теплом месте заховался? - В кабинете химии, - чувствую, как мои щеки заливает румянец. Мэтт ухмыляется, ничего не говорит, но его молчание значит гораздо больше слов. Не нахожу, что ответить, поэтому приходится резко менять тему. - Где Крис? - Когда тебя начало волновать его местоположение? Насколько я знаю, ты всегда относился к нему с нескрываемым равнодушием. Пожимаю плечами, хотя и сам знаю ответ: как обычно, он слоняется где-нибудь без дела, сохраняя отсутствующее выражение лица. Сейчас это с ним постоянно: пару месяцев назад он потерял отца и теперь переживает не только это событие, но и то, что он остается единственным мужчиной в семье, то есть на его плечи сразу же ложится множество проблем. Нужно отдать ему должное и признать, что он воспринял все это стойко, несмотря на свои шестнадцать лет. Мэтт также отходит от развода родителей, приходит в норму, учится скрывать неприязнь к обоим - даже вернулся домой. Меня это радует: это значит, что он окончательно опустился на землю. Все эти загоны со спиритизмом никогда его не интересовали, музыку «своего папашки» он откровенно недолюбливает и изо всех сил стремится быть не похожим на него во всем. Я никогда не знал Беллами-старшего, поэтому не могу определить степень похожести или непохожести между ними. Беллз говорит, что я ничего не потерял. Я верю ему. Что до меня, так в этом плане все очень даже неплохо. Течение моей собственной жизни никак не изменилось: Мэтт, друзья, группа, музыка в общем, в каком-то роде – девушки. Последние остаются в списке моих интересов лишь потому, что я сам по-прежнему привлекаю их внимание. И в каком-то роде – чтобы немного отвлечься. Что позапрошлая весна, что прошлая, что эта – я не вижу между ними особой разницы. Самому себе я напоминаю кота, которому в марте основательно сносит крышу. Много времени уходит на то, чтобы научиться управлять собой, но результат того все же стоит. Постоянные «эксперименты» Мэтта перестают вгонять меня в краску или посылать волны мелкой дрожи по всему телу. Мои мысли начинают рассредотачиваться немного дальше, чем раньше, я начинаю хорошо учиться; это поражает всех, кто знает меня с самого детства. Родители думают, что я одумался и в кои-то веки взялся за голову, надеясь стать адвокатом, врачом или кем-то не менее престижным; Мэтт радуется, считая, что сказывается его влияние; одноклассники, приятели и просто знакомые решают, что на меня оказали сильное влияние предки, запретив все, что только можно себе представить; учителя ликуют, некоторые из них пророчат мне большое будущее. Каждый из них по-своему прав, но настоящей правды не знает никто. В это трудно поверить, но я постоянно что-то учу лишь для того, чтобы отвлекаться от собственных мыслей. Чтобы занимать свою голову, не позволять глубже укореняться всему тому, что уже два года постепенно пускает в меня корни. Откровенное задротничество в плане зубрежки помогает мне не обращать внимания на мелочи, постоянно иметь озабоченное выражение лица и забывать о том, что ночами не дает покоя. Многие вещи становятся проще, но только не те, о которых по-прежнему думает и пишет Беллз. Я даже перестаю пытаться его понять, потому что осознаю: это бесполезно. Он и сам себя плохо понимает. В один прекрасный момент меня посещает мысль наплевать на все наши решения и пойти в медицинский на какого-нибудь нейропсихолога, чтобы спустя десяток лет исполнить голубую мечту детства и поковыряться в кое-чьих мозгах, но еще семь лет учебы не выдержал бы даже я. Мысль благополучно отослана в далекие края и забыта, родная и любимая барабанная установка становится мне матерью родной, а гипс, который обещают снять через четыре дня, уже маячит где-то вдали, как что-то, что уже давно пережито.
Отправлено: 19.08.10 19:04. Заголовок: ну, маленькие или не..
ну, маленькие или нет, но это не слишком долго будет продолжаться, ибо здесь период охватывается не в четыре месяца, а в восемь лет) нечего там читать - чисто краткий экскурс для затравки))
Отправлено: 19.08.10 19:08. Заголовок: мне всякие нравятся)..
мне всякие нравятся)) и мелкие и крупные ^^ так что я в любом случае кайф словлю)) а Домча - лошарик)) левше сломать правую руку в конце учебного года ^^
затравка - это как сказать А и не говорить Б (с) ^^ но я буду ждать, сколько понадобится)
Отправлено: 25.08.10 15:25. Заголовок: справка по канону ес..
справка по канону есть, посему вопросов возникнуть не должно.
Спустя несколько дней с меня снимают гипс и мы решаем отпраздновать это событие. Причем отпраздновать не так, как сделал бы на нашем месте практически любой – с горой бухла и толпой людей, - а по-нашему: репетицией. Мне нужно разрабатывать окостеневшую за время болезни конечность, Мэтту и Крису – обкатать то, что они успели написать за время моего вынужденного отсутствия в группе. У них получилось достаточно материала, чтобы неделю безвылазно сидеть в гараже, мне не терпится взять в руки палочки и опробовать его, поэтому я говорю родителям, чтобы они не ждали меня, и сматываюсь к Беллзу. Оба уже на месте и кое-что потихоньку наигрывают. По их движениям заметно, что играют они уже не в первый раз и знают все особенности несуразной мелодии. Несуразной потому, что в одиночку Крис не может задать и удержать ритм, тем самым он не может дать Мэтту свободу воображения и действий. Они говорят, что им как раз требуется моя помощь, и я вижу: они радуются моему возвращению, хотя Беллз добавляет свою ложку дегтя едким голоском. - Если ты снова что-нибудь себе сломаешь, я запихаю эти палочки тебе в зад и за ударные сяду сам, - грозится он, и мне хочется зайтись в истерическом ржаче, потому что представить его за моими барабанами получится только у больного человека. Не решаюсь с ним спорить; изнутри по-прежнему время от времени колется чувство вины, ведь я подвел их и заставил затормозить процесс непрерывного совершенствования. Нужно отметить, что успехи есть, и немалые: Крис постепенно осваивается и начинает вносить свои замечания и коррективы, которые на деле оказываются весьма ценными и дельными поправками; голос Мэтта крепнет вследствие бесконечных тренировок. Это уже не тот разбавленный блеяньем писк андрогинного мальчика, отстающего в развитии, голос которого начал ломаться не в четырнадцать лет, а почти в восемнадцать – он крепкий, эластичный, управляемый, что не может не радовать и подавать больших надежд. Все то, чем мы занимаемся, уже не кажется глупой забавой детей, скучающих в почти вымершем городе. Кто-то смело пророчит нам большое будущее, а мы думаем лишь о том, как бы выбраться из этой дыры и хоть как-то дать о себе знать. Меня наскоро вводят в курс событий, силком сажают за ударные и заставляют потренироваться, в то время как Мэтт горланит нечто, больше напоминающее резню на скотобойне, нежели тренировку в репетиционном зале. Ухмыляюсь, отбиваю дробь, чувствую, как в руке неприятно покалывает, но ставшее таким родным ощущение гладко отполированного дерева под пальцами вытесняет все мысли. Каким же оказывается мое удивление, когда выясняется, что те визги – одна из песен, написанных в мое отсутствие. Она носит какое-то непонятное название, содержит в себе еще более непонятный текст – и ни одной вменяемой гитарной партии*. Мэтт говорит, что это – одна из тех вещей, которые внезапно приходят к нему ночью, поэтому над ней нужно долго работать. Я не против: у нас впереди еще целая прорва времени. Вскоре мне надоедает бить вхолостую, сваливаю свое нежелание участвовать в этом балагане на боли в неокрепшей руке и довольно растягиваюсь на задрипанном диванчике, стоящем здесь с сотворения времен и момента происхождения симметрии, по словам самого Беллза. Крис устраивается рядом, мы синхронно скрещиваем на груди руки и даем Мэтту знак выть, сколько ему заблагорассудится: это очень полезно для его горла и голоса и просто доставляет нам чисто эстетическое удовольствие. Однако вскоре нам приходится очень об этом пожалеть: барабанные перепонки отказываются воспринимать ультразвуковые волны и грозятся с минуты на минуту лопнуть, где-то в голове взрывается мозг; приходится зажать уши ладонями. Его бы энергию – да в мирное русло. Неожиданно Крис толкает меня в бок и украдкой шепчет, пока наша примадонна не задолбалась выводить рулады: - Спорим на десятку, что он сможет разбить стакан? - Стакан и я разбить смогу. А еще алюминиевую вилку в узел завязать – у меня как раз рука зажила. Получается, что я еще и телекинетик. Он хмыкает и качает головой. - Я имею в виду – голосом разбить. Он такие волны звука выдает, что, если трескаются наши черепа, стакану и вовсе не жить. - Не верю, - отрицательно качаю головой и бросаю на запыхавшегося Мэтта изучающий взгляд. В его глазах ясно читается желание убить нас, двух тунеядцев. - Станиславский сказал бы, что люди достали его цитировать. - Что? - Ничего. Так как, спорим? Он точно сможет. Я помню, что, когда спорил в последний раз, отделался изуродованной прической – до прежнего состояния волосы не отросли до сих пор и вряд ли когда-нибудь отрастут вообще, - но рука так и чешется пожать его лапищу, уже протянутую мне навстречу. А, хрен с ним! Согласен. Далеко не всем оперным певцам удается проделать этот трюк, куда уж нашему задохлику? Крис довольно улыбается, сжимает мои пальцы своими – неожиданно теплыми и мягкими – и взмахом руки привлекает к нам внимание Мэтта. Тот вопросительно вздымает бровь. - Мэтт, стакан разбить сможешь? - Ну… - он мнется: неожиданный вопрос явно показался ему глупым. – Дайте мне твердую поверхность – и смогу, наверное. - Умница! А голосом? Беллз приходит в замешательство, но где-то в глубине его глазного дна загорается заинтересованный огонек. Пару секунд он покусывает губы, пытаясь прикинуть свои возможности, затем пожимает плечами. - Не знаю. А что? - Тогда сейчас проверим, - Крис подрывается с места, выскакивает из гаража и через пару секунд возвращается с обыкновенным граненым стаканом в руках. Он водружает его на мой басовый барабан, отходит и дает Мэтту знак начинать. Тот неуверенно оглядывается на нас, в нерешительности мнется, затем вздыхает, набирает в легкие побольше воздуха и выводит довольно привычную для себя ноту. Ничего не происходит. Беллз пожимает плечами и делает очередной заход, но уже – на октаву выше. Этот звук – один из тех, что кажется простым, но подвластен далеко не каждому. Например, у меня такой никогда не получилось бы взять – пришлось бы визжать, уподобаясь девчонкам. И снова – ничего. Тогда Мэтт делает третий заход. Его голос вибрирует, и кажется, что вместе с ним вибрируют и стены. Заметно, что это дается ему с большим трудом – он крепко зажмуривается, сосредотачиваясь, чтобы не сбиться и не сорваться. Слышится треск, какой бывает, когда по льду пробегает трещина, Крис вскакивает с торжествующим воплем, кидается к стакану и застывает в недоумении: тот девственно цел, словно его только что принесли с магазинной полки. Никаких намеков на его победу нет: ни брызг осколков, ни даже просто скромных повреждений. Лица обоих озаряет недоумение. - Я отчетливо что-то слышал, - заявляет басист, и Беллз согласно кивает. – Дом, не отнекивайся: ведь ты тоже. - Не отнекиваюсь. Слышал. Но стекло цело. - Мэтт, давай еще. - Нет-нет, - я вскакиваю с дивана, приобнимаю Беллза за плечи, не давая ему свободы движений. – Еще одного эксперимента я не вынесу. Ну, убедился, что я был прав? Крис отрицательно сжимает губы и осматривается. Ни одна вещь не могла лопнуть от одной лишь силы звука: здесь просто нет таких вещей. Диван обит тканью, инструменты этому неподвластны, стены – едва ли не каменные. Источник звука неясен и, видимо, навсегда утерян. - Здесь есть что-нибудь стеклянное? – интересуюсь я в воздух. Крис пожимает плечами. Беллз осматривается и вдруг указывает куда-то в угол. Мы подходим ближе: не заметная с первого взгляда форточка, приоткрытая, чтобы пускать прохладный свежий воздух. Размером она не больше, чем просвет в стене на месте отсутствия кирпича, и прикрыта микроскопического размера окошком. Оно приоткрыто, оттуда задувает легкий ветерок, а стекло из угла в угол рассекает довольно широкая трещина. Крис осторожно проводит по ней пальцем, а Мэтт вдруг начинает громко смеяться, словно сам в это не веря. - Стекло до этого было цело, - я пожимаю плечами. – Получается, что разбилось оно только что? - Чувак, ты должен мне десятку, - ухмыляется Крис и толкает меня локтем в бок. Ухмыляюсь ему в ответ, и где-то внутри теплится приятное ощущение если не победы, то где-то около того. - Мы спорили на стакан, а разбил он окно. Ничего я тебе не должен. Дылда хлопает глазами, силясь понять, где он так позорно лоханулся, я хихикаю, но теперь Мэтту немного не до смеха. Он озабоченно рассматривает повреждения, уже даже не вспоминая о собственном успехе, затем говорит: - Давайте вы потом разберетесь, кто что кому должен, а сейчас решим, что делать с этим долбаным стеклом. Я могу допустить, что мы убили бы стакан, но бить окно мы не договаривались. И хоть самого этого окна там совсем мало, никто бы и не заметил, его озабоченность заразительна – она передается и нам. Мы решаем разделить обязанности: я вытаскиваю изувеченное стекло, Крис ищет где-нибудь новое, а Беллз как хозяин дома добывает инструменты, которыми можно было бы вырезать подходящий кусок и нормально вставить его на место. Поиски и подготовка к работе занимают сорок минут, в течение которых я успеваю изрезать острыми краями осколков все ладони. Дело идет очень бурно и весело. До прихода миссис Беллами остается примерно полчаса, нам самим хочется разобраться с этой неприятной ситуацией поскорее, но что могут сделать три подростка, которые в жизни ничего, кроме музыкальных инструментов, в руках не держали? Нас накрывает тихая паника, во время которой мы с Крисом неудержимо хихикаем и то и дело бегаем покурить. Мэтт тихо ругается сквозь зубы – до нас долетают советы сделать с нашими «палочками здоровья» нечто ужасное, - однако я верю, что и ему самому немного не по себе. Мы могли бы, наверное, обратиться к какому-нибудь мастеру – благо, город маленький, все всех знают, - но отчего-то этого не делаем. Эта работа оказывается не такой уж и сложной, справляемся мы впритык к намеченному сроку, и Мэтт с заметным облегчением вздыхает, когда мы избавляемся от «улик»: осколков, инструментов и крови. Он быстро здоровается с братом, мы проскальзываем по лестнице в ванную, закрываем дверь изнутри и включаем воду во весь напор. - И что мы собираемся делать? – интересуюсь я, глядя на то, как быстро Беллз ковыряется в аптечке, перебирая тюбики с кремом и баночки с непонятной жидкостью, читает названия, сопровождая их невнятными комментариями, и отбрасывает в сторону. Услышав мой вопрос, он ругается, на мгновение застывает, а затем возобновляет поиски. - А как ты думаешь? Будем лечить тебя. Я не могу допустить, чтобы ты снова вышел из строя. Давай сюда руки. Протягиваю ему ладони, он озабоченно присвистывает: кожа испещрена сотней мельчайших порезов, все они упорно кровоточат и, наверное, болят. Я сам еще не разобрался, что чувствую: перекись, которой он осторожно обрабатывает каждую ранку, совсем не щиплет; он действует умело, спокойно, не впадая в панику, с едва уловимой заботой. Хочется поддаться переполняющим через край эмоциям, обнять его, сказать что-нибудь приятное, чтобы не бухтел себе под нос, как старый дед. Он делает это для профилактики, потому что я приношу ему больше всех проблем, но я не могу на него обижаться. - Поверить не могу, что у меня получилось, - закончив, восторженно выдыхает он, берет в руки йод и откручивает крышку. – Я даже представить себе не мог, что способен на такое! - А я не мог, - шиплю сквозь зубы, потому что йод, в отличие от перекиси, не думает щадить меня, - что у нас получится заменить это хреново стекло с минимальными потерями. - Больно? – сочувственно спрашивает Мэтт и мягко дует на ладони. Неприятное пощипывание сразу отпускает; такое ощущение, словно я загнал под кожу несколько сотен заноз, которые не видны невооруженным глазом, но отчетливо чувствуются рецепторами. - Уже лучше, спасибо. - Больной, на выписку, - командует Беллз и наводит порядок, словно нас здесь и не было. – И чтобы завтра как огурчик – свежий и здоровый. На репетицию. - Про экзамены мы уже забыли, да? Мэтт прикусывает губу, затем робко улыбается, треплет меня по волосам, стараясь как-то загладить секундное помешательство. Он понимает, что я шучу, потому что никому из нас больше не нужна учеба, но я вижу, что эта мысль немного пугает его, и не говорю больше ничего. В пределах двух квадратных метров достаточно тесно, я чувствую его спокойное дыхание на своей щеке, и отчего-то потеют ладони, которые я не спешу вытирать о джинсы, помня о том, что оранжевые пятна плохо отстирываются. И все еще чувствуя остатки его тепла на кончиках пальцев.
*имеется в виду «Plug-in baby», написанная Мэттом примерно в тот самый период, когда ему было 17-18 лет. Изначально она носила другое название, содержала в себе совершенно иной текст, в ней не было того знаменитого гитарного риффа, который попал в сотню самых великих гитарных риффов всех времен. Она вошла в первую профессиональную демо-запись группы, записанную в 1997 году. В альбом «Origin Of Symmetry» включена уже полностью переработанная версия.
Отправлено: 31.08.10 16:34. Заголовок: сразу много. Мне ка..
сразу много.
Мне кажется, что за те два года, что мы знаем друг друга, мы прошли довольно длинную часть нашего грядущего пути, который многому нас научил. Мне он показал, что нельзя оставлять близких в трудные моменты, Беллзу – что порой все оборачивается совсем не так, как хотелось бы, поэтому нужно не зевать и твердо стоять на земле нашей грешной. Я думаю, что он уже давно забыл о своих замашках звездочета, радуюсь тому, что он снова с нами, потому что его поведение нормализуется, теперь его отличия не так бросаются в глаза, но вскоре оказывается, что кое-что здесь я упустил. Все стены в его доме уже давно изучены мной вдоль и поперек; я могу с закрытыми глазами воспроизвести каждую трещинку и малейшую впадинку, сказать, где какое пятнышко, что выцвело, а что покрыто мелкими письменами в приступе очередного вдохновения. Наверное, он сам так не знает свое собственное жилище, как его знаю я. Однако в данный конкретный момент мне приходится возлежать на диване и от скуки вновь и вновь цепляться взглядом за каждую выбоинку, чтобы не пустить от тоски и уныния корни. Сам хозяин скромного обиталища куда-то пропал, словно его никогда не учили, что предоставлять гостей самим себе – признак дурного тона. Хотя вполне может быть, что он привык к постоянному моему присутствию в его доме и решил, будто я член его семьи, поэтому можно. Его нет уже минут десять; Мэтт не сказал, куда пошел, просто попросил немного подождать, пообещав, что разочарован я не буду. Он возвращается через несколько минут, скидывает легкую джинсовую куртку, извлекает из кармана пачку презервативов и кидает ее на журнальный столик рядом с моими ногами. От удивления бровь вздергивается сама собой; задумчиво беру упаковку в руки, изучаю инструкции. Нельзя сказать, что я не знаю, как ими пользоваться, но то, что их там не три и даже не шесть, а целых двенадцать, уже настораживает. - Грядет вечеринка? – будничным голосом интересуюсь я, не понимая, отчего он так светится. – Не-а. - Будет толпа девчонок? - Нет. - Я тебе свою задницу подставлять не собираюсь. - Да нет же! - А что тогда? - Ну… - он мнется некоторое время, затем не выдерживает. – Я всегда мечтал это сделать! Воздушные шарики бывают, а почему нельзя то же самое сделать с гондонами? Идея кажется мне немного странной. Не потому, что мне никогда прежде не приходилось задумываться о том же самом, а потому, что это мой Мэтт, я хорошо его знаю; точно так же я знаю то, что с некоторых пор он уделяет юбкам внимания не меньше, чем мне. Мне не хотелось бы откровенно называть его бабником – ненавижу это слово, - но оно лучше всего отражает саму суть вопроса. Следовательно, я удивлен: он согласен разбазаривать этот ценный продукт, вместо того чтобы радоваться жизни и предаваться плотским утехам? - Можно, - соглашаюсь я. – Будем надувать их и обвешивать дом гирляндами? - Маман хватит удар. Будем наполнять водой и кидать в прохожих. Согласен? - Разве я отказывался? Беллз радостно улыбается, подобно ребенку, возле дома которого перевернулся грузовик с мороженым, и говорит, чтобы я шел в ванную набирать воду – и побольше, - пока он сам будет расчищать нам путь к великим свершениям. Пожимаю плечами, поднимаюсь в уборную, набираю сразу две штуки, колеблясь: может быть, порыться в аптечке и найти что-нибудь яркое? Например, марганец. Но от этой мысли приходится отказаться: это было бы слишком негуманно. Откуда-то издалека раздается торжествующий вопль – нечто вроде «урабля!!!» - в ванную вбегает Беллз. Его лицо так и горит самодовольством; он демонстрирует ржавый замок с отломанной дужкой, словно перекушенной зубами. - Я эту хрень вскрыть с тринадцати лет пытаюсь! Задумчиво осматриваю «трофей»: он выглядит так, что его открыл бы и ребенок, поэтому «подвиг» Мэтта в моих глазах заметно меркнет. - Видимо, ты конкретно его задолбал, если он не раскрылся, а тупо разломался, – он громко фыркает. – Откуда он? - С двери, ведущей на крышу. Пойдем звезды считать. - Бля, опять. В моем голосе отчетливо слышится отчаяние, потому что я надеялся, что ночным трипам на возвышенности пришел конец. Однако чуда не произошло, и более приземлено Мэтт мыслить не начал. - Тебе помочь? – замок летит куда-то в ванную. С громким протестующим стуком от нее отлетает кусок эмали. Беллз начинает суетиться. – Слушай, а давай проверим, правда ли в них сорок литров воды влезает? - И потом попрем такую дуру на крышу, чтобы пускать в зазевавшихся прохожих? Он не выдержит. - Да? - У тебя что, никогда не рвались? - Как будто я ими пользуюсь. - Молодец, герой-любовник. Они имеют свойство лопаться в самый неподходящий момент. Поэтому много не набирай. - Как скажешь. Мэтт завязывает четвертую резинку, остальные – еще закрытые – засовывает в карман и ведет меня на крышу, с которой открывается прекрасный вид на реку. В темной воде отражается луна, а над ней горят звезды, которых в большом городе никогда не видно. - Усаживайся, - приглашает друг, устраивается возле низкого бордюрчика и занимает удобную позицию. - Ты уверен, что в час ночи какой-нибудь долбоеб случится аккурат под нашими окнами? - Уверен. «Долбоеб» не заставляет себя долго ждать. Буквально через пару минут, проведенных в засаде, раздается бодрый стук каблуков, приближающийся из-за угла. Беллз потирает ручки, дожидается, пока девушка подойдет совсем близко, и аккуратно сбрасывает снаряд. Раздается громкий вопль неожиданности, мы глухо смеемся, не высовываясь, чтобы не спалиться, а когда решаемся выглянуть, снизу не оказывается никого и ничего, кроме мокрого пятна широкого диаметра. Дальше нам везет все меньше. Следующий прохожий, явно заприметив лужу, обходит ее стороной, больше никого нет, и нам приходится потратить еще три «бомбы» вхолостую. Они издают забавный звук при соприкосновении с асфальтом, это довольно-таки весело, особенно когда Мэтт растягивается рядом, от скуки начинает надувать еще одну резинку, а я лопаю ее тлеющим концом сигареты. Беллз обижено надувает губы, но уже в следующий момент громко смеется вместе со мной, словно ничего не произошло. Кто-нибудь сказал бы, что мы взрослые люди и нам не пристало страдать подобной херней, но я отвечу: нет. Мы можем окончить школу, быть совершеннолетними, но мы совсем не чувствуем, что вскоре нам предстоит принимать серьезные решения, обзаводиться семьями и забывать о своих излюбленных развлечениях вроде этого. Сейчас первое место для себя занимаем мы сами; я даже не могу представить себя серьезным человеком, а при взгляде на Мэтта, восторженно хлопающего глазами, подобные мысли и подавно растворяются, едва успев появиться. Надуваю «шарик», прицельным пинком отправляю его в далекие путешествия и ложусь рядом с Мэттом. Столб дыма от сигареты поднимается ровно вверх, потому что нет ни намека на ветер, кажется, что он согревает изнутри ничуть не меньше, чем само присутствие этого человека рядом, мы смотрим на мигающие звезды, пытаясь отыскать спутники, а потом Беллз говорит: - Знаешь, существует поверье, что звезды – это миллионы неприкаянных душ. Все они чего-то ждут, но на землю их не пускает тонкая сеть, потому что здесь они не нужны. Если какой-то из них вдруг удается пробраться к нам и вселиться в новорожденного, рано или поздно он умирает. - Почему? - Наверное, потому, что свое он уже отжил. Нужно дать пожить и другим. Мэтт ловит губами колечки дыма; мне не хочется портить момент, поэтому о пассивном курении, гораздо более вредном, чем обычное, я благополучно умалчиваю. Он зачарованно смотрит вверх, в его бездонных глазах горит неисчислимое множество огней, будто дающих ему энергию дышать, затем он резко взмахивает рукой, указывает куда-то пальцем и произносит: - Смотри, падающая звезда! Скорее загадывай желание! Черное полотно стремительно рассекает сияющая комета, но вскоре она пропадает из поля зрения, будто бы ее никогда и не было. - Я не успел, - честно отвечаю я, а Мэтт улыбается, словно сам не прогадал момент. - В следующий раз будь немного внимательнее. - Обязательно. Если бы у меня была Мечта, мне не составило бы труда подгадать мгновение и успеть неслышно прошептать ее звезде. Но я не могу сказать вслух, что все, чего я мог бы пожелать, сейчас находится рядом со мной и внимательно вглядывается в сливающиеся с ночью облака, пытаясь отыскать еще один астероид, чтобы я тоже успел чего-нибудь попросить.
* Неудивительно, что пробуждение следующего дня ознаменовано множеством непоняток. Во-первых, мы просыпаемся на крыше, что уже само по себе странно. Солнце давно находится в зените, довольно тепло, и, судя по всему, мы проспали. Что проспали – не совсем понятно, но очевидно, что все на свете. Во-вторых, сегодня – будний день, часы Мэтта показывают где-то десять утра, то есть в школу идти смысла уже нет. Нельзя сказать, что на нас висит много прогулов, поэтому и этот вполне сойдет нам с рук. Из-за неудобного положения затекла шея; при каждом неловком движении в нее отдает острой, колкой болью. Мэтт потягивается, с хрустом расправляет спину, потирает поясницу, тихо ругается, держась за голову. - Мы вчера пили? – спрашивает он, внимательно ощупывая лоб. - Нет. - Странно. Голова болит, будто пили. По хрен, пошли похмеляться. - Да рано еще, - говорю я, но ему, похоже, все равно. - Не страшно. До вечера протрезвеем, домой как стеклышко вернешься. Если, конечно, снова ночевать у меня не останешься. Пожимаю плечами, поднимаюсь на ноги. Оглядываюсь: по крыше разбросаны какие-то непонятные окурки, ошметки тончайшей резины. Видимо, действительно было весело. А что там было-то вчера? Вокруг валяются откровенно поюзанные гондоны (и каждый из них, кажется, по нескольку раз), задница у меня не болит, да и Мэтт на изнасилованного не очень-то и похож... Херня? Херня. Удивительно, но я ничего не помню. Хотя это не так уж и странно, если подумать: я редко могу вспомнить, что ел на завтрак. Каким же тогда образом я могу вспомнить то, что было несколько часов назад? - Что ночью было? - Мы пускали воздушные шарики. - Шарики ли? Мэтт шарит по карманам. Затем вдруг вздрагивает, заинтересованно заглядывает в один из них, ухмыляется. - Почти. Надеюсь, рядом не было слабонервных детей и беременных астматиков: это зрелище их бы… поразило. Смеясь и подшучивая на эту тему, спускаемся вниз, но здесь нас ждет небольшая засада - мама Беллза, которая по рассеянности своей, видимо, снова забыла о своих повседневных делах. Она порхает по коридору туда-сюда, сверкая одним накрашенным глазом, и что-то напевает себе под нос. Завидев нас, она вдруг останавливается, фокусирует взгляд, отчетливо осознавая, что здесь что-то не то, однако не понимая, что именно. - Э-э… мальчики? - Да, мам? – откликается Мэтт, явно раздосадованный. По его лицу видно, что он сочиняет правдоподобную историю, которая феерично расставила бы все точки над «I»и логично объяснила, почему мы не в адском учебном заведении. - Почему вы не на учебе? - Понимаешь ли, тут какое дело… Мы решили, что нам нужно вплотную готовиться к экзаменам. А так как ночью надо спать, мы подумали, что можно выбрать какой-нибудь не особо важный день и заняться самообразованием. Если бы я не знал настоящей правды, я бы сам поверил в эту историю. Зуб даю. Даже два. - А-а-а… - пребывая в прострации, тянет она; Беллз с облегчением выдыхает. По-видимому, наскоро сочиненная сказочка возымела эффект. Глаза миссис Беллами снова мутнеют, лицо приобретает обычное задумчивое и немного сумасшедшее выражение, а Мэтт толкает меня в бок и тихо шепчет: - Сваливаем, пока она не врубилась, что мы с крыши спустились. - Может, мы позаимствовали соседское НЛО и прокатались всю ночь? – хихикаю я в ответ, но послушно испаряюсь в его комнату. В ней по-прежнему царит его коронный бардак: на столе горой возвышаются те же самые книги, которые я увидел в свое первое посещение два года назад, гитара пылится в углу. Ожидаю увидеть торчащие из-под кровати ноги какого-нибудь инопланетянина, однако в этот раз все заканчивается хорошо, какая жалость. Беллз быстро сгребает какие-то учебники в охапку, тетради, ручки и направляется вниз. - Пойдем в гостиную: нам нужно сымитировать активную деятельность, чтобы она поверила. - Сымитировать? Мэтт фыркает и тормозит в проходе. - Нет, ну хочешь, я буду объяснять тебе теорию происхождения вселенной, принцип работы большого андронного коллайдера и деление клеток? - Не хочу, спасибо. Он отдает мне кое-что из вещей, чтобы не потерять на лестнице равновесие, мы занимаем все свободное пространство, некоторые учебники сваливаем на столик, некоторые – прямо на диван рядом с собой, и Мэтт начинает громко вещать, присматриваясь к проходу: - …исходя из этого, мы можем понять, что через пять миллиардов лет Солнце истощит свои запасы, обратится красным гигантом, и мы все умрем. - Что ты несешь? – шепотом интересуюсь я, на что таким же шепотом Беллз отвечает: - Я несу людям счастье. - Вещая о том, что мы все умрем? - Блять, да какая тебе разница, о чем я вещаю? Ты собираешься жить пять миллиардов лет? – качаю головой. – Тогда внимай и делай одухотворенное лицо. Она все равно уйдет через пятнадцать минут. Этот момент не заставляет себя долго ждать. Часов в одиннадцать, когда мы уже успели перетереть религиозные проблемы и конфликты «Ромео и Джульетты», миссис Беллами впархивает в комнату, как бабочка, и произносит в пространство, позванивая ключами: - Думаю, общий язык вы найдете, детки. А я пойду… куда-нибудь. Мы прощаемся, раздается хлопок двери, и Мэтт мгновенно стирает с физиономии это профессорское выражение. Нужно сказать, что таким видеть его мне гораздо приятнее, потому что иначе я чувствую себя беспросветным идиотом. Блондинка, что с меня взять. - Ее еще долго не будет, поэтому начинаем бурно радоваться жизни! – заявляет он, переваливает все учебники, которые мы так и не открыли, на журнальный столик и извлекает из-за дивана полупустую бутылку какого-то бурбона. Отхлебывает, морщится. – Фу, гадость какая. Надо было давно вылить. Отнимаю у него посудину, принюхиваюсь: ничем не лучше виски – такой же спирт, разбавленный микстурой от кашля. Да и на вкус ничем не лучше – плоско, неинтересно. - Я туда воды подливал, - признается Мэтт, когда я с трудом сглатываю и отставляю напиток в сторону. – Иначе уже давно было бы видно, что я к ней присасывался. - Лучше бы было видно. Я такой мерзости отродясь не пил. - Ну и не пей, - он делает еще несколько глотков, вытирает рот рукавом и выбирается куда-то в коридор. Оттуда раздается шум выдвигаемых ящиков комода, не очень довольные возгласы Беллза… Неужели страдает нарциссизмом и любуется собой в зеркало? Судя по тому, что он начинает жаловаться мне на проблемную кожу и прочие подростковые проблемы, - да. - Хм… Прыщ на носу. Аккурат на кончике. В меня кто-то влюбился, по ходу, - задумчиво произносит Мэтт из-за поворота. Едва удерживаюсь от того, чтобы не посмеяться над его физиологией, запаздывающей на добрую пару лет. - Может, у тебя есть еще что-нибудь? Менее мерзкое? – громко спрашиваю я. Из коридора высовывается до омерзения милая мордочка, неумело перемазанная красной помадой. - Вы собираетесь пить, мистер Ховард? А не рано ли? – высоким голосом, с интонацией, напоминающей одновременно нашу классную и его маман, интересуется Беллз. – Почему вы не в школе? - Мы готовимся к экзаменам, миссис Беллами, правда, пока не очень успешно. - Почему? - Потому что человек, который обещал меня поднатаскать, напился и сбежал, оставив меня у разбитого корыта. Беллз хихикает, смущенно прикрыв рот рукой. У него так и не получилось избавиться от этого глупого комплекса, преследующего его с самого раннего детства: неровные зубы. Как следствие – он всегда смущается и жмется, когда смеется, а у меня отчего-то язык не поворачивается сказать, что ему это идет, как никому другому. - Тогда вас буду учить я, - заявляет он и садится рядом; совсем близко. Мне кажется, что я почти могу почувствовать его дыхание. - Чему вы можете научить меня? – нарочито удивленно спрашиваю я, не в силах оторвать взгляд от неровно накрашенных губ, которые тот кривит в ухмылке и то и дело покусывает. Не понимаю, как он может иметь такое влияние надо мной – он ведь всего лишь неумело размалеванный пацан, ребенок, хрупкий, субтильный, скромный и задолбанный всем окружающим. – Я не думаю, что мои родители одобрят вашу кандидатуру как педагога. Вы выглядите… не слишком подобающим образом. - Но ты ведь им не скажешь? – Мэтт понижает голос, так что мне приходится наклониться ниже, чтобы слышать его. Он опускает ресницы, как непорочная девственница, в очередной раз пробегает языком по губам, мило морщится. – Это останется нашим грязным маленьким секретом. Неожиданно пересыхает в горле. Тяжело сглатываю. Хочется расстегнуть пару верхних пуговиц на рубашке, отвести взгляд, посмотреть в окно, заглянуть в учебник по физике, по литературе, по биологии… нет. Никакой биологии. Что угодно, только бы не видеть, как на его щеках играет румянец, но совсем не смущенный – Беллз самым наглым образом играет со мной, словно может знать, какая реакция за всем этим последует, будто ему нравится доводить меня, это откровенное издевательство, но отчего же меня так это привлекает?.. Все это больше похоже на занимательную анатомию. На ее практическую часть. Он подвигается еще на миллиметр ближе - теперь мы в таком положении, когда малейшее движение перетекает в соприкосновение губами. Пальцы невольно сжимаются на колене; молюсь, чтобы кто-нибудь пришел, позвонил в дверь и отвлек нас, но чуда не происходит. Может быть, стоит найти предлог соскочить с дивана, сунуть голову под холодную воду, а затем свалить домой и лечь спать, чтобы сегодня никто меня не достал. Но что-то мешает мне это сделать. Мигает свет; от неожиданности Мэтт вздрагивает и замирает: он явно не рассчитывал на предательское электричество, которое заставит его дернуться и преодолеть оставшийся миллиметр расстояния. Слышно его резко сбившееся дыхание, кожа его губ – стянутая, потрескавшаяся, искусанная и обветренная. На шее под пальцами дико бьется пульс, когда я придерживаю его подбородок и не позволяю отстраниться. Черт. Кажется, джинсы сейчас лопнут на хрен. Как бы отделаться так, чтобы он не заметил?.. - Не бойся, - непонятно к чему шепчу я, но он не может этого слышать – скорее ощущать вибрацию воздушных потоков. – Ты ебанут, но мы подружимся. - Будем искать общий язык, - Мэтт рассеянно улыбается; осторожно провожу языком по его губам. По ощущениям странно – сухо; необычно. Словно кожа неживая. Целую его, стараясь не думать о том, что вся эта гадость размазывается по моему лицу. Сначала немного, только по контуру, затем расползаясь нечетким ореолом – вместе с тем, как он пускает меня глубже, раскрывает рот шире и крепко зажмуривается, чтобы мирские вещи не отвлекали и не рассеивали его внимание. Какое-то время спустя Беллз смелеет, чувствуя, что я не отталкиваю его – наоборот, всячески поддерживаю. Его рука переползает на мое колено, он сжимает пальцы, поднимается немного выше. Моя ладонь ложится сверху на его с одной целью – не пустить дальше, не позволить почувствовать это напряжение в джинсах, не дать осознать, что для меня это не шутки комического юмора… Некоторое время слышна только возня и шумное дыхание, правда, я так и не могу разобраться – мое или его. Мои пальцы в волосах за его ухом, он покусывает мой язык, пытаясь оплести его своим, и крышу рвет лишь от одного только этого ритма. Он явно знает, что вытворяет, наслаждается этим и совсем не смущается от того, как это выглядит на самом деле. Живущие в животе бабочки слабо дрыгают крылышками. В какой-то момент Мэтт привстает, не отрываясь от меня, перекидывает через меня колено и устраивается сверху, наваливаясь всем своим небольшим весом. Приятная теплая тяжесть, дикое трение, надеюсь, он его не чувствует, потому что он сам ровным счетом никак не реагирует на происходящее в том самом смысле. Пальцы Беллза сжимаются на моем пульсе, некоторое время он еще крепится, затем опускается на шею, прижимается к нему губами – получить мне вечером дома очередную порцию вопросов, как зовут мою новую подружку и почему она имеет право оставлять на мне следы своих зубов. Блять, да по хер. Сейчас для меня имеют значения только собственные руки, придерживающие его бедра, и его губы, вытворяющие с моей шеей нечто невероятное, что заставляет сердце пускаться в неритмичный пляс. Даже несмотря на то что он основательно присосался к бутылке, он совсем не пьян. Становится хуже, когда его тонкие пальцы перебираются куда-то на живот, а оттуда - и на пояс джинсов. Он заинтересованно выглядывает из-под ресниц, затем осторожно, чтобы не спровоцировать мой отказ, начинает вытаскивать пуговицу из петельки. Кажется, что этот насос, последние несколько минут разгоняющий по венам стремительно сгорающий кислород, перебирается в горло и перекрывает дыхание. Глаза невольно распахиваются. Хватаю Мэтта за руки. - Что… что ты делаешь? – срывающимся шепотом, в котором отчетливо слышна тихая паника, спрашиваю я, а он лишь улыбается. Этому человеку все как с гуся вода. - Мне интересно. Не возражаешь? Не могу привести ни одного аргумента в качестве отказа, да уже и поздно – его рука медленно, но верно забирается под пояс, отрезая все пути к отступлению нам обоим. Свет мигает снова, но на этот раз выключается уже насовсем. Кажется, что все погасшее электричество на секунду оказывается во мне. По позвоночнику пробегают острые искры. Язык прилипает к небу, все горло намертво ссыхается, и моего «нет» он не слышит, а я не знаю, смог ли я пересилить себя и сказать это. Он осторожно слезает с меня и опускается на колени – точно так же, как два года назад, тогда, в ванной своей бабушки, когда я подумал о том, что он явно намеревается сделать сейчас. Беллз морщится и тихо ругается сквозь зубы, когда пол и жесткая ткань елозят по сбитым и разодранным коленям: пару дней назад нам приспичило погонять в футбол. Тогда Мэтт заработал своей команде сразу двадцать бонусных очков, запулив мяч так, что тот оказался аккурат в реке, а сам Беллз пару метров хорошенько проехался на коленях по каменистой земле. Остаток вечера я подшучивал над ним, интересуясь, где и перед кем он так усердно стоял на коленях, за что неизменно получал подзатыльники и убийственные взгляды в свою сторону. Но теперь мне не до смеха. Мэтт упорно пытается стянуть с меня штаны, объясняя это тем, что ему снова интересно, а я – безвольная тренировочная груша, бесхребетная тряпка, с которой можно проделывать все, что душе угодно, потому что она не может отказать. Возникает мысль засветить ему коленом в нос или подбородок, натянуть шмотки обратно и свалить ко всем хренам, чтобы не напороть того, о чем потом мы оба страшно пожалеем. Уже второй раз за вечер. Но поздно, потому что я осознаю, что чувствую губы Беллза, его рот, а затем сразу же чуть ли не горло. Это чувство горячей тесноты заставляет громко застонать, откинуть голову на спинку дивана и с силой сжать пальцы на его плече, пока он примеряется, прислушивается к собственным ощущениям и пытается найти оптимальный для себя ритм путем маятникообразных движений головой. Он двигается медленно, осторожно, явно боясь сделать больно мне и задохнуться самому, но, если бы он только знал, насколько сильно заводят одни только его неумелые, неопытные движения… - Это… это гнусно… - пытаюсь остановить его, но сжимающиеся и разжимающиеся в его волосах пальцы так и твердят обратное. – Аморально… Ненормально… Не по-дружески, наконец… Мэтт поднимает голову – на какой-то момент становится пусто – и пару раз хлопает ресницами. - Блять, да заткнись ты. Он снова наклоняется, и все слова, которые могли бы последовать далее, застревают склизким комом в горле, так и не увидев большой свет. По телу одна дрожь пробегает за другой, возникает непреодолимое желание с силой вцепится в его волосы и помочь сделать то, чего он так хотел – не все же время ему ходить вокруг да около? – но рука не поднимается, и мне остается лишь скользить пальцами по его шее и перебирать ими влажные пряди его волос. За последнее время они очень отросли, теперь они мягко щекочут кончиками мой оголенный живот – чувствительный, совсем как высоковольтные провода, - заставляя напрягаться мышцы пресса. Это кажется дико неправильным, но слишком долго мне пришлось ждать, чтобы теперь я смог взять над собой верх и добровольно оттолкнуть Мэтта. Он ведь старается, пусть даже пока только для себя. Его движения становятся более уверенными и раскованными, но в какой-то момент он цепляет меня зубами и замирает, хотя все более, чем в порядке. Стараюсь не смотреть на него, закрывать глаза, упираться ими куда-нибудь в потолок, но эта тонкая, изящная фигурка так и привлекает взгляд: даже сейчас ему удается оставаться таким же милым, как и обычно, хрупким, беззащитным. У него неприлично худые и острые плечи, лопатки, точно обломки крыльев, заметно торчат даже из одежды, скуластое лицо уткнуто куда-то в мои колени, но голова продолжает ритмично двигаться, а мои пальцы сжимаются на его затылке и направляют движения так, как мне это нравится. Пусть это эксперимент – довольно грязный эксперимент – и он ровным счетом ничего не значит, я хочу получить от него все. Мэтт немного осваивается, приноравливается, прислушивается теперь больше к моим ощущениям, чем к своим: к тому, как меня сотрясает дрожь, стоит ему сжать губы; к тому, как пальцы вздрагивают и глубже зарываются в его волосы, когда он подключает язык; к этим вздохам разочарования, если вдруг он останавливается. Кусаю губы, чтобы не стонать громко, но этого все равно никто не может услышать. Кожу лица стягивает – нужно будет хорошенько отмыть с себя всю помаду, оттереть ее мылом, ощущение омерзительное. Не понимаю, как Беллзу может это нравиться? Хотя зачем я спрашиваю. Ему нравится все то, что другой – нормальный - мужик посчитал бы ненормальным. Мэтт сильнее обхватывает меня губами и пускает в ход язык, отчего все остаточные мысли испаряются в неведомом направлении. У него это точно в первый раз? Если да, то учится он с завидной скоростью. Я почти уверен, что это больше никогда не повторится. Он удовлетворит свое нездоровое любопытство – вместе со мной – и забудет, как забывал все, начиная с пятнадцати лет. Я также почти уверен, что так не может больше ни одна, даже самая опытная шлюха. Беллз выглядывает из-под ресниц, внимательно рассматривает произведенное впечатление, которое, судя по ярко-синим огням в его глазах, по-настоящему его радует, и он по-прежнему напоминает ангела. Сверху на него открывается прекрасный вид, хочется протолкнуться поглубже в его рот – так, только чтобы не задушить. Он смешно втягивает щеки, будто делает глубокую затяжку сигаретным дымом; становится тесно. Покрепче сжимаю его волосы, делаю несколько осторожных толчков бедрами вперед; протестующе мычит, но вибрации задней стенки его горла добавляют последний штрих. Кажется, я больше не могу сдерживаться. - Мэтт… Эй, Мэтт… - снова закусываю губу. Почти до крови. Он приподнимает голову и смотрит на меня своими большими глазищами, такими чистыми, незамутненными. – Я… сейчас… хватит… Но он и не думает отстраняться. Только вдыхает побольше воздуха – и умудряется сделать это ртом; от колебаний прохладного кислорода на горячей коже хочется кричать – замирает, уже даже не протестуя тому, что обеими руками я с силой надавливаю на его затылок, выжидает несколько секунд, а затем резко отстраняется и хватает ртом воздух. Блять. Блять, блять, блять. Кажется, он задыхается. Беллз заходится в приступе кашля, напоминающем астматический, оседает на пол, хватается за горло, прикрывая рот ладонью. Он пытается сделать мощное глотательное движение, но его сотрясает очередная судорога. В горле что-то булькает – мне даже страшно подумать, что это может быть, хотя мы оба знаем верный ответ. Черт, я же предупреждал его, давал время отстраниться и, может быть, закончить рукой… В первый раз ни у кого не может получиться идеально. Теперь придется расплачиваться. Наклоняюсь ближе, провожу кончиками пальцев по его щеке. Он стирает с ресниц выступившие на глаза слезы, делает глубокий вдох, снова сглатывает. Даже не морщится, что поразительно – представляю, как это может быть на вкус. - Ты как, в порядке? - Да, в полном. Мэтт опускается рядом со мной на диван, с легкостью приводит в порядок дыхание, вытирает рукавом уголок рта – на светлой ткани остаются красные с белым разводы; снова глотает. Не могу отвести взгляд от его сокращающегося горла. Ощущения по-прежнему слишком сильны, это какое-то невероятное облегчение, наступившее через два года напряжения и постоянного ожидания; это приятно и спокойно, свободно. Сидим в тишине, пока я ловлю отзвуки прошедшего оргазма, Беллз как ни в чем не бывало смотрит в окно. Поражает спокойствие этого человека – интересно, он так же поведет себя, когда наступит Апокалипсис? - Солнце так тепло светит, - от удовольствия он даже зажмуривается, похожий на сытого кота, объевшегося сметаны. Сметаны? Блять. - Как ты можешь думать о солнце в такой момент? – пораженно охаю я, а он удивленно смотрит на меня и поднимает бровь. - Ну я же тебе ничего не откусил? - И на том спасибо. Эксперимент, надо признать, удался на славу. - Тебе понравилось, да? - Это непостижимо, твою мать! Мэтт робко улыбается. Сейчас он похож на клоуна – с этим его теперь уже ярко-розовым пятном, доходящим до самых ушей. Действительно, непостижимо. Рядом со мной сидит сама невинность во плоти, только что из испытательского интереса вытворившая со мной такое, чего прежде не делал еще никто. Как бы только не одумался пару дней спустя да сам не пожалел. Курить хочется невыносимо.
Steklyashka
Сообщение: 53
Зарегистрирован: 21.08.09
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
блядь! это как же я удачно зашел-то, а! восхуительно, мой друг! (с) я забираю свои слова обратно, я не буду ждать всей версии, буду читать куски. ибо эти куски охренеть как прекрасны! теперь я полностью осознал и "испытал" на деле твои извращенские фетиши хД чую, растащу всю эту красоту на цитаты. жду проды.
Отправлено: 01.09.10 17:16. Заголовок: не, ну это просто ши..
не, ну это просто шикарно!!..
Just_Emotion пишет:
цитата:
Сметаны? Блять.
помню, мне как-то сказали, во время обсуждения "глотать или не глотать?", что у всех на вкус она разная, как сметана, и нужно просто найти ту, что понравится)) а там уже думать)) я точно знаю, какая сметана мне нравится ^^
Отправлено: 06.09.10 17:10. Заголовок: решил аффтар немного..
Оффтоп: решил аффтар немного стебануться. аффтар душевнобольной - ему можно.
* На следующий день мы снисходим до того, чтобы завести будильники и явиться в наше учебное заведение всея Тинмута вовремя. За вчерашние сутки ничего особого не произошло… Если говорить о том, что происходило за пределами небольшой гостиной Мэтта. Блять. В общих словах нас вводят в курс дела, из которого выясняется, что отсутствия наших светлых и одухотворенных лиц никто даже не хватился, поэтому можно будет сделать удивленные глаза и внушить всем вместе и каждому по отдельности, что мы присутствовали абсолютно на всех уроках, просто в кои-то веки прилично себя вели, поэтому нас никто не заметил. Однако после последнего звонка, когда долгожданная свобода находится так близко, буквально маячит за спинами, нас поджидает весьма неприятный сюрприз. Сюрприз по имени Джей. - Я все знаю, - раздается откуда-то сбоку; перед глазами возникает довольная физиономия бывшего согруппника и нынешнего полуприятеля-полуврага. Он отволакивает нас куда-то за поворот, чтобы хлынувший поток учащихся всех возрастов не сбил нас с ног, скрещивает на груди руки и пытливо смотрит на нас, словно ожидает сенсационного признания. Переглядываемся с Мэттом; он облизывает губы. - Что, прости? – переспрашиваю я, хотя шею неприятно покалывает морозцем. - Все знаю. Я вчера все видел. - Что видел? - Все видел. - Нет, я так не играю, - заявляет Беллз и делает попытку уйти, на что в ответ получает: - Хреново ты сосешь, Мэтт. Сердце пропускает удар, затем второй. Ладони мгновенно потеют, хочется вытереть их о джинсы, но нельзя и глазом моргнуть – нужно сделать непринужденное лицо и тонко, виртуозно отнекаться, как и всегда в щекотливых ситуациях. Это будет сложно; краем глаза вижу, как его – Беллза – лицо в одно мгновение приобретает белый оттенок, словно его пару дней назад выкопали на кладбище. Нужно срочно спасать ситуацию. - Я бы так не сказал, - нарочито лениво и скучающе зеваю я, но Мэтт отчего-то заметно оживляется. - А ты можешь лучше, можешь, да? – уголок губ Джея против его воли ползет вниз, что придает ему сходство с медленно плавящейся восковой фигурой. – Так пойдем с нами! Мы никуда не спешим, а ты покажешь мастер-класс, заодно меня научишь. Я думаю, Доминик против не будет, если мы на время попросим его выступить в роли нашего подопытного кролика? - Не будет, - соглашаюсь я. Первый приступ паники начинает медленно проходить, второй пока только зарождается где-то на задворках сознания. Думаю, уж лучше бы нас предки спалили, сидящих на полу среди облака зеленоватого дыма от травы и обнимающихся с ящиком водки, чем это. Мэтт еще додумался надеть сегодня розовую майку, юный гений. Все складывается охуенно донельзя. - Пидоры! – убежденно заявляет Джей; медленно соображаю, что можно ответить на столь резкий выпад, однако Беллзу есть, что сказать. Его голос приобретает хладнокровную, металлическую нотку, которой я никогда прежде не слышал, пробирает гордость за своего задохлика. Он тянет слова так, словно общается с умственно отсталым, на какой-то момент кажется, что бояться больше нечего: он все разрулит. - Аргументов в наш адрес больше нет? Отлично. Пойдем, Доминик, нас ждут еще великие дела. Лысого погоняем… ой, я хотел сказать, мяч. Или пива того… пососем. Заходимся в беззвучном ржаче – в основном, из-за того, что лицо «обвинителя» приобретает выражение принцессы, наевшейся тухлых яиц и вдобавок к тому «счастью» - попавшей на работу уборщицей в общественный туалет, в котором побывало сто человек, но нет воды и освежителей воздуха. Разворачиваемся, надеясь под шумок произведенного впечатления благополучно слинять, однако разговор, по всей видимости, еще не закончен. - Но… - Какого хрена ты забыл под окнами моего дома в учебное время? – Мэтт понижает голос, который теперь похож на змеиное шипение – он всегда так делает, когда злится по-настоящему; его глаза прищурены, наверное, я бы струсил на месте нашего храброго портняжки. – Надеялся нарыть компромат на тех, кто лишил тебя всемирной славы? Возжелал бесплатной порнушки, надеясь сэкономить? Надеюсь, тебе понравилось! Или, быть может, захотел найти приключений на собственную задницу? - Я… Беллз делает микроскопический шаг вперед, наклоняется немного ниже, указательным пальцем манит к себе незадачливого сыщика, а когда тот наклоняется и прислушивается к тихому-тихому голосу, так и вибрирующему яростью и негативом, убийственно заканчивает: - Тогда тащи свой тощий зад сегодня к нам, и мы устроим тебе такое веселье, что две недели не сможешь ходить, глотать, ни одной рукой держать ручку, а потом еще два года будешь посещать всех без исключения врачей, надеясь, что пидорские радости вроде сифилиса пощадят тебя и обойдут стороной. А теперь брысь с дороги! Наслаждаясь произведенным эффектом, непринужденно спрыгиваем со ступенек и направляемся куда-то в сторону чьего-нибудь дома. Мэтт игриво щипает меня за задницу, мы снова сгибаемся в три погибели от истерики – стоит только представить охеревшее лицо преисполненного омерзением одноклассника, как все волнения проходят сами собой. Беллз говорит, что никакого компромата на нас нарыть нельзя: пусть даже будут фотки, делать их приходилось тихо, без вспышки, теряясь среди колких кустов, в то время как в комнате царил полумрак. Нужно отметить, что свет отключили очень вовремя. Но все равно, стоит нам только зайти за угол и избавиться от навязчивого ощущения горящего взгляда между лопаток, он глубоко вдыхает несколько раз, зажмуривается, затем встряхивает головой, будто отгоняя какие-то мысли и безмолвную панику. - Охуеть, - запрыгивая на детскую качель, изрекает Мэтт. Его голос вздрагивает; становится понятно, что тотальный пофигизм, которым он так и сверкал последние несколько минут, - результат долгих и упорных тренировок. Я никак не могу поверить в то, что настолько щекотливый случай смог бы оставить кого-то равнодушным. – Я уж думал, не выкрутимся. - Угу, - только и получается выдохнуть. Сажусь рядом, легко отталкиваюсь ногами от земли. Несмазанное железо громко скрежещет, от неприятного звука сводит зубы. Наконец-то можно спокойно отдышаться и вытереть едва трясущиеся руки. Так и параноиком стать недолго. Закуриваю, выдерживаю театральную паузу, пока Мэтт отнимает у меня сигарету и делает пару затяжек, затем отбираю взад и больше не даю – нервы нервами, а о голосе забывать никак нельзя. Сидим молча пару минут, потом он продолжает: - Но как он мог это видеть? Чтобы заглянуть в нашу гостиную, нужно обойти дом, пробраться сквозь заросли какой-то колючей гадости и хорошенько вытянуть шею, чтобы различить хоть что-нибудь. Откуда он вообще мог что-нибудь знать?! - Не знаю, - задумчиво кручу сигарету в руках, с нее осыпается пепел. – Да и какая теперь разница? Все ведь хорошо закончилось. - Ага. Двойным инфарктом. Я едва не ебанулся умом. - Не ты один. - Ладно, по хуй, - Мэтт поднимает голову и смотрит в серое небо. – Все равно нам осталось домучиться пару месяцев, отсидеть выпускной – и аста ла виста, бэйбис, мы пойдем своим путем, полным телок, бухла, вдохновляющей гадости вроде травы и галлюциногенных грибочков и славы, трубящей о нас на каждом углу. А пока нужно запомнить, что в следующий раз необходимо конспирироваться лучше. Давлюсь дымом, удивленно смотрю на него: он что, шутит? Судя по серьезному лицу – нет; у него твердый, уверенный голос. Кто знает, что придет в голову этому человеку в следующий раз? Никто. Наверное, даже ему самому неподвластен собственный разум. Да и будет ли этот следующий раз вообще?
B.b
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 06.09.10 17:16. Заголовок: для ускорения процес..
для ускорения процесса написания можем пособирать подписи в поддержку "автор - козел!"))) я реально никогда так не ждала продолжения беллдома
Отправлено: 06.09.10 17:33. Заголовок: B.b, я тогда очень о..
B.b, я тогда очень обижусь и буду выкладывать проду раз в месяц, то бишь до своего следующего ДР))
рад, что настолько нравится, не ожидал, если честно))
Девочка-ромашка, детям - не позволю, не-не и ни-ни)) может быть, когда-нибудь, если меня вдруг торкнет на приквел - тогда да, а так - ни в жисть))
B.b
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 06.09.10 17:49. Заголовок: я тогда очень обижус..
цитата:
я тогда очень обижусь и буду выкладывать проду раз в месяц, то бишь до своего следующего ДР))
тогда буду собирать подписи "автор - душка"
цитата:
детям - не позволю, не-не и ни-ни))
правда? а я думала что будет))) Мэтту все интересно, а у Дома штаны прям рвутся) жаль... вообще значит с девушками они не дети, а друг с другом дети?))) нечестно)))
кстати,Just_Emotion , а Вы не состоите в группе Беллдом в контакте?)
Отправлено: 06.09.10 18:08. Заголовок: B.b, так лучше) для ..
B.b, так лучше) для меня они всегда дети) хотя под конец - не такие уж) хз, может, и состою) я вообще по группам там не хожу. кажется, нет. мне давали ссылку, но там надо было ждать одобрения, еще что-то, так что не фиг мне туда соваться)
B.b
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 06.09.10 18:25. Заголовок: если хотите, то можн..
если хотите, то можно Вас и без одобрения туда включить) ну, если только хотите))) выложили бы туда свой рассказ, я уверена, что там его полюбят
Отправлено: 06.09.10 20:21. Заголовок: Blanche пишет: На ..
Blanche пишет:
цитата:
На втором месте 90 фунтов
мне довелось его читать, и я думаю, что, если мне удалось написать что-то, что понравилось кому-то больше него, моя жизнь уже прожита не зря) B.b, не говорите "гоп", пока не перепрыгнете :бровесмайл: у вас все еще впереди)
B.b
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 06.09.10 20:29. Заголовок: Just_Emotion эй, я и..
Just_Emotion эй, я имела в виду, что Ваш круче) или я Вас неправильно поняла %)))
Отправлено: 06.09.10 20:34. Заголовок: B.b, я понимаю, прос..
B.b, я понимаю, просто говорю, что не нужно судить по размеру) ибо размер не главное
B.b
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 06.09.10 20:53. Заголовок: я сужу не только по ..
я сужу не только по размеру) я же написала - "как минимум") у меня просто от прочтения Вашего рассказа ничего связного пока не получается сформулировать, только "ыыы" X)))
Отправлено: 11.09.10 20:46. Заголовок: много, даже очень. а..
Оффтоп: много, даже очень. аж три части. но кто виноват, что именно в трех частях заключен логический смысл?
* Конечно, несложно догадаться, что после того дня все наши скромные попытки подготовиться к экзаменам совместно идут на такой далекий, но такой родной и заманчивый хрен, поскольку там, где одно веселье, там же и два, и три, и четыре. Как известно, перед смертью не надышишься, учить в последний момент все то, что у нас не получилось нахватать за три четверти жизни в школе, - глупо, поэтому нам остается лишь понадеяться на свои остаточные знания и обаятельные лица, призвание которых - растопить ледяные сердца преподов. Но если совместные попытки больше не повторяются, это не значит, что я не пытаюсь что-то учить сам по себе. Подобное занятие – то есть зубрежка – отлично помогает сосредоточиться, научиться твердо сидеть на жопе, познавать дзен, не подрываться с места каждые семь секунд по пустякам, развивает память, эрудицию, учит упорядочивать собственные мысли и вытеснять те, что совсем там не нужны. Вроде воспоминаний о том, как мы пытались что-то «учить» в последний раз и как чуть за это не поплатились собственным психическим нездоровьем. С того самого дня этот пиздюк больше не делает попыток подкатывать к нам с громкими заявлениями, кажется, у него кишка оказалась тонка рассказать кому-нибудь из своих корешей, поэтому все остается так же прекрасно, как и было до этого. Никакой паранойи и мании преследования по этому поводу у нас не развивается, убитые колени Мэтта зажили почти окончательно, а об «эксперименте» он не вспоминает, видимо, удовлетворившись полученными данными с лихвой. Чего, однако, не скажешь обо мне. Это становится каким-то наваждением, нехорошей навязчивой мыслью, тягучей, которую нельзя изгнать из собственной головы, чтобы продолжить спокойно жить дальше и заглядываться на девчонок, которые заглядываются на меня и которых вокруг пруд пруди. Очень странно сначала что-то учить, а затем ловить себя на мысли, что я сижу и невидящим взглядом пялюсь в учебник, в то время как перед глазами стоит маленький, практически прозрачный Мэтт и старательно работает головой. Это просто пиздец какой-то, когда в десятый раз скользишь глазами по строчкам и пытаешься направить все мысли в нужное русло, силишься понять предложение, а где-то в джинсах невыносимо зудит и руки чешутся прекратить эти муки в какую-то пару минут. Обычно в такие моменты все прыгает перед глазами, «химическая реакция» превращается в «химическую эреакцию», а Беллз хихикает и подшучивает, словно зная, сволочь, что происходит глубоко в подсознании. Правда, на нашу дружбу и мое отношение к нему это никак не повлияло. Это было чем-то тем, над чем посмеялись – и забыли, даже несмотря на всю серьезность. Мы были под легким «допингом», у нас было хорошее настроение, остаточный с ночи позитив, легкая и непринужденная атмосфера – все поспособствовало тому, что, в общем-то, и случилось. Конечно, будь это какая-нибудь девчонка, я бы не парился по этому поводу вообще – наоборот, это ведь такое событие в наших мужских кругах, когда на очередном собрании в узком коллективе можно как бы нехотя обронить, что «да, знаем, слыхали, пробовали, понравилось». Тем же, что перед тобой на колени добровольно встал лучший друг, просто так уже не похвастаешься. Хотя бы потому, что этот лучший друг значит для тебя больше, чем все остальное в этом мире, вместе взятое. Друг, как и собирался, очень хорошо сдает все экзамены, придя одновременно в ужас и восторг от того факта, что свои я сдаю лучше него, и решает, что сказывается его благотворное на меня влияние. - Благотворное влияние? – со смешком спрашиваю я, Мэтт весь светится, как новая лампочка мощностью в двести ватт. – Какое благотворное влияние может оказывать человек, по кирпичикам крушащий мою неокрепшую детскую психику? Беллз хихикает, ничего не возражает, но, кажется, остается при своем мнении. Я не против, аттестаты выданы на руки, результаты оказываются весьма неплохими – такими, что хоть сейчас подавай документы в высшее учебное. И я бы подал, если бы не наш уговор, который гласит: никакого продолжения учебы – музыка и только музыка. Если собираешься посвятить ей весь остаток собственной жизни, серьезно начинать лучше сразу после окончания школы. Впереди остается один только выпускной, после которого должно быть дико стыдно, как после ящика водки, должна трещать голова, и должно напрочь отсутствовать желание еще когда-либо повторять подобный алко-трэш-марафон. Хотя выпускной – он на то и выпускной, что один раз в жизни бывает. Собственно, тот самый день «Ха», которого вся женская половина ждала с благоговейным трепетом, а вся мужская – как еще одного повода нажраться, наступает именно сегодня, я уже приведен в более-менее божеский вид, осталось только вмазать пятьдесят граммов для храбрости и двинуться в путь-дорогу. Не дай бог сегодня будут выбирать короля и королеву бала или как их там – я почти однозначно попаду в число претендентов на них, если исходить из сложившейся за долгие годы репутации. В голове мелькает шальная мысль, что с Мэттом в этих ролях мы выглядели бы очень неплохо. Далее все происходит, как в дурацком бразильском сериале, когда вспоминают о человеке, о котором давным-давно ни слуху, ни духу, в этот же самый момент открывается дверь и входит тот самый человек. Раздается звонок в дверь, на пороге располагается лохматый Беллз с гитарой через плечо наперевес. Он мило улыбается в качестве приветствия мне и громко вопит куда-то вглубь дома в качестве приветствия предкам: - Мистер и миссис Ховард, здрасьте! - Здравствуй, Мэттью, - высовывается отцовская голова из-за угла, затем он тормозит, задумчиво оглядывает нас с ног до головы. – Куда намылились, молодые люди? - Билл, у нас выпускной, неужели ты забыл? – отвечаю я вопросом на вопрос. Его лицо светлеет – почти уверен, что такое же было и у Архимеда в момент его знаменитого вопля «Эврика!» - Да, точно. Напутствия нужны? Ну, типа, при учителях много не пить, громко не ругаться, траву с физруком не раскуривать, с бабами обращаться осторожно и предохраняться… - Хватит, мы знаем, - мои щеки заливает краска, Беллз прыскает в кулачок. - Тогда вперед, удачи там. Все еще смущенно хлопая глазами, чмокаю маму в щеку и выхожу на приятный прохладный воздух. Мэтт держит руки в карманах, задумчиво смотрит в небо, затем – на меня, с презрением интересуется: - Ты куда так вырядился, красотка? - Блять, и ты туда же? Неужели ты забыл о своем собственном окончании школы? - Я-то не забыл, - он загадочно улыбается, после добавляет, скривив рот. – Ты такой гей. Ни хера себе заявление. Это я-то гей? Хотя… Фак, не нам спорить об этом, однозначно. Чешутся руки отвесить ему подзатыльник, но я знаю: если я это сделаю, пинок медленно перетечет в мягкое до дрожи в коленях перебирание его волос пальцами, а с моей стороны подобные приступы нежности всегда смотрелись немного странно и даже как-то… дико. Это вызовет шквал неподходящих вопросов. Лучше как-нибудь потом. - На хрен тебе гитара? – подходит моя очередь расспрашивать. Мэтт подергивает плечом, поправляя на спине чехол, переминается с ноги на ногу. - Увидишь. - Будем палить рояль в кабинете музыки, водить вокруг него хороводы и петь песни «Битлз»? - Молодец, почти угадал. Вот только в школу мы… не пойдем. Поэтому ты зря так вырядился. - А куда пойдем? - Ты что-нибудь слышал о Darlington Hall Gardens?
* Как оказывается, если я и слышал что-то об этом загадочном месте, то слышал я все неправильно. Потому что – это же охуеть можно – Беллз тащит меня на старое, давным-давно заброшенное кладбище, где все, находящееся за пределами ржавых ворот, поросло дикой травой, где стволы деревьев настолько толстые, что нам обоим их не обхватить, двери всех склепов держатся на одном только честном слове, а все памятники более низкого ранга, чем фамильные усыпальницы, медленно рассыпаются в пыль. Мы осторожно переступаем через ограды, чтобы не зацепиться о них и не растянуться во весь рост на каменистой земле, теперь я понимаю, что имел в виду Беллз, когда говорил, что я одет неподходящим образом – сам он нацепил явно что-то из старых шмоток, которые будет не жалко порвать, спалить в нетрезвом угаре или располосовать их на британский флаг. Влетит мне с утра по первое число, если я куда-нибудь вляпаюсь. А, черт. Громко ругаюсь под нос, запнувшись о какой-то сучок, Мэтт шикает на меня, словно опасаясь, что здесь имеется охрана, хотя я считаю, что даже если она здесь и имеется, то уже давно вся вымерла, как мамонты с динозаврами. - На хер мы вообще сюда поперлись? – ною я, чувствуя, как тянет в натруженных коленях: нам пришлось покорять неплохой подъем, который к тому же содержал в своем составе немаленькие булыжники. – Может быть, я хотел сегодня оторваться, кому-нибудь того… вставить? - Ты хоть когда-нибудь можешь думать той головой, что на плечах, а не той, что немного ниже? – фыркает Мэтт. – Не пыхти ты так громко. Курильщик чертов. Скоро отдохнем, потерпи еще немного, я тебе гарантирую. Тут где-то недалеко есть очень симпатичная полянка… - Что? Полянка? Не верю своим ушам. Неужели мы пришли сюда проводить сатанинские обряды, пить кровь младенцев, выкапывать трупы и совокупляться прямо на могилах? Может, вместо гитары на его спине лопата, а я просто не смог рассмотреть ее в сгущающихся сумерках? Вот ведь блять, весело-то как проходит наш своеобразный ритуал прощания с детством. А мне казалось, что он проходит немного не так и немного не в такой обстановке. - Ну да, - как ни в чем не бывало отвечает друг. – Здесь можно очень неплохо посидеть: тихо, спокойно, никто не мешает, бухие толпы не ходят, атмосфера самая что ни на есть дружеская, обстановка благоволит творчеству. Зря я с собой взял инструмент, что ли? - От трупов отбиваться? - Дурак ты, Ховард. Я тебе такую экскурсию организовал! Эта ночь тебе на всю жизнь запомнится, еще внукам рассказывать будешь. - Всенепременно. Дыхание сбивается, по виску стекает струйка пота. Начинаю завидовать Мэтту, которого сам же долго и упорно заставлял бросать курить: мы прошли добрых несколько миль, перепрыгивая непонятные овраги, взбираясь на холмы и перелезая через заборы, на его спине болтается тяжелый инструмент, а ему хоть бы хны. - Ты когда-нибудь слышал легенду о кладбище домашних животных? - Нет, это какая? - Кинг придумал. Может, и не он, но лично я ее знаю именно от него. - И что же это за легенда? Мэтт на мгновение останавливается, поворачивается ко мне лицом. На фоне надгробий со стертыми именами, заросших травой, его хрупкая, но уверенная фигурка с гитарой на плечах смотрится внушительно и даже немного устрашающе. В глазах горит дьявольский огонь, к губам прилипла нехорошая ухмылка, сам он весь в черном, темные волосы, влажные от пота, стоят дыбом. Роковая красотка. Он говорит нараспев; по коже невольно пробегает мороз от этих слов. А может быть, это всего лишь обычный ветер. Не понимаю, что пугает больше: обстановка – осознание того, сколько под ногами мертвых, не шибко воодушевляет, - сама история или тот спокойный тон, которым он ее рассказывает. - Поговаривают, что есть где-то местечко древнее, в котором еще индейцы хоронили своих мертвых. Нехорошее место. Оно замаскировано под кладбище домашних животных – а может, и не замаскировано: просто люди могли не знать, где именно они селятся, потому что никакой чертовщины там не происходит, ужасающая атмосфера в воздухе не висит, все очень прекрасно и дружелюбно, - Беллз возобновляет ход; я за ним иду уже гораздо бодрее, потому что успел немного отдышаться. – С виду оно похоже на след от брошенного в воду предмета: ничего особенного – всего лишь концентрические круги. И вот, проходишь ты это кладбище, где все надгробия собственноручно сооружены и установлены детьми, любившими своих питомцев, которые старательно вырезали имена и даты жизни и смерти на камнях или кусках фанеры. Поднимаешься по резко уходящему вверх холму, на который беспорядочно навалены бревна – стволы деревьев с сучьями, поднимаешься, а почва там окаменевшая за сотни лет, безжизненная, иссохшая. Кажется, что вместе с последним словом пересыхают и мои собственные губы. Он продолжает: - Там нет ничего страшного: всего лишь площадка, на которой ничего не растет. Никто не знает – может быть, потому, что никто просто не сажал и не растил, потому что земля практически неживая, неплодородная, растения плохо в ней приживаются, а может быть, потому, что просто неблагоприятные условия. Нужно просто выкопать яму поглубже – размером со стандартную могилу, - отбросить мешающие камни, а затем закопать того, кого нужно, и завалить сверху теми же самыми камнями. - И все? - Да. - Не понимаю: какой смысл хоронить кого-то столь варварским способом, справляясь с горем и болью утраты, раздирая в кровь руки, выворачивая с мясом ногти, чтобы затем не найти место похорон, а в один прекрасный день и самому сломать шею, попытавшись в очередной раз взобраться по этим бревнам? - Просто потом они возвращаются. На мгновение замираю. Мэтт нетерпеливо оборачивается, по его лицу видно, что мы почти пришли, но что-то внутри не на своем месте. Это странно, потому что нервы у меня крепкие, фильмов ужасов я в детстве не пересмотрел, в жизнь после смерти я не верю – точно так же, как и в различные привидения, полтергейстов и прочую нечисть, - но это повествование отчего-то меня цепляет. Возможно, потому, что все вокруг бесконечно благоволит процессу приобщения ко всякой потусторонней ерунде, а может, потому, что ко всему, что сказано этим человеком, я отношусь как-то совсем иначе. - И… - мой голос срывается; приходится прокашляться и сделать еще одну попытку. – И все? Так и заканчивается? - Не исключено. Конечно, если ты захочешь продолжать жизнь с человеком, голос которого звучит так, словно его голосовые связки забиты землей. От них всегда за версту прет могильной плесенью, этот запах ничем невозможно смыть, сбить или забить. Под их ногтями всегда влажная грязь, потому что они разгребали наваленные сверху камни и землю пальцами. У них никогда не заживают раны, из-за которых они умерли – они немного затягиваются, рубцуются, никогда не гноятся. Но не заживают. А еще они – зло в чистом виде. Пришли, кстати. Беллз усаживается прямо на ковер из пожухлых прошлогодних листьев, скрещивает под собой ноги и дает мне знак приземляться рядом. Сердце по-прежнему где-то не на месте – он, конечно, нашел подходящее время, чтобы рассказывать подобные истории, молодец. Теперь я спать плохо буду, хотя главный вопрос состоит в том, когда именно у меня получится добраться до своей кровати. Осторожно присаживаюсь рядом – мягко и, что удивительно, довольно тепло, уютно и приятно. Он снимает со спины чехол, извлекает оттуда неведомым образом заныканную бутылку вискаря, какие-то газеты, спички, подгребает под себя пару веток, забрасывает их листьями, поджигает. В который раз убеждаюсь, что он хозяюшка, каких поискать. Почти уверен, что где-то в кармане у него найдется и пара спальных мешков, но это подождет. Я сюда не спать пришел, да и кто сможет с твердой уверенностью утверждать, что заснуть здесь получится? Костер разгорается хорошо – по этой части Мэтту также нету равных. Он поддувает угольки, подсовывает бумагу подальше, чтобы получше разгорелось, открывает бутылку и делает пару глотков. Затем протягивает посудину мне; принимаю ее весьма неохотно, подозрительно к ней присматриваюсь, словно пытаясь прикинуть, отравлено ее содержимое или вполне себе сносно. - Я не пью по ночам на заброшенных кладбищах с ненормальными и очень подозрительными лицами с гитарой, в чехле рядом с которой также находится бухло, набор юного поджигателя и, готов поспорить, целая тонна прочей дребедени, - заявляю я, принюхиваюсь, отпиваю. Вроде неплохо, можно сделать еще пару глотков. - Боишься, что я наклюкаюсь и снова тебе отсосу? Вот ведь мелкий, мать его, засранец! Знает, когда и что нужно сказать, чтобы задеть до глубины души и едва не заставить глупо закончить жизнь, захлебнувшись вискарем. Хотя уж точно не его языка мне бояться надо. Давлюсь, попадает не в то горло и вытекает даже через нос, в то время как я окатываю его брызгами и закашливаюсь, вытирая рукавом подбородок. Он громко смеется, отбирает у меня бутылку и глубоко к ней присасывается. Отвожу глаза: не хватало, чтобы у меня встал еще и сейчас, когда так не нужно; не смотреть на то, как жадно он глотает забористое пойло, как подрагивает его кадык, не смотреть… Ай, блять, нужно накачаться, чтобы организм притупил мыслительные способности одной головы и напрочь забыл о существовании другой. Что ж, так и сделаем. В считанные секунды опустошаем почти всю бутылку, в которой, на всякий случай, емкость – 0.7 литра. Учитывая, что ел я в последний раз утром, шум крови в голове и ушах не является таким уж удивительным событием. Становится как-то хорошо, весело, физиологические особенности и суеверный страх забываются, словно так и надо. Мэтт подтягивает гитару к себе, расчехляет и ее – в футляре булькает что-то еще, - начинает что-то наигрывать. Я с самого начала знал, что будет весело, но не думал, что настолько. Что-то неразборчиво повыв под незатейливые аккорды – пальцы Беллза то и дело соскальзывают со струн, - осторожно встаем на ноги, пошатываясь, за километр обходим весело потрескивающий ветками костер и направляемся на поиски приключений. По пути от нечего делать читаем надписи на надгробиях. Письмена на многих из них уже не различаются, поэтому смешно додумывать имена, увидев лишь последнюю букву. Заодно, считай, и в игру на логику и сообразительность поиграли. Сообразительность и логика у пьяных умов подрастающей интеллигенции потрясающие. Все то, что выходит за их пределы, сопровождается профессорскими вздохами и серьезными лицами, а то, что вписывается аккурат тютелька в тютельку, высмеивается со всех сторон и запивается мизерными крохами, оставшимися на донышке. Бутылка подходит к концу, нам уже легко и свободно, никакие трупы кругами не ходят, но, если что, я думаю, у Мэтта найдется соль, чтобы очертить спасительный круг, а гитарой можно будет неплохо крушить и так рассыпающиеся от времени косые черепа. Вскоре во всеобъемлющем чехле обнаруживается еще одна точно такая же бутыль, но дальше мне просто не лезет. Приходится для приличия сделать еще пару глотков, но уже клонит в сон – видимо, наступила та кондиция, когда лучше дальше не продолжать, чтобы из «хорошо» не стало «плохо», нужно ложиться спать, бодуна с утра не будет, зато будет много жизнерадостности и прочего восторженного кретинизма. - Можно потом еще, кстати, травой полирнуть, чтобы уж наверняка, - предлагает он, но я делаю возражающий жест рукой вроде «я сегодня, блять, не пью». Я так и не врубился, на хер мы сюда приперлись, но это же Беллз – в его действиях смысла не жди. Это просто интересно. Будь у меня с собой фотоаппарат или камера, я бы непременно заснял этот вечер во всех деталях, потому что это красиво и устрашающе. Но под рукой не имеется ничего, поэтому мы просто растягиваемся во весь рост возле гаснущего костра, не находящего подпитки, и смотрим в небо. Здесь оно не такое, как непосредственно в городе: спутники на нем видны четче, каждая звездочка обозначается в разы яснее, а полную луну можно рассмотреть во всех подробностях. - А наши вурдалаки там сейчас пьяные и задолбанные, - зевает Мэтт, с наслаждением растягивая гласные. Ухмыляюсь в ответ. - Можно сказать, что мы сейчас трезвые и любящие весь мир. - Но зато они в школе, где-нибудь в спортивном зале, а мы лежим на свежем воздухе, под луной, у нас есть теплый огонь, родная гитара, целая прорва времени впереди… - …И целая гора трупов под землей, - заканчиваю я, но смеяться уже не хочется. Все тело охватывает какое-то ленивое состояние сладкой истомы, это полнейшая нирвана, эйфория – да как угодно можно назвать. Просто хорошо. И кажется, что голова начинает медленно отключаться.
* Что-то ярко светит в глаза, на щеках чувствуется легкое, мягкое тепло. Радужку обжигает даже сквозь плотно закрытые веки; морщусь, глубоко вдыхаю нагретый воздух – пахнет травой, горячей пылью, углями, дымом, старыми листьями. Словно я заснул где-то в поле, разве что конского ржания не хватает. Отворачиваю голову, осторожно приоткрываю глаза, стараясь поймать как можно меньше ультрафиолета. Наверное, мой вопль слышно в самом Лондоне. - Хуле ты орешь? – интересуется Мэтт. Я вздрагиваю, несколько раз моргаю. Мне хочется, чтобы рассыпающийся в пыль камень со стертой гравировкой «Николас Паркер, 30. 06. 1847 – 9.07. 1901» оказался производным моего богатого воображения. - Как-то немного непривычно просыпаться рядом с могилой человека, умершего за семьдесят лет до твоего рождения. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я. - За семьдесят шесть, - поправляет Беллз, делает глоток из подозрительной полупустой бутылки с золотисто-коричневым содержимым. Затем склоняется надо мной – по-кроличьи трепещущее сердце конвульсивно содрогается – и протягивает бутылку мне. – Похмеляться будешь? - Разве у меня бодун? – удивляюсь я, ощупывая голову. Вроде не болит. - Угу. Ты вчера знатно пил. Какое-то время Мэтт задумчиво и очень заинтересованно рассматривает мое лицо. Кажется, что кожа покрывается горящими пятнами, но не такими, какие бывают при румянце от смущения, а такими, какие случаются от аллергии. Наверное, он ждет, что я отпихну его, чтобы он не загораживал мне солнце, но я блаженно зажмуриваюсь и протягиваю: - Ты такой полупрозрачный… Друг хихикает и вдруг выливает на меня всю бутылку, ее саму разбивая о памятник некого Райана Уилсона, родившегося и умершего в один день. Надгробие роняет каменные слезы, в нос забивается жесткая крупная пыль, а я подскакиваю, как ошпаренный, и мотаю головой, чтобы мерзкое пойло не попало в глаза. - Какого хрена?! - Именно так и подобает похмеляться героям рок-н-ролла! А что? Отменный вискарь, между прочим, «Jack Daniel`s». Тебе вчера понравился. - Домой мне теперь тоже идти будет очень весело, однако. Возникает мысль снять промокшую и провонявшую алкоголем одежду, но осознание того, что ее придется сушить не где-нибудь, а на чьем-то могильном камне, заставляет меня содрогнуться всем телом. Тем временем Мэтт подвигается поближе и с удовольствием тянет носом воздух. - Так бы тебя всего и облизал, - добавляет он мечтательно, и кажется, что сейчас я проглочу собственный язык. - Зачем тогда поливал меня? Сам бы и выпил. - Да нет. Домой желательно трезвым вернуться. Просто так, чтобы не получить на свою голову лишних вопросов. Беллз растягивается рядом, листья тихо шуршат под его движениями. Он подкладывает локоть под голову, щурится, тепло улыбается. Высокие травинки отбрасывают тень на его бледные скулы. - Я не верю своим глазам. Никогда не верил, - вдруг говорит он, легко проводя тыльной стороной ладони по моему лицу. – Я чувствую все пальцами, – в подтверждение своих слов он проводит их кончиками по моей щеке, прикрыв веки и прислушиваясь к ощущениям, задевает незаметно подрагивающие ресницы, кончик носа, губы. Затем глубоко вздыхает, открывает глаза и убирает руку. – Ты красив. Мои рецепторы никогда меня не обманывают. Улыбаюсь одними глазами – перенял эту манеру у него, он опускает ресницы. Им позавидовала бы любая девушка, которая пытается добиться этого эффекта с помощью туши и подводки. Его взгляд глубокий, яркий, запоминающийся, совсем особый. Может быть, он зря родился парнем?.. Тогда было бы проще. - Поцелуй меня, - вдруг просит Мэтт, но отчего-то этот вопрос не заставляет меня удивиться. В последнее время мы разрешаем себе слишком много вольностей, которые не были бы подобающими для людей с типом отношений «друзья – друзья». Но кто сказал, что сейчас у нас именно этот тип? Наклоняюсь вперед, прикасаюсь к его губам, замираю. Сухо, тепло, так необычно. Хочется просто зарыться пальцами в его волосы, уткнуться носом в шею – куда-то поближе к затылку, и вдыхать этот запах. Что-то вроде солнца, цитрусового шампуня, дымка, ночного неба и легкой нотки алкоголя. Никаких дезодорантов, никакой поганой химии – все только то, что можно было поймать за последние сутки по пути сюда и здесь. Он незаметно улыбается в ответ, оставляет языком влажный след где-то в уголке моего рта, просит доступа, но совсем недалеко. Сейчас это просто какое-то единение двух близких людей, давным-давно не смыслящих жизни друг без друга. Беллз осторожно вдыхает раскаленный воздух, крепко зажмуривается от палящего солнца. Ему через несколько дней восемнадцать, но он по-прежнему такой ребенок, что в груди щемит, страшно прикоснуться, чтобы не рассыпался, не растворился, не исчез, подарив надежду. Наверняка он сможет ходить по снегу, не оставляя следов. Но ощущения настолько реальные, что я знаю: не предаст. Никогда. Ни за что.
stacy
Сообщение: 8
Зарегистрирован: 08.09.10
Откуда: Беларусь
Репутация:
0
Отправлено: 11.09.10 20:49. Заголовок: ооо.. у меня такое о..
ооо.. у меня такое ощущение, будто я сейчас потеряю сознание от радости)) спасибо) сейчас почитаю..)
Отправлено: 11.09.10 21:25. Заголовок: а вот сходите ночью ..
а вот сходите ночью на старое кладбище) мне лет десять было, когда мне довелось туда попасть, было тихо, холодно и пусто, только старые надгробия белели)) ррр))
Отправлено: 12.09.10 19:47. Заголовок: святой мэттью, кто в..
Оффтоп: святой мэттью, кто все эти люди? О_о SnowflakeSnow11, благодарю) Ромах, убью, если и дальше будешь поощрять моей души ужасные порывы) нах флафф - даешь ангст)) я ж, пилять, драма квин, люблю тинейдж ангст, все такое))
Отправлено: 20.09.10 19:29. Заголовок: опять я мудак. * Во..
опять я мудак.
* Восемнадцатилетие Мэтт решает не праздновать. Он говорит, что праздники устраиваются для того, чтобы пообщаться с людьми, с которыми не будешь общаться в любое другое время, а все такие люди в количестве одного практически прописались в его комнате и ходят туда как к себе домой. Это немного смущает меня, потому что я действительно, кажется, немного потерял совесть и у себя дома практически не появляюсь, но Беллз крепко, до хруста обнимает меня под ребра и требует не заморачиваться по этому поводу, потому что одному ему скучно, тоскливо, печально и уныло. В качестве подарка от предков он получает возможность сгонять на месяц в Испанию – страну, где «фраза «Вы умрете» на сигаретах написана на другом языке», по его собственным словам. Он обещает не курить, по бабам сильно не бегать, в передряги не попадать и вообще всячески себя беречь. Хотя я-то его знаю: для него полчаса на месте – это дикое мучение, ни разу не понятно, как он умудрился просидеть всю школьную программу и даже хорошо при этом учиться. Мы стоим на пороге его дома, пока он погружает немногочисленные вещи в багажник такси, вызванного отвезти его в лондонский аэропорт, непосредственно из которого он и выдвигается. Даже не интересуюсь, где и как он будет жить, потому что знаю, что этот человек точно не пропадет. Он обещает вернуться в целости и сохранности, а также никому не хамить, потому что язычок у него острый, а вот удар он держать явно не умеет. - Веди себя хорошо, - в сотый раз шепчу ему на ухо, вновь крепко обнимая за талию, пока он виснет у меня на шее и тяжело в нее дышит. – Пожалуйста, я тебя прошу. Я же… Запинаюсь; он выжидающе на меня смотрит. - Что? - Желаю тебе удачи, - быстро поправляюсь я и прячу глаза в землю. Он тыкает меня пальцем в бок и залезает в машину, потому как водитель явно задолбался ждать, наблюдая за нашими сопливыми прощаниями. Громко хлопает дверь, Мэтт усиленно машет мне рукой, уподобляясь вентилятору, машу ему в ответ и закуриваю – даже как-то немного нервно. Поверить не могу: я едва ему не сказал, что не переживу, если с ним что-нибудь случится. Конечно, он бы отнесся к этому спокойно, как относится вообще ко всему, связанному с нами, но лишний повод для мерзких мыслей ему лучше не давать. Кто знает, как он отреагирует, параноик этот. Его умение накручивать себя поражает воображение. Верно люди говорят, что с глаз долой – из сердца вон. Следующий месяц проходит под знаком слоновьего спокойствия, когда я могу без напряга шляться на берег, целыми днями на нем сидеть, лежать, стоять, курить, спать, загорать, думать, смотреть на воду, горизонт, в небо, считать звезды, снова курить… Весело потом выгребать тонны песка из широких штанин по пути домой, чтобы не насыпать его там; вытряхивать из волос, из обуви, плеваться, потому что он и на зубах-то скрипит. Кажется, это – самый наглядный аргумент, почему не стоит проводить у реки все свое свободное время, которое можно потратить куда более полезным образом, но я никак не могу заставить себя переключиться с мыслей о том, как мы валялись здесь, свешивали с пристани ноги, я просил Беллза стать солистом, отбирал у него сигареты, он сталкивал меня в холодную воду… Почему я по-прежнему продолжаю обо всем этом думать? Крис говорит, что я просто по нему скучаю, хотя лично я сам ни разу не сказал этого вслух. Неужели у меня постоянно отсутствует лицо, даже когда мы пытаемся вместе порепетировать, чтобы лучше сыграться? Ходит такая шутка, что «ритмичной» части группы, то есть басисту и ударнику, нужно даже спать вместе, чтобы попадать в один такт. А меня бесят его вечные подколки вроде «гитарист не лажает – во всем виноват барабанщик». Но в общем и целом можно сказать, что мы отлично друг с другом ладим. Трое – это уже толпа, нас постоянно заводил Мэтт, который казался самой сердцевиной компании, а теперь мы начинаем как-то крепче выстраивать тесные межличностные отношения. Крис, с которым мы так надолго остаемся наедине впервые с момента знакомства, утверждает, что я «стоящий чувак, с которым можно спокойно погонять в футбол, подергать гитару за струны, побухать и побегать за девчонками», что мне, в общем-то, льстит. Иногда еще добавляет, что с момента отъезда нашей творческой части я как-то изменился. Немного, неуловимо. То есть я – это я, тот же самый Доминик, которым являюсь уже восемнадцать лет и сколько-то там месяцев, но стал более жестким, что ли, более мужественным. - Прямо как средневековый рыцарь в сказках, - смеется Крис, и кажется, что все налаживается. Наверное, это объясняется тем, что мне пока больше не к кому относиться с трепетом, боясь даже вздохнуть, чтобы не нанести непоправимых повреждений. Я могу делать все, что захочу, ругаться так, насколько хватит моего словарного запаса, потому что не нужно думать, что обо мне подумают и изменится ли от этого мнение обо мне. Теперь можно пить сколько влезет, поскольку не нужно оглядываться назад: кого в этот раз придется тащить до кровати? Крис оказывается крепким в этом плане – нам на двоих нужна лошадиная доза, а до такой степени мы, понятно, дело не доводим. Просто для того, чтобы немного расслабиться, пусть даже расслабляться поводов нет: у него законные каникулы, а у меня вся жизнь впереди. Кстати, предки вполне спокойно и с пониманием отнеслись к тому, что их раздолбай-сынок отказывается продолжать обучение в пользу музыки и какой-то призрачной группы, которая группой является только в понятии местных почитателей. Пока мама причитает, на кого ж я ее покинул, Билл тихонько отводит меня за угол и с горящими глазами просит не бросать свою мечту, идею, не забывать свои стремления, потому что он должен знать, что в этой жизни я что-то сделал не просто так. Потом воровато оглядывается и просит не говорить ей, что одобряет мои начинания, поскольку в таком случае мозг взорвут нам обоим. Я рад, что он так воспринял эту новость. Мне было сложно готовиться к этому разговору, потому что у мамы уже были на меня какие-то планы, которые она лелеяла с самых мелких моих лет, а потом я просто взял и в один момент все испортил. Я до последнего не знал, что сказать; возникла даже мысль сначала исповедаться в том, что у меня скоро будут дети, а сам я гей, чтобы настоящая новость не показалась такой уж смертельной, но в конце концов пришлось импровизировать на месте. Приходится пообещать в кратчайшие сроки найти работу, чтобы от меня была хоть какая-нибудь польза, но я ведь понимаю: это все делается только затем, чтобы приучить меня к труду, сложностям, чем-нибудь занять. Да я и сам об этом подумываю: скучно ведь просто так туда-сюда слоняться. Крис, после смерти отца оставшийся главной движущей силой в семье, всецело, с жаром поддерживает мою идею и даже быстренько находит себе место продавца-консультанта в местном музыкальном магазинчике. Его познания в музыке поражают воображение, у него разные взгляды, поэтому он может с легкостью что-нибудь присоветовать. Мы приходим устраиваться туда вместе, потому что все одно – не так скучно, но мне отказывают, потому что на меня будут заглядываться покупательницы и забывать, зачем пришли. Я даже как-то немного охуеваю от такого смелого заявления и не объясняю им, что для их же выгоды это очень полезно, поскольку тогда я смогу впарить этим самым посетителям что угодно и в любых количествах. Приходится перебиваться случайными заработками. Это просто, ненапряжно, помогает отвлекаться от идиотских мыслей и коротать время. Правда, и убытки от этого тоже немаленькие: то пятна краски на спине, то руки по самое колено в машинном масле. Зато начинают появляться свободные деньги, которые я решаю вложить – кто бы мог подумать? – в новую барабанную установку взамен этой. Она хорошо мне послужила, но порой ее, старую развалину, приходится собирать едва ли не по кусочкам. И целый месяц проходит незаметно.
stacy
Сообщение: 18
Зарегистрирован: 08.09.10
Откуда: Беларусь
Репутация:
0
Отправлено: 24.09.10 20:51. Заголовок: даже не буду говорит..
даже не буду говорить о том, что канон здесь есть, но похерен безбожно, как, в общем-то, и всегда. я не мудак, я хороший, ибо четыре дня всего с прошлой проды прошло, так шо энджой.
* Как говорится, ничто не предвещало беды вроде грома среди ясного неба. Июль месяц подходит к своей середине, солнце приятно припекает, хотя в этом отношении мне оказалось проще, чем Крису: как известно, светлый цвет отталкивает тепло, а темный, наоборот, притягивает. Так и хочется окунуться в прохладную воду, однако сегодня вторник, приходится вкалывать, как негру на плантации. Возиться с куском раскаленного металла немного неприятно, кожа на руках горит от любых соприкосновений с этой ржавой грудой железа, которое машиной называлось лет эдак сто восемьдесят назад, но воспитание не позволяет мне отказаться, послать, нахамить – только улыбаться и на все требования отвечать что-то вроде «да, сэр», «нет, сэр», «посмотрим, сэр» и «отсоси, мудак ублюдочный», правда, только про себя. Это эксплуатация детского труда, у меня нет никаких знаний в области ремонта автомобилей, однако предок прилагает руку, и через какое-то время я даже могу отличить капот от багажника. Учиться приходится методом проб и ошибок, причем ошибки не должны приводить механизмы к летальному исходу, иначе может сложиться очень неприятная и щекотливая ситуация. Ухмыляюсь себе под нос, захлопываю крышку капота, вытираю руки о какую-то тряпку в масляных пятнах, торчащую из кармана. Аккурат в этот же момент практически к самому моему «району» подкатывает канареечно-желтое такси, раздается визг тормозов, из него выпрыгивает нечто юркое и маленькое, задержавшись, чтобы расплатиться, вываливается на горячий тротуар, а затем бросается ко мне. Блять, что это?! Нечто издает громкий радостный вопль и со всех ног кидается на меня, растопырив в разные стороны руки для объятий. В такой позе он похож на маленького лягушонка. У нечта – ярко-синие волосы, торчащие дыбом во все стороны, и оно похоже на моего дедушку. Ах ты ж ебаный ты на хуй! - Доминик! – фальцетом вопит существо на всю улицу, и из окна ближайшего дома высовывается недовольная физиономия создания неопределенного пола с тряпкой в руках, которое до этого мирно вытирало окно. Наверное, задрожало стекло, я почти в этом уверен и рад, что не треснуло. Создание фыркает и прячется обратно, в то время как синеволосый монстр с разбегу запрыгивает на меня, вскарабкивается повыше и поудобнее, обвивает тонкими лапками мою шею, обхватывает бедра ногами и крепко сжимает, как паук жертву. От усилия едва не падаю – пусть маленькое и легкое, но с ускорением, - подхватываю его под коленями, выпрямляюсь, заглядываю в глаза. Теперь они отлично сочетаются с волосами, разве что цвет более глубокий и благородный, настоящий, прекрасный. Нечто смущенно улыбается, упирается лбом в мой, утыкается в меня нос к носу, радостно вздыхает. То ли я отвык, то ли это чудо действительно похудело еще больше, но я совсем не чувствую его веса на мне, хотя назвать меня Геркулесом язык не повернется. - Кто ты, чудовище?! – спрашиваю я, а чудовище громко смеется и кривит нос. – Куда ты дело моего Мэтта? Кайся, и я пощажу тебя! Вместо того чтобы каяться, приехавшее вместо Беллза чудовище тычется носом мне в шею, плечо, принюхивается и морщится. - Фу! От тебя маслом машинным воняет! - Лимузин тебе в подарок купил, - шучу я. - Вот, привожу в порядок, чтобы сразу можно было катить в далекие путешествия. - Я на этой развалине за тридевять морей не поеду даже с тобой. А если серьезно? - Я рассказал предкам о нежелании учиться дальше – они отправили меня работать. Крис, кстати, тоже пашет. Правда, у него, засранца мелкого, место почище и поуютнее – музыкальный магазин. Невольно вспоминаются его слова о том, что сразу после отъезда Беллза я стал как-то спокойнее, рассудительнее, хладнокровнее, как и подобает всем тем, кто заправляет шубу в трусы. Но теперь каждая венка во мне подрагивает, словно внутри них разливается закат, и кажется, что тот мужик, что бесновался во мне весь прошлый месяц, впадает в спячку и вновь просыпается истеричная и влюбленная баба. Мэтт осторожно слезает с меня, делает пару шагов назад; придирчиво оглядываем друг друга, словно пытаясь отыскать следы пребывания других существ и организмов, но остаемся довольны. Разве что мне не нравятся его впалые щеки, словно за целый месяц его додумались покормить только два раза – в самолетах, по-прежнему бледный цвет лица и эти синие волосы. Я не фанат панковского стиля и всех подобных бабских штучек во всех их проявлениях, но, если уж на то пошло, красные мне нравились гораздо больше. - У тебя болезненный вид. Женский пол прохода не давал? – интересуюсь я, а он смущенно отмахивается, выдавая это за героизм и великодушие. Хотя что-то мне подсказывает, что сами темпераментные испанские девушки не заинтересовались этой бледной поганкой. - Я зато себе гитару охрененную припер! – хвастается Беллз и демонстрирует внушительных размеров чехол. – Не акустика какая-нибудь. «Silver Manson», между прочим. Правда, теперь мне нужно надыбать усилители вменяемые, но это уже дело десятое. Пойдем, дома покажу, заодно расскажешь, что тут было-то у вас без меня. Задумчиво оглядываюсь на греющуюся за спиной тачку. Блин, сегодня ведь рабочий день, пашню никто не отменял… Хотя по такому поводу почему бы и не слинять? - О, у тебя сегодня еще дела? – раздосадовано спрашивает Мэтт, а я смотрю на тряпку в руке, выбрасываю ее куда-то в сторону и обнимаю его за плечо. - К хренам все дела! Лучший друг в кои-то веки приехал из южных стран, а я вкалываю? Он смеется, запускаю руку в его волосы на затылке, изучающе их разглядываю, пытаюсь прислушаться и понять, что же изменилось. Наощупь вроде то же самое, но глаз все равно цепляется за то, насколько этот цвет ненатуральный. Волосы кажутся иссохшимися, неживыми, в каком-то роде даже ненастоящими. Словно почувствовав, что так придирчиво я разглядываю именно их, Беллз поясняет: - Как-то вечером было скучно, вот я и решил повторить тот эксперимент. Правда, в этот раз красноты не захотелось, попытался похимичить из чистого интереса. Сильно стремно? - Да нет, тебе в самый раз. К глазам подходит, аристократичную бледность подчеркивает и звание ненормального гения оправдывает. Он смеется, открывает дверь, заваливает в прихожую сначала вещи, а затем уже самого себя и растягивается во весь рост на диване в гостиной. Видимо, он устал после неблизкого перелета – зевает, потягивается, того и гляди свернется калачиком и сладко засопит. - Я нам, кстати, продюсера нашел, - невнятным сонным голосом изрекает он, так что я не сразу въезжаю в суть предложения. - Что? - Пару недель назад я с чуваком каким-то познакомился, перетерли за музыку, выпили немного вместе – хотя скорее пил он, я больше слушал, - рассказал ему, что, мол, так и так, играю я в хорошей группе, у нас есть материал, кое-какой опыт, желание, бла-бла-бла. А он возьми да и окажись «своим» человеком. - Прямо оборотень какой-то. - Ага. Говорит, типа, я человек маленький, но у меня есть кое-какие связи, можем вас послушать в Лондоне, демку организовать, все такое. Ну я ушам своим не поверил, охренел знатно. Как тесен мир! Он вообще ливерпулец, но обещал заскочить, позвонить просил. Я ж себе сразу после этого гитару и раздобыл. Долго на нее слюни пускал, да все купить как-то не решался. А потом решил, что, раз пошла такая пьянка, грех шанс упустить. Зацени, кстати. Он извлекает инструмент из чехла – у меня вырывается восторженный вздох. Нельзя сказать, что это нечто невъебенно невероятное, но по сравнению с той рухлядью, с которой Мэтту приходилось иметь дело раньше, эта – просто конфетка! И стоит, наверное, как среднего класса катер. Теперь понятно, почему Беллз такой изможденный и измученный: либо не ел долго после покупки, либо работал на нее денно и нощно. - Я пока не совсем въезжаю, как ей пользоваться, - признается он. – Но у нас есть некоторое время, чтобы перебрать кое-какой материал и попрактиковаться. Разберемся, что не стыдно предоставить на суд общественности, немного отшлифуем – да пойдем. Попытка ведь не пытка? - Не пытка. Стоить нам это сколько будет-то? Как всегда меня учили, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а в любой бочке с медом есть своя ложка дегтя. Немного подозрительным кажется тот факт, что ему удалось как-то подцепить столь заманчивую наживку, заинтересовать и даже о чем-то договориться, хотя этот человек кого хочешь уболтает, очарует и охмурит, заставив плясать под свою… гитару. Я же когда-то так попался. - Нисколько. Если, конечно, повезет. Эй, эй, стой на месте ровно, не падай! Верю, неправдоподобно звучит, но халявой нам это дело обойдется только в случае успеха. Завалим запись, никого не заинтересуем – придется платить. - Сколько? - Два косаря за сутки. Это ведь Лондон. Держите меня сто человек. Почему все удачи, которые попадаются на нашем пути, в лучшем случае просто дорого нам обходятся? Тут можно сказать лишь то, что нам везет как утопленникам, потому что сразу и не скажешь, хороши подобные шансы или не очень – сначала нужно с лупой рассмотреть все плюсы, минусы и возможные варианты, а только потом соглашаться. - Как ты предлагаешь расплачиваться? – севшим голосом спрашиваю я, Мэтт смотрит на меня, как на унылую фигню, которая сдается, даже не попробовав. - Потом разберемся. Я тоже поищу себе какое-нибудь занятие более-менее стабильное и прибыльное, а пока расчехляй свои палочки – мы едем покорять столицу.
* Для того чтобы обеспечить себе возможную дорогу к продвижению и всемирной славе, все дела нам с Крисом приходится на какое-то время оставить в стороне. Мы заседаем в гараже, перебираем все, что когда-либо пытались играть, перерываем все наброски Мэтта, кое-что извлекаем из завалов, а что-то отбрасываем, сочтя негодным для покорения большого города и больших продюсеров. В итоге в распоряжении у нас оказывается пять песен, более-менее сыгранных и понятных всем нам, остается лишь опробовать нового «Мэнсона» и с благоговейным страхом звонить тому самому перцу, который запал на нашу примадонну. Сам же Беллз считает это недостаточным и решает по-быстрому накарябать еще что-нибудь, хотя демо-запись не предполагает больших объемов. На нее нужно надавить по максимуму, выложиться, а потом в случае дикого везения и шальной удачи все пойдет как по маслу. Однако разубеждать его мы не трудимся, решаем немного подождать, пока он срифмует пару бессмысленных строчек – это дело получается у него гораздо лучше, чем, скажем, красить какие-нибудь заборы и вообще работать руками, но в этот раз Фортуна обходит его стороной. - Не знаю я. Черт, - он отбрасывает ручку в сторону и склоняется над девственно чистым тетрадным листом, на который медитирует уже полчаса. Под таким лютым, бешеным взглядом на бумаге либо уже должны были проявиться письмена, либо тетрадка должна была просто сгореть к хреновой прабабушке, чего, впрочем, не происходит. – Терпсихора так ко мне и не пришла. Ну, или Полигимния… Забыл, кого там как зовут. - У тебя опять бабы новые? Мэтт смотрит на меня, как на умственно отсталого. - Это у тебя, Ховард, бабы. А у меня музы. Задумавшись, утыкаю взгляд куда-то в пол, покачиваюсь на стуле. Он неудачно кренится, еще чуть-чуть – упаду и больно ушибусь макушкой, поэтому приходится схватиться за столешницу и едва не утянуть стол следом за собой. - Ага, значит, та, которая тебе дала перед самым твоим отъездом, тоже твоей музой была? Только имя у нее не такое звучное оказалось. - Дебил ты, Доминик, недалекий. Ты где вообще воспитывался? Это музы древнегреческие. Одна из них была музой трагедии, одна – комедии, еще одна – поэзии… Девять их было. Я вот запамятовал только. Чувствую себя идиотом. Правда, до тех пор, пока он не подрывается с места и начинает вопить: - Эврика! Я знаю, кем мы назовемся! Теперь нас два идиота. - У нас уже есть название. Беллз садится обратно и смотрит на меня горящим взглядом, от которого становится как-то неуютно. - «Реактивные малышки»? – презрительно отзывается он. – Мы взрослые мужики, для нас это уже несуразно. - Не такие уж и взрослые, а ты и вовсе не мужик, - хихикаю я. – Я бы тебе и пятнадцати не дал. - Да я бы тебе вообще не дал. Упс. Кажется, он медленно начинает кипятиться, если пошли столь откровенные обещания; решаю сбавить обороты и выслушать его: может, правда что-нибудь дельное предложит. - Ну и кем же? - Музой! Коротко и сердито. Оно, понимаешь, лучше, когда на афишах пишут нечто емкое и большими буквами, чем сопливую херню – маленькими. - Беллз, ты клинический долбоеб. - Хочешь сказать, что эти твои «детки с моторами в задницах» были лучше? - Это были твои «детки». Я не смотрю по ночам всякую хрень. - Да, ты смотришь не японскую хрень, а немецкую. - Зато про настоящих людей, а не про нарисованных. Мэтт задумчиво жует губами. - У тебя есть другие варианты? - Не-а. - Тогда принято единогласно. Что ж, нужно признать, что это действительно лучше чего-то непонятного, длинного и плохо воспринимающегося. То название подойдет скорее каким-нибудь кибер-панкам, девочкам лет шестнадцати, поющим сопливые песенки с сопливыми текстами, построенные на трех аккордах. Нам же нужно что-нибудь более серьезное, если мы собираемся далеко пойти. Спасибо, что он не додумался до каких-нибудь «Кровавых золушек» или, скажем, «Сосисок-убийц». Крис реагирует на такую кардинальную смену названия так, как и подобает настоящему мужику, - равнодушно и ленно, будто его абсолютно не волнуют бешеные идеи нашего космического гения. Он объясняет это тем, что мозга у него едва хватает на четыре струны, куда уж там пытаться вникнуть в высокие материи, и Беллз остается доволен, потому что в нашем коллективе движущей силой является пока он, а мы вдвоем без него не способны почти ни на что. У нас не появляется еще одной песни, зато появляется имя, которое, надеюсь, останется окончательным. Теперь мы «Muse».
stacy
Сообщение: 20
Зарегистрирован: 08.09.10
Откуда: Беларусь
Репутация:
0
Отправлено: 24.09.10 21:11. Заголовок: ооо! алилуя) новый к..
ооо! алилуя) новый кусочек прекрасен)) прям все как я люблю - синие волосы, сильвер мэнсон.. красота) Just_Emotion пишет:
цитата:
Спасибо, что он не додумался до каких-нибудь «Кровавых золушек» или, скажем, «Сосисок-убийц».
Отправлено: 25.09.10 16:43. Заголовок: ну, не знаю... О_о ч..
ну, не знаю... О_о честно сказать, что у меня даже мысли такой не возникло О_о хватит с соседей блондинистого чуда в масле и синеволосого чудовища с гетаро
Отправлено: 30.09.10 23:18. Заголовок: не люблю эту часть. ..
не люблю эту часть. она какая-то слишком неприятная, тягучая, затянутая. но, как грится, сусла понесло. а вот следующая - уже ничего, в эпилептическом припадке меня от нее не трясет.
* Не могу поверить, но меня трясет, когда за нами приезжает машина, чтобы подбросить до той самой студии в Лондоне. Кажется: вот он, наш шанс, скоро все наладится и будет охренительно прекрасно, кто-то поможет нам найти дорогу, найти себя, но мысли о плохом исходе не дают покоя. Почему-то начинает казаться, что легенды о том, что «путь на экран лежит через диван», не являются такими уж вымышленными, нам обязательно придется столкнуться с чем-нибудь не менее мерзким, и делать скидку на то, что мы парни, тоже пока не следует. Мэтт уверяет, что очковать мне нет необходимости, что он постарается выложиться по максимуму, потому что сейчас все зависит только от него, а мне надо просто исправно пробарабанить полчаса и не переживать. Он ободряюще касается моей руки, и как-то немного отпускает, потому что становится понятно: мы хотя бы вместе. Тот самый «свой» человек, с которым Беллз так удачно познакомился, оказывается омерзительно неприятным типом: у него бегающие водянистые глазки, сальные редкие волосы, а сам он похож на борова, имея огромный мамон при милипиздрическом росте. Это как раз тот типаж, о котором говорят: «поперек себя шире». Так и чувствую, как он лапает глазами нас, наши инструменты, словно прикидывая, во сколько мы ему обойдемся, не зря ли он подписался на это гиблое дело вообще и каким местом бы будем благодарить за это огромное нам одолжение. Однако ничего не говорит, пытается вести себя по максимуму вежливо, что получается у него не очень успешно. Этот человек, как мне кажется, как раз из тех людей, что сладенько улыбаются в лицо и пытаются говорить умные слова, а за спиной обливают содержимым сливных ям. Впрочем, мне плевать, потому что с ним мне не жить. И не спать, я надеюсь. - Мэттью, мой мальчик! – он издает гаденький смешок, всплескивает руками и разве что только не бежит его обнимать. Кажется, Беллз этому очень рад; он ссутуливает плечи, весь съеживается, словно пытается стать меньше и вообще исчезнуть, лишь бы только на него не смотрели этим откровенно лапающим взглядом, не скользили по выступающим скулам, острому подбородку, выпирающим ключицам. – А… а вы кто? - Это Крис, это Доминик, - представляет нас Мэтт. – Как раз об этих ребятах я вам и рассказывал. - Чудненько, чудненько. Меня зовут Майкл Джонсон, я ваша «крыша» на то время, пока вы меня интересуете, располагайтесь, чувствуйте себя как дома, однако не забывайте, что вы в гостях. Надеюсь, вы меня не разочаруете, потому что иначе вам придется очень дорого платить за мое время. Его взгляд задерживается на тонкой шее Мэтта, на ямочке между ключицами, спускается ниже, останавливается на узких бедрах с выпирающими даже через джинсы косточками. Хочется использовать палочки не по назначению и одним быстрым движением вбить их этой мрази сразу в обе глазницы, чтобы вышли из затылка. Не разочаруем. Решаем не терять времени зря, помня о цене в случае неудачи. Нужно быстро со всем этим разобраться и исчезнуть, скрыться с этих маленьких глазок, которым, кажется, уже все равно, на кого пялиться. Мелькает мысль, что лучше бы нам было по пятьдесят, чтобы желания пощупать со всех сторон не возникало даже у таких прожженных мудаков. Создается впечатление, что Мэтт хватается за свою новенькую гитару, как утопающий за спасательный круг, потому что все вокруг незнакомо и устрашающе; его голос сначала дрожит, даже мне слышно, что это не то, на что он способен на самом деле. Ощущение того, что на него смотрят, скользят по нему липким взглядом, будто изнутри вскрывают и душу выворачивают, не дает покоя. Кажется, это провал. Беллз окончательно сжимается в комочек; хочется только обнять его, погладить по голове и прошептать, что все будет хорошо, что я не дам его в обиду, что это временные сложности, которые потом откроют нам любые двери, а об этом мы вскоре забудем. - Ну что это такое, Мэттью! – через полчаса блеянья и бесполезного мучения струн восклицает этот хмырь и картинно всплескивает руками. – Мне не нравится! Мне совсем не нравится! Где экспрессия, где интерес, где огонь? Даже церковный хор поет менее заупокойно, чем ты! Еще раз. Мэтт мотает головой, синяя прядь падает на лицо; он сдувает ее и начинает все по второму кругу. Нам с Крисом ничего не остается, кроме как терпеть, закусив губы, помня: лишний недовольный выпад может равняться огромной сумме, которую нам придется собирать долго и мучительно. Было бы легче, попадись нам не настолько неприятный человек. К Мэтту нужен особый подход, его нужно слушать, слышать, пытаться понять, помнить, что он по-прежнему с опаской относится к незнакомым, непроверенным людям, а толпы откровенно боится; что он может проглотить язык и не связать двух слов, если на него устремлены чьи-то взгляды, а когда кто-то не просто на него пялится, а буквально раздевает глазами, цепляясь за острые колени и плечи… Здесь не сосредоточишься. Однако вскоре оказывается, что то были еще цветочки. Взгляд переползает на меня – хочется сорваться с места и убежать в душ, потому что эта сладенькая липкость, как от потекшей сахарной ваты, накрепко пристает к коже, появляется ощущение запачканности, омерзения; почти чувствую, как шея покрывается пятнами от соприкосновения с этими глазами, но не так, как от взгляда Мэтта – тепло и приятно, а горячо, больно. Отчего-то кажется, что я почувствовал бы тоже самое, если бы на меня вылили кислоты. По ходу, мы попали. Меня рассматривают гораздо подробнее и внимательнее, ощущается нарастающий интерес. Не только педофил, но еще и откровенный пидор. Мама, зачем ты меня таким щекастым родила?.. Руки так и норовят отказаться слушаться и начать играть по-своему, как хочется им, но дать им волю – окончательно запороть все дело. Мэтт откровенно лажает, с каждой попыткой уверенности в своих силах становится все меньше. Видимо, и наша «крыша» начинает медленно терять терпение. - Что ты там мямлишь, мямля? Пой! Покажи мне, что я не зря сюда ехал, внуши мне страх и трепет! Почти слышу, как Беллз скрипит зубами. Надеюсь, он сможет повторить тяжелым инструментом тот самый трюк, когда два года назад он удачно и надолго вырубил меня одним только ударом грифа? - Давайте я сам буду решать, как мне петь, блять, свои собственные песни, - тихим, вибрирующим от ярости голосом откликается Мэтт. - Беллз… - предостерегающе шепчу я его спине, пытаясь одернуть и удержать от неосмысленных поступков. Он расправляет позвоночник, в его осанке появляется нечто уверенное, царственное, хотя я понимаю, что он просто дико зол и в данный конкретный момент совсем не отвечает за свои действия. Нужно немного притормозить его, чтобы он не сорвался и никого здесь не убил; я знаю, каким он становится в редкие приступы гнева: он бьет редко, но метко, и может грохнуть любого, кто просто сунется под руку, будь то Крис, я или первый попавшийся прохожий. Его пальцы сжимаются на грифе, гитара издает неприятный, надрывный низкий звук - будто именно сейчас он достиг полного единения со своим инструментом, передавая ему собственное настроение. - Хорошо, - вдруг легким голосом отвечает этот Майкл, дергает какие-то рычажки на своем пульте и говорит. – Записывайте все, что хотите, я не буду вам препятствовать. Не забывайте только, что, если не умерите свой пыл, потом пойдете в рабство. Дальше дело идет значительно проще и быстрее, потому что Беллзу, очевидно, совсем не хочется надрываться только затем, чтобы расплатиться за неудавшуюся мечту. В его ровной спине четко читается что-то вроде: «пару часов унижения я смогу вытерпеть, если за этим последует свобода и хоть какие-то продвижения». В чем-то я с ним согласен, вот только в рабство я не хочу. Уже ближе к вечеру, когда мы, наконец, отыгрываем все запланированное, записываем и, откровенно говоря, отмучиваемся, Мэтт хозяйским жестом требует запись на руки, чтобы на свежую голову послушать ее со стороны. Ему отдают ее весьма неохотно, словно раздумывая, сгодимся мы еще на что-то или уже нет, но даже если и нет – теперь у нас есть нечто, которое можно представить кому-то еще, а это уже немаловажно. Пусть даже в этот раз ничего не получится, лишь бы только поскорее отсюда сбежать. - У вас маленькие шансы выбиться в большой свет, детки, - Майкл треплет Мэтта за щечку – тот морщится и отшатывается в сторону, - выплевывает каждое слово неохотно; почему-то напоминает лупоглазую рыбу. Камбалу какую-нибудь. – У тебя, мой мальчик, слишком высокий голос. На радио такие песни в ротацию не пойдут, чтобы у слушателей не полопались перепонки. Можете идти, однако я еще подумаю на ваш счет. Гордо удаляемся, однако сразу за поворотом обессилено опускаемся прямо на тротуар - теплый, даже немного горячий. Мэтт обнимает гитару, упирается в нее подбородком, прикрывает глаза. Кажется, сейчас он заснет прямо здесь и нам придется переть его на себе, но этого не происходит. На самом деле он всего лишь собирается с силами, слышно, что у него охрипший, слабый голос, ему нелегко говорить после такого насилия над горлом. Он с явным омерзением и презрением смотрит на запись, которую держит в руках, будто это дохлая мышь, затем поднимает глаза: - Как думаете: оно того стоило? - Конечно. Ты сам недавно сказал, что попытка не пытка, - пожимаю я плечами. Крис согласно кивает и спрашивает: - А как теперь мы поймем, получилось ли у нас что-нибудь или нет? - О, он своего не упустит, не сомневайся, - хмыкает Беллз. – Он еще тогда в меня уцепился прямо всеми конечностями. Я думал: задушит. Мерзкий тип, но выбирать мне не пришлось. Даже руки распускать пытался, хотя сегодня, видимо, у него на меня не встал. - На меня зато встал, - тихо бормочу я себе под нос, чтобы никто не расслышал; видимо, Мэтт очень рад той новости, что к нему никто не будет приставать. Очевидно, что эта внешняя беззащитность так и привлекает к себе внимание, заставляет желать прижать к себе, сжать покрепче, сделать больно, раздавить, чтобы добраться до самого нутра, до сердца, души – она ведь, наверное, еще меньше и призрачнее, чем он сам, совсем-совсем незаметная… - Теперь бы только понять, нужно расплачиваться или нет, - тяжело вздыхает Мэтт и поднимается на ноги. – Я не уверен, что у нас есть такие деньги. - Поехали домой, - предлагает Крис. – В том случае, если ничего не получится, он нас из-под земли достанет и заставит возвращать все до мелочи, ну а нет – так нет, будем радоваться. - Домой? Каким хреном мы туда поедем? Это же долбаная туча километров! - Плевать, - басист выходит к дороге, высматривает какую-то машину и машет рукой. – Далеко, долго, но здесь оставаться нет никакого желания. Расплатимся уж как-нибудь, я взял с собой кое-что, да и у Дома по карманам пошарить можно. Он у нас теперь крутой бизнесмен. Согласно киваю головой, Мэтт тяжело вздыхает, хватает гитару покрепче и залезает в машину. Обнимаю его за плечо, он устраивается на мне поудобнее и закрывает глаза, блаженно улыбаясь. Поглаживаю его по волосам, смотрю в окно и стараюсь не слушать, как Крис объясняет, куда нам надо ехать, а водитель громко ругается, поняв, сколько придется убить времени. В любом случае, сегодня мы набрались еще какого-то опыта. Верно ведь говорят: даже неудачный опыт – тоже опыт.
* Домой мы приезжаем совсем уже посреди ночи. Ма пытается читать мне морали по поводу того, что это слишком поздно, что я еще маленький, что они совсем меня распустили и слишком много позволяют, что я вообще мог бы не возвращаться и в очередной раз ночевать у Мэтта, но Билл успокаивает ее, говорит, что пора свыкнуться с одной мыслью: я вырос, окончил школу, теперь у меня есть собственные дела. - С девчонками, небось, на речку бегал, - смеется он; натянуто улыбаюсь, чувствую, как мышцы сводит. Наверное, от усталости. Веки так и тяжелеют. Никогда не думал, что ресницы могут оказывать такое давление. Отправляем маму спать, уверяя, что все отлично и прекрасно, она продолжает ворчать что-то себе под нос. Но, стоит ей скрыться в спальне, лицо Билла приобретает серьезное выражение. - Ты где был-то? - Если я скажу, ты ведь все равно не поверишь. Давай ты будешь продолжать думать, что я бегал за девчонками? - Я же вижу, что нет. Тяжело вздыхаю, сажусь на краешек дивана – просто так, чтобы было неудобно, иначе отключусь на полуслове. Только сейчас приходит осознание того, насколько сильно я все-таки устал и измотался – мне пришлось еще вручать Мэтта из рук в руки его брату, потому что так не хотелось его будить. - В Лондоне. Брови Билла от удивления уползают куда-то высоко-высоко, где их становится почти не видно. - Далеко тебя жизнь забросила! И что ты там забыл? - Появился человек, который захотел нас послушать. Теперь у нас есть кое-какие записи. - Так это же ох… - он запинается. – Я хотел сказать, что это же замечательно! Вы теперь совсем-совсем группа, официально? Давлю вымученную улыбку. Похоже, он действительно радуется. Это много для меня значит. - Совсем-совсем. Правда, с собой у меня ничего нет. Все осталось у Мэтта, я не стал шарить у него по карманам: спросонья он бы решил, что я к нему пристаю, а удар коленом у него сильный. Он такой параноик. Но я тебе обязательно все покажу, только сам сначала послушаю. Чтобы не опозориться, если что. - Не опозоришься. - Думаешь? - Знаю. - Спасибо, - благодарю я; на душе становится тепло, а негативные эмоции, набранные за день, начинают медленно отпускать. Пусть мы только что из большого города вернулись в свою мизерную дыру, но дыра родная, я дома и собираюсь проспать всю следующую неделю. - Только это… - робко начинает Билл. – Давай маме ничего об этом говорить пока не будем? Она так извелась, пока тебя не было, столько всего напридумывала, мне за нее страшно стало. Пусть попозже узнает, ладно? - Договорились. Думаешь, она не обрадуется? - Обрадуется, но немного не так, как я. Ей лучше, чтобы ты был рядом и прилежно учился. Это я горжусь тобой за то, что ты чего-то добиваешься. Может, все-таки передумаешь и подашь документы? - Нет, Билл, я все уже решил. Мы решили. - То есть Мэтт тоже не поступает? Он так хорошо учился, даже тебя на путь истинный наставил. - Не поступает. Если он получит вышку, в мире станет на одного злого гения больше, и тогда нам крышка. Он смеется, хлопает меня по плечу и отправляет спать. А я только и рад: кажется, от общей моральной выебанности у меня даже не получится подняться по лестнице один пролет, чтобы добраться до кровати. Хочется в душ – смыть с себя всю эту гадость, но сил никаких нет больше, поэтому едва успеваю раздеться и упасть на кровать. Вырубает так, словно у меня в крови целая пачка снотворного. Надеюсь, меня никто не побеспокоит.
Отправлено: 01.10.10 00:01. Заголовок: крутая глава, что ты..
крутая глава, что ты прибедняешься)) в Мэтта с каждой новой главой впихиваюсь всё больше *__* Майкл Джонсон тот еще маньячище)) а Билл - мужык!!! Х)) теперь вот жопа ерзает на иголках в предвкушении продыы....
жуть какая О_о я не прибедняюсь, просто этот тип, вылезший из моей головы, бесит всем: систеричностью, именем, омерзительностью с продой постараюсь не затягивать, но иногда бывает так впадлу ворошить прошлое и снова все это перелистывать)
B.b
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 01.10.10 12:51. Заголовок: мой самый любимый ра..
мой самый любимый рассказ, и продолжение замечательное)
Отправлено: 08.10.10 23:32. Заголовок: no excuses, no apolo..
no excuses, no apologies, no regrets comments. впадлу писать сочинения.
* То, что меня никто не беспокоит, хотя на часах уже четыре часа пополудни, начинает беспокоить. Такой вот каламбур. И это было бы очень смешно, если бы не было так печально: не верится, что мое привидение с мотором может отпустить меня от себя на двенадцать часов и ни разу не дернуть, чтобы высказать очередную дикую догадку или продекларировать пару неясных строчек, зародившихся в голове. Боюсь, как бы он там на себя руки не наложил, он ведь может. Просто уснуть и впасть в кому или летаргический сон – над ним вчера так издевались, что на его месте я желал бы проспать пару лет, чтобы все это забыть. Не нравится мне эта тишина, определенно не нравится. Никто не звонит в дверь, по телефону, не кричит с улицы и не кидает камешки в окно. Мэтт всегда делится со мной своими планами, я знаю почти о каждом его шаге и не беспокоюсь, что он сгинет где-нибудь ненароком, но о нем ни слуху, ни духу. Кажется, нужно идти самому. Если гора не пойдет к Магомеду, значит, сам Магомед пойдет к горе. Удивительно, но «гора» дома и даже сравнительно выспавшаяся, хотя лохматая, помятая и явно чем-то очень огорченная. Учитывая тот факт, что с момента возвращения домой он никуда из него не выходил, то есть ничего особенного случиться не могло, у него такое лицо, словно сейчас он либо расплачется, либо его стошнит. Сажусь за стол рядом с ним – Беллз сразу же прячет лицо в ладони. Его голос доносится приглушенно и даже как будто бы устало, раздавлено. - Я послушал нашу демку. Это пиздец. Причем ни хуя не феерический. - Не пиздец. - Пиздец. Он обещал, что в случае успеха мы звезды, у нас халява. А что теперь? У нас же вообще ничего нет, чтобы ему заплатить! - Ну, во-первых, деньги есть, - он приподнимает голову и рассеянно смотрит на меня. – Да, на установку нормальную собираю. Немного, но чего он хочет от детей? Во-вторых, спел ты отлично, а то, что он даже звук нормальный не может обеспечить, - его проблемы. Не расстраивайся ты так. Мэтт благодарно всхлипывает, а затем вдруг нагибается поближе ко мне, крепко обнимает за шею и утыкается носом в плечо. Коряво улыбаюсь, не зная, куда девать руки, осторожно поглаживаю его по спине. Кажется, здесь я прав: спел он и правда отлично, а если звук херовый, то это уже не по нашей вине. Конечно, ничего доказать у нас не получится, но нас трое – мы могли бы с легкостью справиться с оплывшим куском жира, у которого дыхалки не хватит забраться даже на второй этаж. Однако тяжелым гаечным ключом все равно лучше обзавестись. Так, на всякий случай. Не хотелось бы столь изуверским способом заканчивать жизнь новой гитары Беллза. Он всхлипывает еще раз, вцепляется в меня крепче; это похоже на тактику удава: позволять выдыхать, но не позволять вдыхать, медленно заставляя жертву задыхаться; ой, что это? Кажется, я слышу, как трещат мои ребра. Вокруг меня крепко сжимается тепло, хочется просидеть так до конца жизни, поглаживая его по спине, цепляя кончиками пальцев каждый позвонок, выступающие лопатки, ямочки внизу спины. Мэтт вздрагивает и шумно выдыхает, когда моя рука добирается до его поясницы. Я знаю, как он зажмуривается, когда поет; как крутит ложку в пальцах, когда пьет чай или кофе; как ловко он умеет открывать пивные бутылки о любую более-менее гладкую поверхность; как он любит скрежетать медиатором по струнам – медленно, громко, с удовольствием; как впопыхах он натягивает на себя джинсы, проспав, прыгает по комнате в одном носке в поисках майки и шарит по карманам, вспоминая, куда дел медиатор; но я совсем не имею представления о том, как отзывалось бы его тело на различные прикосновения. - Все правда прошло отлично? - Отлично. - А если он все-таки потребует с нас денег? Я не буду подставлять собственную задницу в качестве оплаты. Кажется, ему даже не зелень нужна. - Да он, по ходу, не на твою нацелился… Мэтт поднимает голову и удивленно смотрит на меня. Украдкой киваю, он снова возвращается в исходную, прижимается губами к моему пульсу. - Вот сволочь озабоченная. На крайняк придется сосать. - Сколько ты собрался сосать, чтобы насосать на две штуки? - Ну… я расценки не знаю… много? Забираюсь ладонями под его майку. Беллз натужно вздыхает, когда мои пальцы пробегают по его мгновенно напрягшемуся прессу, но мне нужно всего лишь чувствовать его ближе к себе. Он сразу же успокаивается, как только мои руки обвиваются вокруг его талии, дыхание нормализуется. - Тебе бы все головой работать. Ты ей петь должен, а не гадости всякие вытворять. - Тогда ты не возражал. - Просто не смог отказать. Пусть это будет первый и последний раз, ладно? - Ладно, - чувствую кожей, как он улыбается; затем неясно целует меня в шею. Наконец Мэтт отпускает меня, отстраняется и снова ровно усаживается на стуле. Его глаза немного повеселели, хотя перманентное на последние сутки выражение омерзения с лица никуда не исчезло. - Ты его на живца ловил? - В смысле? – не въезжает Беллз. – А… Не знаю, может быть. У меня создалось такое впечатление, что он развлечение на ночь искал. Так на меня смотрел, что хотелось залезть под стол. Всего рассмотрел, а как облизывался… Передергивало каждый раз, когда он так делал, то есть раз примерно минуты в три. И я бы сразу же слинял, но он вовремя обмолвился, что может дать нам шанс. - Неудивительно, что он на тебя клюнул, пидор старый. Еще и педофил вдобавок. - Его семнадцатилетние любовники это отрицают. Смеемся, тут до Мэтта доходит, что у нас пустые руки, он быстро встает и ставит чайник на плиту. Кажется, минутная печаль благополучно забыта, он снова оживает и становится таким, какой есть обычно; это радует: его глаза искрятся, он часто моргает и робко улыбается, помня о том глупом детском комплексе, связанном с неровными зубами. Беллз наливает кипяток в две чашки, бросает туда сахар, забалтывает чай и ставит их на стол. Его лицо вновь принимает серьезный вид; он задумчиво смотрит в свой стакан, болтаясь в нем ложкой. - Я не хочу с ним больше работать. Пусть это была наша возможность, я не смогу этого вытерпеть даже во имя общего блага. - Я тоже не хочу. Он сам не выказал особого желания продолжать сотрудничество дальше, шансы будут и другие, а терпеть мы сами не будем и тебе не позволим. Забудь просто про этого хрена, он того не стоит. Зато теперь мы не с пустыми руками. - Рад, что ты разделяешь мое мнение, - Мэтт снова улыбается. – Кстати, я тут по поводу работы думал. Ну, что искать ее надо. - И что надумал? - Пока не знаю. Поговорил с Дэном - он предложил скооперироваться. Может, нароем помещение, откроем какую-нибудь маленькую малярную мастерскую. Мне всегда было интересно попробовать себя еще в каком-нибудь деле. Как идея? - Неплохая, одобряю. На этот раз будешь работать не головой, а руками, - уклоняюсь от пинка. - В тунеядстве нас не обвинишь, заодно средства кое-какие на великие свершения будут. А потом мы купим большой тур-автобус и уедем покорять мир. - Я с самого детства знал, что когда-нибудь захвачу эту долбаную планету. Мы захватим. Ей давно не хватает мудрого правителя. Ты будешь сидеть на троне, как марионетка, а я буду находиться в тени за твоей спиной, дергать тебя за веревочки и управлять всеми делами от твоего имени. - Вот спасибо, - смеюсь я. – Это такая для меня честь! Всегда мечтал направо и налево рассказывать, что Мэттью Джеймс Беллами – моя левая рука. Но Беллз отчего-то морщится. - Не хочу быть твоей левой рукой! Знаю я, что ты ей делаешь. - То же самое, что и ты – правой, только левой, - парирую я; Мэтт застывает в ступоре, пытаясь найти что-нибудь остроумное в ответ, но мозг отказывается подбрасывать идеи, поэтому он просто пинает меня под столом и отчего-то совсем не к месту смущается.
stacy
Сообщение: 22
Зарегистрирован: 08.09.10
Откуда: Беларусь
Репутация:
0
Отправлено: 09.10.10 15:53. Заголовок: оооо, такая милая ча..
оооо, такая милая часть)) сижу и улыбаюсь)) вообще-то это обычное состояние после прочтения каждой новой части, но сейчас особенно хорошо)) спасибо)
- Тогда ты не возражал. - Просто не смог отказать. Пусть это будет первый и последний раз, ладно? - Ладно, - чувствую кожей, как он улыбается; затем неясно целует меня в шею.
ой, с трудом верю, что Беллзу эта идея понравилась))
все так мило и радужно...предчувствую пиздец проблемы ><
Отправлено: 16.10.10 18:17. Заголовок: мне предстоит офиген..
Оффтоп: мне предстоит офигенно веселая неделька, так что одна из моих любимых частей - и совесть моя чиста
* Можно пафосно рассказать, что на город медленно опустились сумерки, обдав его дыханием ночи, заполнив ужасающей тенью, кишащей жуткими шорохами и прочей потусторонней херней, но на самом деле уже просто ночь. Она теплая, тихая, спокойная, хотя здесь других не бывает. Люди могут вздохнуть, наконец, умиротворенно, потому что следующие восемь часов солнца не будет, затем еще пару часов оно не будет зверствовать; можно отдышаться, привести себя в порядок. Это, наверное, первая за последнее время ночь, когда уже в полночь я лежу в своей собственной кровати и собираюсь спокойно спать, медитируя под какой-то ненапряжный музончик в потолок. С него облезает штукатурка, трещины расползаются во все стороны причудливыми узорами. В зависимости от собственного душевного и физического состояния в них можно разглядеть разные вещи. Иногда это бабочки. Они хлопают своими крыльями, расписанными всеми цветами радуги, перепархивают с цветка на цветок, с места на место, словно пытаясь что-то рассказать своими движениями. Иногда это море. Но оно не спокойное – мутное, взволнованное, холодное, с пенистыми волнами, переворачивающими пласты песка. Порой – города с людьми. Это интереснее всего. Кто-то учится, кто-то кого-то любит, кто-то работает, кто-то изменяет, а кому-то просто скучно. В такие моменты ощущаешь себя их властелином, потому что волей воображения можешь как-то изменить ход событий. Можно давать им имена, прозвища, придумывать судьбы. И делать все то, чего хочется, что страшно озвучить вслух и чего никогда в этой жизни не будет. Сегодня это цветы. Они разные и какие-то непонятные – а может, вполне известные, просто я не садовод и не могу различить их по сортам, я не знаю их названий. Они цветут себе, несмотря на то что началась вторая половина лета, поворачивают головы к свету, распускаются с утра и закрываются вечером. Этот глюк – самый простенький из всех возможных, потому что только его можно увидеть, не догоняясь травой или чем-нибудь еще. Я омерзительно трезв, чист, не страдаю депрессиями от неразделенной несчастной любви, не летаю в небесах от нее же, мыслю приземленно и только отстукиваю пальцами по колену ритм льющейся из колонок старого проигрывателя песней. Не могу вспомнить даже названия группы – просто слушаю. Пока не раздается какой-то стук. Можно было бы подумать, что это дятел, но какие дятлы ночью? Хотя на то они и дятлы, что порой тупят страшно. Стук раздается еще раз, непонятно, откуда он звучит: предки вроде как уже спят, в это время им от меня ничего не надо, да и не в дверь долбятся вовсе. С первого этажа тем более нельзя никого услышать, поэтому продолжаю озираться в поисках источника звука. Заглядываю даже под кровать, пока не решаю закрыть глаза и просто анализировать, прислушиваясь. После отзвучавшей трели остается какое-то легкое дребезжание, стеклянное… Окно! Ну точно, и как я сразу не догадался? Но постойте… На втором, мать его, этаже?! Поднимаю стекло вверх, высовываюсь едва ли не по пояс, оглядываюсь. Все тихо, пока… - Бу! – кто-то вопит мне в ухо и ржет-заливается, прямо не может. С громким «ай, блять!» едва не вываливаюсь вниз, подскакиваю, ударяюсь обо что-то головой, снова ругаюсь. Ржач становится громче, справа маячит покатывающееся со смеху синеволосое чудовище, которое явно довольно произведенным эффектом. - А вот и Мальвина! – с легкой издевкой восклицаю я, Мэтт, сидящий в позе лотоса прямо возле моего окна, на козырьке, мгновенно замолкает. В темноте видно плохо, но, кажется, он обиделся. - Я не Мальвина, - с интонацией «Бу-бу-бу» ворчит он под нос. – Мог бы и порадоваться мне, между прочим. Не каждый день к тебе на второй, блять, этаж по сухим и едва не разваливающимся деревьям лезут лучшие друзья, рискуя жизнью и здоровьем, принцесса ты Рапунцель или как там эту швабру в башне звали… - Через парадную дверь не але было? – интересуюсь я, все же отодвигаясь и давая ему проход. Беллз не пролезает в окно полностью, поэтому не грациозно из него выходит, а мешком картошки вываливается прямо на мою кровать. Однако его это не особо смущает – он сразу же растягивается на ней, по-хозяйски забрасывает за голову руки и смотрит на меня так, словно это я влез посреди ночи в его комнату, да еще и когда он переодевается. - Я решил, что через окно будет романтичнее. Ну, чего тушканчиком застыл? Иди сюда. Бесцеремонно отпихиваю Мальвину к стене, укладываюсь рядом. Приходится лечь на бок, чтобы не свалиться самому; Мэтт понимает мой маневр и проделывает то же самое, подпирает голову ладонью и склоняется надо мной, так что я дышу не кислородом, а скорее его собственным дыханием. Оно легкое, ритмичное, свежее, теплое. - Привет, - улыбаясь одними только кончиками губ, произносит он, проводит пальцем от моего виска до подбородка. Судорожно сглатываю. - Ну привет, - так же тихо отвечаю я, стараясь не соблазниться возможностью и не приподняться немного выше. – Зачем пожаловал? - Соскучился. - Мы же расстались только три часа назад? - Я слишком привык постоянно видеть тебя рядом с собой. Теперь одному спать одиноко и печально. Плюшевые игрушки не возбуждают. - А представляешь, что подумают предки, когда с утра придут меня будить, а тут мы в обнимку на тесной односпальной кровати ютимся? - Это будет весело. Пожалуй, ради этого зрелища я останусь с ночевкой. Он тихо смеется, задевает пальцами мои губы, опускается на шею. Хочется проделать то же самое и с ним, потому что я знаю: он не будет против – но боюсь, что рука будет предательски дрожать. - Вообще разговор есть, - вдруг серьезным тоном говорит он; весь налет романтики как ветром сдувает. - Да? И что же это за разговор? - Сказать тебе хотел, что перебираюсь в Эксетер. Дэн сообщил, что нашел там неплохое помещение под мастерскую. Оно заброшено и запущено, поэтому начинать приводить его в порядок нужно уже сейчас, чтобы как можно скорее приступить к работе. - Когда ты уезжаешь? Мэтт смотрит на светящиеся электронные часы, стоящие на прикроватной тумбочке: час ночи. - Через шесть часов. Вещи у меня уже собраны, там не так уж и много их оказалось. Ты только не думай, что я тебя бросаю; я не могу этого сделать. Просто перебираюсь немного дальше, чем на расстояние нескольких домов. Вся робкая, щенячья радость по поводу его неожиданного визита – да еще и таким способом – как-то разом испаряется. Чувствую себя пустым мусорным ведром. Или воздушным шариком, из которого вышел весь воздух, а он остался – использованный и растянутый. Окно открыто, в него поступает воздух, поэтому не будет так уж страшно, если я немного его испорчу. Закуриваю, выпускаю пару колец, которые Беллз сразу же развевает рукой на мелкие молекулы. Огонек вызывающе горит в темное – единственная яркая точка, кроме часов; он отражается в глубоких зрачках Мэтта, внимательно следящим за угольком. - Мне вот всегда интересно было: а твои предки знают, что ты куришь и с какого возраста ты это делаешь? - Билл знает и на удивление спокойно к этому относится. Ма – нет. Это была бы еще тонна нравоучений на мою голову, не могу слушать ее вопли. Они по живому режут. - А почему ты называешь его по имени? Разве Билл тебе не настоящий отец? - Настоящий. Просто с детства как-то так повелось, что я его – Билл и Билл. Ему нравится, он не против. Ма возражает, мол, он тебе не кто-то там, не с улицы пришел, он тебе родной… Мы с ним на равных просто. Ты бы видел его восторги от абсолютно идиотских вещей вроде воздушных змеев. Наивный ребенок. Мэтт обворожительно улыбается, словно ему нравятся мои размеренные рассказы о жизни, о которой я распространяюсь редко и скупо, будто противлюсь тому, что кто-то может совать в нее свой нос. Хотя ему я могу рассказать все, что он захочет – ему стоит только попросить меня, и я выложу всю подноготную, как есть. Наверное, потому, что с таким же доверием он относится ко мне, с ним я перенес развод его предков, паранойю и прочие «отклонения», которые мне в нем нравятся. Я рядом с ним не потому, что терплю, а потому, что считаю это прекрасным. Точно так же можно сказать, что с ним не потому, что рядом с ним светло, а потому, что рядом с ним не надо света. Вот и сейчас: единственные источники света – часы, почти прогоревшая сигарета и отблески фонарей с улицы, но мне видно каждую его черточку, как днем, и то, что он покусывает губы, не является для меня секретом. Зажимаю сигарету губами, не удерживаюсь – касаюсь его пальцами, ожидая ощутить обычную сухость, покрытые корочками ранки, еще что-нибудь, но кожа неожиданно мягкая, приятная наощупь, словно он только и делает, что мажет губы бальзамом. Так и хочется приподняться, поцеловать, но почему-то кажется, что Беллз будет плеваться и заявлять, что я-обычный ему нравится больше меня-пепельницы. Мэтт замирает, ждет, что будет дальше, но ничего не происходит. Тогда он касается подушечек кончиком языка; ожидаю, что он сморщится, но он только глубоко вздыхает и мечтательно тянет: - Курить хочется… - Не вздумай. - Знаю я. Придется предаваться более приятным грехам. Вот в Эксетере, я думаю, будет хорошо. Все-таки побольше нашего городок. - Где ты будешь жить? - Да там же. На втором этаже, говорят, есть вполне жилые помещения. Можно там осесть, а затем и в столицу перебираться. - Куда тебе столица? Сначала там на задницу крепко сядь. - Я в курсе. Но радуюсь: в первой половине дня работа, во второй – можно гулять, с кем-то общаться. Может, познакомлюсь с интересными людьми. Может, получится кого-нибудь подцепить… - Триппер. - Типун тебе на одно место! Я имею в виду кого-нибудь, кто смог бы помочь нам дать о себе знать. Я же козел корыстный. - За это я тебя и люблю. - Да, спасибо. Ну а там, вполне возможно, получится занять свою нишу. Простора побольше будет, клубы, еще что-нибудь. Ты же будешь ко мне приезжать? Выбрасываю сигарету в окно, проследив, чтобы она благополучно скатилась по черепице. - Обязательно. Просто так ты от меня не отделаешься. - От Эксетера до Лондона ближе, чем от нас. Когда-нибудь и туда своими ногами дойдем. - Если только ты обещаешь. Мэтт преодолевает миллиметры расстояния между нашими лицами, прижимается к моему рту своим; то, что он говорит, получается понять лишь потому, что я помню свой собственный вопрос. - Обещаю. На часах - два ночи. Спать совсем не хочется.
Мэтт преодолевает миллиметры расстояния между нашими лицами, прижимается к моему рту своим; то, что он говорит, получается понять лишь потому, что я помню свой собственный вопрос. - Обещаю.
оооо.. такие мурашки по телу побежали... хорошие, приятные мурашки) отличная часть, впрочем как всегда!))
Сообщение: 57
Зарегистрирован: 21.08.09
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Отправлено: 20.10.10 20:45. Заголовок: как романтииишно ^__..
как романтииишно ^___^ ночь, окно, двое мальчишек... черт. я так соскучился по педикам, что эта глава - глоток свежего воздуха, правда. да, ты как всегда чудесен. спасибо.
Отправлено: 23.10.10 17:04. Заголовок: дорогой автор, я про..
дорогой автор, я просто фанат этого фика! и конечно же ваш фанат! молодые мьюзы просто вызывают у меня оргазм) с нетерпением жду следующего кусочка этого чуда! *___*
Отправлено: 23.10.10 17:35. Заголовок: я думал, что эта нед..
Оффтоп: я думал, что эта неделя меня убьет, но - алиллуя - я жив, так что танцуют все
* Прощание проходит очень спутано и скомкано: во-первых, потому, что мы проспали. Часам к шести утра, когда Мэтт уже планирует тихо и незаметно раздобыть шарф, чтобы прятать шею, у меня кровоточат губы, пол завален окурками, а кровать выглядит так, словно по ней пробежалась толпа слонов, нас все-таки сморил сон. Он не является беспокойным, потому что в затылок мерно дышит Беллз, крепко обнимающий меня за талию, а осознание того, что Эксетер – это совсем близко, радует и успокаивает больше всего. Во-вторых, потому, что приходится срочно подрываться и делать вид, что мы едва ли не в первый раз в жизни друг друга видим, когда Билл приходит будить меня со воплями: «вставай, герой, железо ждет!» - слышными еще с лестницы. По-видимому, его очень впечатляет убранство моей комнаты, а когда Беллз во сне еще что-то шепчет и утыкается носом в мою шею, вообще пулей вылетает из комнаты, сообщив, что я всюду опоздаю, завтрак на столе, а скоро будить придет еще Ма, поэтому лучше будет успеть подняться до ее прихода. В-третьих, как уже было упомянуто, расстояние между нами увеличивается совсем чуть-чуть, поэтому я могу приезжать к нему чуть ли не каждый день. Когда я прошу его звонить почаще, он смеется и говорит, что с его голосом ему будет совсем не сложно докричаться и просто так, а затем виснет на моей шее и шепчет, что обещает скучать. Долгие прощания – долгие слезы, поэтому я просто отвешиваю ему пинка под зад, чтобы поскорее собирался. Шарф он, кстати, цепляет, да и не просто обматывает вокруг шеи, а заматывается им едва ли не по самые глаза, объясняя всем, что пытался выдержать жару, пил холодное пиво, а потом очень внезапно подхватил ангину. Особо рьяным порывается даже продемонстрировать свое «ужасное красное горло» с «острым гнойным лимфаденитом, наверное», и это действует безотказно: вопросов больше не возникает ни у кого. Можно было бы забить и свалить все на его недавно заработанную репутацию дамского угодника, однако кое-кто знает, где он провел эту ночь, поэтому кто-нибудь может что-нибудь заподозрить. Машу ему вслед, но не улыбаюсь: губы болят. Словно Беллз пытался оставить о себе след – такой, чтобы как можно дольше сходил и явно чувствовался, напоминая о том, кто именно его оставил. А мне пора бежать на пашню, хотя с полной эйфорией в голове что-нибудь понять и сделать нечто общественно полезное будет ой как сложно. Крис совсем не удивляется новости об отъезде Мэтта. Оказывается, этот засранец уже давно все ему рассказал, даже посоветовался, стоит ли соглашаться на столь заманчивое предложение, лишь бы выбраться в дыру побольше, а мне не хотел говорить, мол, чтобы зря не расстраивать. Одно радует: он как бы позаботился обо мне. Хотя вполне возможно, что Крис, чтобы не заставлять меня накручивать самого себя, просто обставил все в хорошем свете, одновременно успокоив меня и выставив Беллза ангелочком. Дни с ночами проходят серо, уныло и однообразно: работа – дом – работа – дом. Это даже начинает ужасать меня: неужели, как только я обзаведусь семьей, вся моя жизнь сузится до этого? Это ведь так скучно! Как же гулянки до утра, попойки с друзьями, ночи на крышах, концерты на нервах соседей? Ну нет! Не позволю добровольно лишить себя всех этих радостей. Пару раз я даже выбираюсь к Мэтту, однако в те моменты ему приходится не до веселья. Он говорит, что в последнее время ему не до развлечений вообще. Сначала меня это удивляет, но потом, стоит мне увидеть объемы работ, удивление исчезает, словно бы его никогда и не было. Доски, раньше повсюду разбросанные, теперь аккуратными стопками ютятся у выхода, но весь пол покрывает сантиметровый слой пыли, стены ободраны, двери в потеках разноцветной краски, грязные окна… Стоит мне это увидеть, как тут же неосознанно пробирает гордость за Беллза: вчерашний школьник всерьез решился своими силами сделать из этой помойки конфетку, он уверен в своих возможностях и не вопит о том, что мыть-драить-чистить – это женская работа. Конечно, я не могу удержаться и помогаю ему при любом удобном случае. Втроем работа идет быстрее. Этот Дэн – он учился с нами в параллели – тоже оказывается вполне дельным парнем, трудолюбивым, работящим. Мы разделяем обязанности: скажем, Мэтт моет окно, я сметаю пыль с пола, а Дэн отдирает всякую гадость со стен, стремясь сделать их максимально гладкими. Затем кто-то выносит мусор, а кто-то моет и красит двери. Еще год назад я бы плевался от мысли, что могу безвозмездно, по собственному желанию и прекрасным душевным порывам заняться капитальной уборкой в каком-то странном, непонятном месте, не для себя. Присутствие Беллза и его боевой настрой только укрепляют уверенность, и через неделю мы подводим итоги: чисто. Покрасить все поверхности и подождать, пока все это высохнет, уже не составляет труда. Мы даже изобретаем новый способ хорошо проводить время: покрыть одну стену толстым слоем краски, закрыть все окна и двери, устроиться на полу и долго, глубоко дышать, пока не начнет кружиться голова. Концентрация веществ не настолько сильна, чтобы вызвать веселье, глюки и бурную радость, но все происходящее нереально смешно, поэтому это тоже - вполне приемлемый вариант. Как говорится, водку мы для запаха пьем, а дури у нас и своей хватает. Родичи счастливы от того, что я нашел себе дело, мол, это воспитает во мне мужика и все такое, хотя, по-моему, только бабу эти мойки и чистки и воспитают. Впрочем, не суть важно. Все равно нужно рано или поздно привыкать к работе, не все же мне палочками размахивать. Ма говорит, что мне нужен жизненный опыт, если с группой ничего не получится. Высшего образования у меня не будет, время уже упущено, но вот крепкая мужская сила, которая поможет и сарай сколотить, и обои поклеить, нужна всегда. Судя по тому, как она это говорит, ей действительно кажется, что из нашей деревни я никогда не выберусь. И это печально. Но есть и приятные моменты. Например, пара выступлений, которые удается организовать в местном клубе. Крис специально для этого мобилизован из дома, царит воодушевление, все такое… Правда, Мэтту так и не удается справиться с собственной боязнью толпы и сцены. Он что-то тихонько мямлит себе под нос, встречены мы более, чем прохладно, потому что с нас требуют каверов на уже известные хиты, а не песен собственного сочинения. Я выдерживаю это как-то легко, мол, не получится сегодня – получится завтра, а вот Беллз по-настоящему убит и раздавлен. Долгие уговоры поверить его в то, что в этом нет его вины, проваливаются, но попытки он не бросает, и это внушает уважение. Как-то раз он мне говорит, что к нему на улице подошел какой-то мужчина, представился музыкальным продюсером и сказал, что случайно заметил нас на сцене в местном клубе и возжелал пообщаться с нами один на один. Беллз скептически отнесся к этому предложению, помня, как все обернулось в прошлый раз, поэтому просто оставил ему нашу демку и свой номер телефона, скрестив в кармане пальцы. На удачу. Звонка нет день, два, три, мы уже и позабыли о том, что на горизонте замаячил Шанс, мастерская открылась – он хвастался мне по телефону, - кое-кто заинтересовался, в общем, жизнь входит в привычную колею. Правда, странно осознавать, что дети, которым едва исполнилось восемнадцать, собственноручно открыли какой-никакой, а бизнес, и теперь ведут дела. А потом как-то поздно вечером, когда Мэтт уже собирается ложиться спать, раздается телефонный звонок и ему предлагают встретиться на днях где-нибудь неподалеку от центра, поскольку запись очень интересна и весьма недурна. Тот самый Шанс вновь высовывает голову из-за поворота, и мы решаем, что упускать эту возможность нельзя. И за всеми нашими делами мы так и не замечаем, что почти закончился сентябрь.
* Его зовут Джон Леки, и он настоящий продюсер, в отличие от того урода, который – надо сказать спасибо – все-таки устроил нам халявное прослушивание и кое-какую запись. У него, то есть у Джона, есть своя маленькая звукозаписывающая студия, и он может помочь нам стать настоящей группой едва ли не в самом юридическом смысле этого слова. Только для начала нужно что-нибудь сыграть вживую. Это чисто символическая процедура – просто для того, чтобы убедиться, что мы действительно чего-то стоим. В этот раз Беллз дергается меньше, да и мне самому легко и свободно общаться с этим человеком: он приятен и общается с нами как с равными, а не как с какими-то сосунками, хотя между нами разница лет в двадцать. Когда мы заканчиваем, он даже хлопает – Мэтт заливается краской – и говорит, что это намного лучше, чем то, что он слышал дома. У нас определенно есть талант, шарм, еще что-то там, потенциал, желание и, конечно, гениальный солист, которого обязательно нужно вытаскивать на поверхность. Также Джон добавляет, что нам нужно отточить мастерство, потренироваться, порепетировать, наработать побольше материала, и просит называть его просто по имени, потому что он нам «друг, а не диктатор». И вот ютимся мы сейчас втроем с инструментами на тесном диванчике, а он ходит взад-вперед перед нами, измеряя крупными шагами маленькую комнатку, размахивает руками в эмоциональном припадке и тараторит без умолку: - Потрясающе! Эмоционально! Фантастически! Не отработано, не обработано… Свежо! Интересно! Правда, пока только дилетанты, но все впереди… Вызывающе! Не оставляет равнодушным! Но вот в этом месте немного подправим, петь заставим больше… Красиво! Задорно! Ярко! Почему-то хочется громко смеяться, чувствую, как Мэтт под боком трясется, кусая губы, но на наших лицах остаются на зависть хладнокровные и спокойные выражения. Сейчас все мы – изваяния, статуи, высеченные из камня, решается наша судьба и решается она, надо сказать, в очень позитивном и приятном для нас направлении. Может быть, это именно оно, то самое?.. - У вас есть какой-нибудь опыт? – Джон вдруг останавливается и тычет в Криса пальцем. От удивления тот даже лишается дара речи, мычит нечто нечленораздельное, но Беллз вовремя затыкает ему рот рукой и спокойно отвечает: - Ну… в шестнадцать мы выиграли битву групп в Тинмуте. Этого достаточно? Вообще-то тогда шестнадцать было только мне. Самому Мэтту было пятнадцать, а Крису – едва ли не четырнадцать, но, пока я раздумываю, стоит ли добавить такую деталь, разговор идет дальше. - Достаточно? Достаточно! Плюс та пара выступлений, что я видел… Мы покорим Уэмбли! Гластонбери будет нашим! Все будет нашим, весь мир! Получаю тычок в бок. Друг тихо смеется под нос, пока наш будущий «пахан» и «крыша» машет руками и вопит что-то непонятное в потолок. - Сумасшедший, но милый. Никого не напоминает? - Тебя? - Именно. Я думаю, мы с ним подружимся. - Дети мои! – вдруг громогласно и торжественно восклицает, чем отвлекает нас от разговора, Леки. – Теперь скажите мне: вы готовы захватывать планету? Хотите, чтобы мир пал к вашим ногам? Мечтаете… - Сильно много пафоса, - весело отмечает Крис, но его лицо так и светится самодовольством. - Короче, у вас есть стремление и прочие бла-бла-бла? Я желаю на свой страх и риск взять вас к себе под крылышко. Контракт могу организовать прямо сейчас, если вы пообещаете творить дальше и не бояться толп, которые повалят к вам!.. У меня отваливается челюсть. Неужели… Неужели все будет так легко? Вот просто так: взяли – и подписали? Зачем тогда были три года страданий ерундой в гараже? Зачем были непонятные прогонки одних и тех же песен по кругу? Зачем была битва групп, мечты, бесполезные телодвижения, если все оказалось настолько просто? Взрослый человек скажет: чтобы появился опыт. Да, согласен. Но опыт мы могли бы приобретать по ходу работы. Сейчас у нас уже имелось бы все! - Где расписываться? – кровожадно интересуется Мэтт, перед его носом сразу появляется какой-то листок, по которому он пробегает глазами чисто формально. – Ручку? Или мне прокусывать палец - и кровью? - Ручки хватит. Пишите. Я, полное имя, согласен отдать свою душу… - Полегче, мы отдаем пока только стремление, - притормаживаю я, а Джон вдруг улыбается. - Я же шучу. Ставьте подписи и идите с миром на все четыре стороны. Мы четверо теперь повязаны вместе. И я обещаю вам, что постараюсь сделать все по высшему разряду: уж больно заинтриговали вы меня, ребят. Да, к слову, у вас там на записи звук такой дохлый… Кто писал? - Да так, хрен один, - уклончиво отвечает Беллз и неопределенно шевелит пальцами, явно давая понять, что не желает об этом говорить. – Это долгая история. - У вас будет лучше. Намного лучше. Мы, детки, будем писать альбом.
stacy
Сообщение: 31
Зарегистрирован: 08.09.10
Откуда: Беларусь
Репутация:
0
Мэтт уже планирует тихо и незаметно раздобыть шарф, чтобы прятать шею, у меня кровоточат губы, пол завален окурками, а кровать выглядит так, словно по ней пробежалась толпа слонов
:D ну блииииин... вот теперь приходится самой напрягаться и придумывать, как же этот маленький засранец искусывал Дому губы)) ну да ладно, все чудесно)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 4
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
