Автор: Just_Emotion Бета: могла бы быть, но в последний момент я струсил и нажал на тормоз, ибо душа моя болит за тексты. посему вакансия свободна, но не открыта Название: Endlessly Дисклеймер: свечку не держал. Кто вообще все эти люди? Вся ответственность за поведение Доминика лежит на мне, за поведение Мэтта – на моем воображении, достоверность же описываемых событий - лес глубокий и непролазный, посему я вас не знаю Предупреждения: рейтинг растет вместе с детьми. Рейтинг: общий – R, моментами – NC-17 Фэндом: Rocket Baby Dolls/Muse Пейринг: BellDom Жанр: angst, fluff, romance, (не знаю, можно ли отнести сюда hurt/comfort), стеб – жуть, короче Саммари: "- Этот человек... Он бы испугался, узнав, каким животным чувством я к нему пылаю. Иррациональным, разрушительным, - возвращаюсь к его уху. - И я люблю его только за то, что это безответная, безмолвная любовь. За то, что у меня нет никаких шансов. За то, что великодушно позволяет безвозмездно любить его, сам того не зная. Бесконечно." Тип: slash От автора: Я обещал не писать сиквелов, но лето-солнце-море-пляж очень хорошо подействовали на меня. Было это продумано буквально за пятнадцать часов, редакцию проходило только мою, ибо у меня душа болит за тексты, не могу их никому доверить. все корявости лежат на моей совести. Также я не знаю, что сюда написать надо. Наверное, то, что текст дался мне довольно сложно, писался надрывно и почти без перерывов, куски пропадали, части переписывались, все колбасилось... Но я доволен собой, что бывает очень редко. Это - ребенок. И это - любимый ребенок. Я горжусь каждой буквой здесь, в этом детище нет ни единой строчки, которая мне бы не нравилась или за которую мне было бы стыдно, а это много значит. Люблю ребят, люблю всех. Любимым ребятам потребовалось написать восемь строк, чтобы заключить в них то, на что у меня ушло 116 страниц. Как обычно – что-то правдиво, что-то вымышлено, перемешано, взбаламучено, безбожно похерено. Нет никакого совпадения с действительными событиями, поэтому в несоответствия меня носом тыкать не нужно. Я хуежник художник, а не репортер, и не следую за каноном. Примечания: начинается весной 1996 года, то есть через два года после событий «Starlight». POV Доминика, сиквел.
Отправлено: 19.08.10 18:33. Заголовок: There's a part i..
There's a part in me you'll never know The only thing I'll never show
Hopelessly I'll love you endlessly Hopelessly I'll give you everything But I won't give you up I won't let you down And I won't leave you falling If the moment ever comes 3. 07. 2010 - 14. 08. 2010 (19. 08. 2010)
- Только, блять, долбоеб, блять, вроде тебя, блять, мог умудриться, блять, сломать, блять, руку за два, блять, месяца до выпускных экзаменов! Последние несколько минут Мэтт вставляет это экспрессивное и, бесспорно, емкое «блять» практически через каждое слово, и есть отчего. Дело все в том, что недели полторы назад я решил отпраздновать приход весны в нашу славную дыру и покататься на скейтборде. Снег тогда не успел сойти, кое-где все еще проглядывал лед… В общем, мне немного не повезло. Я поскользнулся, слетел с доски в ближайший сугроб, а когда меня из него извлекли и более-менее отряхнули, оказалось, что у меня ни много ни мало – перелом, причем весьма неприятный. Как следствие – гипс, минимум две недели практически тюремного постельного режима и почти полное отсутствие возможности что-либо делать. Конечно, в чем-то мне подфартило, если это можно назвать везением – я сломал правую руку, то есть левая у меня осталась в полном здравии. Я продолжал посещать занятия, потому как экзамены никто не отменял, но вот репетиции… Мэтт говорит, что больше никогда и никуда не отпустит меня одного, потому что со мной сразу же начинают происходить неприятные вещи. То меня в реку пихнут, то со скейта я навернусь… Правда, Беллз благоразумно умалчивает о том, кто именно столкнул меня тогда с пристани. - Я как бы все, блять, понимаю, - продолжает он гнуть свою линию, ставя чайник на плиту, - но у всего есть свои рамки! Нам экзамены сдавать, у нас выпускной на носу, а ты, блять, лежишь болеешь, костями белеешь! - Перестань ругаться, - прошу я, а он гневно сопит в ответ, но следует моей просьбе: теперь его речь становится гораздо чище. - Я сейчас еще и по голове тебе настучу! Ладно, хрен с ней, с подготовкой: я и сам тебя натаскать смогу. А как же… - неожиданно он запинается и некоторое время подбирает слова, - остальное? Все то время, что он старательно песочит меня в воспитательных целях, он то и дело повторяет об учебе, окончании школы, каком-то будущем, грядущем поступлении. Наверное, Мэтт считает, что со стороны это выглядит искренней и бескорыстной заботой, но за два года я узнал его слишком хорошо, чтобы догадаться: подобным поведением он пытается скрыть собственный эгоизм. Мы уже давно решили, что никуда не будем подавать документы, чтобы беспрепятственно заниматься музыкой, и эти аттестаты нам на хрен не сдались. Беллз не хочет, чтобы все думали, что его интересует лишь то, смогу ли я держать палочки в руках или нет, а я в свою очередь стараюсь не показывать, что боюсь нежелательных последствий. - Иди куда подальше со своей учебой, - наконец выдыхаю я, когда понимаю, что основная буря миновала. – И с выпускным туда же иди. - Вообще на него не пойдем? Мэтт ставит передо мной чашку горячего чая, в сердцах бухает туда лимон, и я фыркаю, когда меня окатывает кипятком. - Осторожнее! Можем и не пойти. Ты там что-нибудь забыл? - Вроде нет. - И даже историка посылать не будешь? Беллз заинтересованно выглядывает из-под ресниц: уж кто-кто, а я знаю, чем зацепить его за живое. Но не в этот раз. Он садится напротив, довольно потягивается и разве что ноги на стол не забрасывает. На его лице светится жуткое самодовольство, а когда он говорит, он растягивает гласные. - Я уже. - Когда успел? - Помнишь ту весну два года назад? Внутри что-то неприятно екает, когда перед глазами за долю секунды мелькает все в мельчайших деталях. - Такое не забудешь. - На чьем, ты думаешь, столе у меня был первый раз? Чай попадает не в то горло; с громким смехом Мэтт хлопает меня по спине, пока я изо всех сил пытаюсь не захлебнуться и тем самым не кончить жизнь в самый неудобный момент. Все ссоры по поводу моих покалеченных конечностей в одночасье забыты. - Серьезно? – спрашиваю я, стирая брызнувшие слезы. – Не шутишь? Беллз обижается. - Это был их выпускной, если ты еще не забыл. Где ты прикажешь искать укромные места в школе? В медпункте? - Ну… - он внимательно смотрит на меня. – В спортивном зале на матах! - Ты гениален, мать твою так. Сам-то небось тоже в каком-нибудь теплом месте заховался? - В кабинете химии, - чувствую, как мои щеки заливает румянец. Мэтт ухмыляется, ничего не говорит, но его молчание значит гораздо больше слов. Не нахожу, что ответить, поэтому приходится резко менять тему. - Где Крис? - Когда тебя начало волновать его местоположение? Насколько я знаю, ты всегда относился к нему с нескрываемым равнодушием. Пожимаю плечами, хотя и сам знаю ответ: как обычно, он слоняется где-нибудь без дела, сохраняя отсутствующее выражение лица. Сейчас это с ним постоянно: пару месяцев назад он потерял отца и теперь переживает не только это событие, но и то, что он остается единственным мужчиной в семье, то есть на его плечи сразу же ложится множество проблем. Нужно отдать ему должное и признать, что он воспринял все это стойко, несмотря на свои шестнадцать лет. Мэтт также отходит от развода родителей, приходит в норму, учится скрывать неприязнь к обоим - даже вернулся домой. Меня это радует: это значит, что он окончательно опустился на землю. Все эти загоны со спиритизмом никогда его не интересовали, музыку «своего папашки» он откровенно недолюбливает и изо всех сил стремится быть не похожим на него во всем. Я никогда не знал Беллами-старшего, поэтому не могу определить степень похожести или непохожести между ними. Беллз говорит, что я ничего не потерял. Я верю ему. Что до меня, так в этом плане все очень даже неплохо. Течение моей собственной жизни никак не изменилось: Мэтт, друзья, группа, музыка в общем, в каком-то роде – девушки. Последние остаются в списке моих интересов лишь потому, что я сам по-прежнему привлекаю их внимание. И в каком-то роде – чтобы немного отвлечься. Что позапрошлая весна, что прошлая, что эта – я не вижу между ними особой разницы. Самому себе я напоминаю кота, которому в марте основательно сносит крышу. Много времени уходит на то, чтобы научиться управлять собой, но результат того все же стоит. Постоянные «эксперименты» Мэтта перестают вгонять меня в краску или посылать волны мелкой дрожи по всему телу. Мои мысли начинают рассредотачиваться немного дальше, чем раньше, я начинаю хорошо учиться; это поражает всех, кто знает меня с самого детства. Родители думают, что я одумался и в кои-то веки взялся за голову, надеясь стать адвокатом, врачом или кем-то не менее престижным; Мэтт радуется, считая, что сказывается его влияние; одноклассники, приятели и просто знакомые решают, что на меня оказали сильное влияние предки, запретив все, что только можно себе представить; учителя ликуют, некоторые из них пророчат мне большое будущее. Каждый из них по-своему прав, но настоящей правды не знает никто. В это трудно поверить, но я постоянно что-то учу лишь для того, чтобы отвлекаться от собственных мыслей. Чтобы занимать свою голову, не позволять глубже укореняться всему тому, что уже два года постепенно пускает в меня корни. Откровенное задротничество в плане зубрежки помогает мне не обращать внимания на мелочи, постоянно иметь озабоченное выражение лица и забывать о том, что ночами не дает покоя. Многие вещи становятся проще, но только не те, о которых по-прежнему думает и пишет Беллз. Я даже перестаю пытаться его понять, потому что осознаю: это бесполезно. Он и сам себя плохо понимает. В один прекрасный момент меня посещает мысль наплевать на все наши решения и пойти в медицинский на какого-нибудь нейропсихолога, чтобы спустя десяток лет исполнить голубую мечту детства и поковыряться в кое-чьих мозгах, но еще семь лет учебы не выдержал бы даже я. Мысль благополучно отослана в далекие края и забыта, родная и любимая барабанная установка становится мне матерью родной, а гипс, который обещают снять через четыре дня, уже маячит где-то вдали, как что-то, что уже давно пережито.
Отправлено: 19.08.10 19:04. Заголовок: ну, маленькие или не..
ну, маленькие или нет, но это не слишком долго будет продолжаться, ибо здесь период охватывается не в четыре месяца, а в восемь лет) нечего там читать - чисто краткий экскурс для затравки))
Отправлено: 19.08.10 19:08. Заголовок: мне всякие нравятся)..
мне всякие нравятся)) и мелкие и крупные ^^ так что я в любом случае кайф словлю)) а Домча - лошарик)) левше сломать правую руку в конце учебного года ^^
затравка - это как сказать А и не говорить Б (с) ^^ но я буду ждать, сколько понадобится)
Отправлено: 25.08.10 15:25. Заголовок: справка по канону ес..
справка по канону есть, посему вопросов возникнуть не должно.
Спустя несколько дней с меня снимают гипс и мы решаем отпраздновать это событие. Причем отпраздновать не так, как сделал бы на нашем месте практически любой – с горой бухла и толпой людей, - а по-нашему: репетицией. Мне нужно разрабатывать окостеневшую за время болезни конечность, Мэтту и Крису – обкатать то, что они успели написать за время моего вынужденного отсутствия в группе. У них получилось достаточно материала, чтобы неделю безвылазно сидеть в гараже, мне не терпится взять в руки палочки и опробовать его, поэтому я говорю родителям, чтобы они не ждали меня, и сматываюсь к Беллзу. Оба уже на месте и кое-что потихоньку наигрывают. По их движениям заметно, что играют они уже не в первый раз и знают все особенности несуразной мелодии. Несуразной потому, что в одиночку Крис не может задать и удержать ритм, тем самым он не может дать Мэтту свободу воображения и действий. Они говорят, что им как раз требуется моя помощь, и я вижу: они радуются моему возвращению, хотя Беллз добавляет свою ложку дегтя едким голоском. - Если ты снова что-нибудь себе сломаешь, я запихаю эти палочки тебе в зад и за ударные сяду сам, - грозится он, и мне хочется зайтись в истерическом ржаче, потому что представить его за моими барабанами получится только у больного человека. Не решаюсь с ним спорить; изнутри по-прежнему время от времени колется чувство вины, ведь я подвел их и заставил затормозить процесс непрерывного совершенствования. Нужно отметить, что успехи есть, и немалые: Крис постепенно осваивается и начинает вносить свои замечания и коррективы, которые на деле оказываются весьма ценными и дельными поправками; голос Мэтта крепнет вследствие бесконечных тренировок. Это уже не тот разбавленный блеяньем писк андрогинного мальчика, отстающего в развитии, голос которого начал ломаться не в четырнадцать лет, а почти в восемнадцать – он крепкий, эластичный, управляемый, что не может не радовать и подавать больших надежд. Все то, чем мы занимаемся, уже не кажется глупой забавой детей, скучающих в почти вымершем городе. Кто-то смело пророчит нам большое будущее, а мы думаем лишь о том, как бы выбраться из этой дыры и хоть как-то дать о себе знать. Меня наскоро вводят в курс событий, силком сажают за ударные и заставляют потренироваться, в то время как Мэтт горланит нечто, больше напоминающее резню на скотобойне, нежели тренировку в репетиционном зале. Ухмыляюсь, отбиваю дробь, чувствую, как в руке неприятно покалывает, но ставшее таким родным ощущение гладко отполированного дерева под пальцами вытесняет все мысли. Каким же оказывается мое удивление, когда выясняется, что те визги – одна из песен, написанных в мое отсутствие. Она носит какое-то непонятное название, содержит в себе еще более непонятный текст – и ни одной вменяемой гитарной партии*. Мэтт говорит, что это – одна из тех вещей, которые внезапно приходят к нему ночью, поэтому над ней нужно долго работать. Я не против: у нас впереди еще целая прорва времени. Вскоре мне надоедает бить вхолостую, сваливаю свое нежелание участвовать в этом балагане на боли в неокрепшей руке и довольно растягиваюсь на задрипанном диванчике, стоящем здесь с сотворения времен и момента происхождения симметрии, по словам самого Беллза. Крис устраивается рядом, мы синхронно скрещиваем на груди руки и даем Мэтту знак выть, сколько ему заблагорассудится: это очень полезно для его горла и голоса и просто доставляет нам чисто эстетическое удовольствие. Однако вскоре нам приходится очень об этом пожалеть: барабанные перепонки отказываются воспринимать ультразвуковые волны и грозятся с минуты на минуту лопнуть, где-то в голове взрывается мозг; приходится зажать уши ладонями. Его бы энергию – да в мирное русло. Неожиданно Крис толкает меня в бок и украдкой шепчет, пока наша примадонна не задолбалась выводить рулады: - Спорим на десятку, что он сможет разбить стакан? - Стакан и я разбить смогу. А еще алюминиевую вилку в узел завязать – у меня как раз рука зажила. Получается, что я еще и телекинетик. Он хмыкает и качает головой. - Я имею в виду – голосом разбить. Он такие волны звука выдает, что, если трескаются наши черепа, стакану и вовсе не жить. - Не верю, - отрицательно качаю головой и бросаю на запыхавшегося Мэтта изучающий взгляд. В его глазах ясно читается желание убить нас, двух тунеядцев. - Станиславский сказал бы, что люди достали его цитировать. - Что? - Ничего. Так как, спорим? Он точно сможет. Я помню, что, когда спорил в последний раз, отделался изуродованной прической – до прежнего состояния волосы не отросли до сих пор и вряд ли когда-нибудь отрастут вообще, - но рука так и чешется пожать его лапищу, уже протянутую мне навстречу. А, хрен с ним! Согласен. Далеко не всем оперным певцам удается проделать этот трюк, куда уж нашему задохлику? Крис довольно улыбается, сжимает мои пальцы своими – неожиданно теплыми и мягкими – и взмахом руки привлекает к нам внимание Мэтта. Тот вопросительно вздымает бровь. - Мэтт, стакан разбить сможешь? - Ну… - он мнется: неожиданный вопрос явно показался ему глупым. – Дайте мне твердую поверхность – и смогу, наверное. - Умница! А голосом? Беллз приходит в замешательство, но где-то в глубине его глазного дна загорается заинтересованный огонек. Пару секунд он покусывает губы, пытаясь прикинуть свои возможности, затем пожимает плечами. - Не знаю. А что? - Тогда сейчас проверим, - Крис подрывается с места, выскакивает из гаража и через пару секунд возвращается с обыкновенным граненым стаканом в руках. Он водружает его на мой басовый барабан, отходит и дает Мэтту знак начинать. Тот неуверенно оглядывается на нас, в нерешительности мнется, затем вздыхает, набирает в легкие побольше воздуха и выводит довольно привычную для себя ноту. Ничего не происходит. Беллз пожимает плечами и делает очередной заход, но уже – на октаву выше. Этот звук – один из тех, что кажется простым, но подвластен далеко не каждому. Например, у меня такой никогда не получилось бы взять – пришлось бы визжать, уподобаясь девчонкам. И снова – ничего. Тогда Мэтт делает третий заход. Его голос вибрирует, и кажется, что вместе с ним вибрируют и стены. Заметно, что это дается ему с большим трудом – он крепко зажмуривается, сосредотачиваясь, чтобы не сбиться и не сорваться. Слышится треск, какой бывает, когда по льду пробегает трещина, Крис вскакивает с торжествующим воплем, кидается к стакану и застывает в недоумении: тот девственно цел, словно его только что принесли с магазинной полки. Никаких намеков на его победу нет: ни брызг осколков, ни даже просто скромных повреждений. Лица обоих озаряет недоумение. - Я отчетливо что-то слышал, - заявляет басист, и Беллз согласно кивает. – Дом, не отнекивайся: ведь ты тоже. - Не отнекиваюсь. Слышал. Но стекло цело. - Мэтт, давай еще. - Нет-нет, - я вскакиваю с дивана, приобнимаю Беллза за плечи, не давая ему свободы движений. – Еще одного эксперимента я не вынесу. Ну, убедился, что я был прав? Крис отрицательно сжимает губы и осматривается. Ни одна вещь не могла лопнуть от одной лишь силы звука: здесь просто нет таких вещей. Диван обит тканью, инструменты этому неподвластны, стены – едва ли не каменные. Источник звука неясен и, видимо, навсегда утерян. - Здесь есть что-нибудь стеклянное? – интересуюсь я в воздух. Крис пожимает плечами. Беллз осматривается и вдруг указывает куда-то в угол. Мы подходим ближе: не заметная с первого взгляда форточка, приоткрытая, чтобы пускать прохладный свежий воздух. Размером она не больше, чем просвет в стене на месте отсутствия кирпича, и прикрыта микроскопического размера окошком. Оно приоткрыто, оттуда задувает легкий ветерок, а стекло из угла в угол рассекает довольно широкая трещина. Крис осторожно проводит по ней пальцем, а Мэтт вдруг начинает громко смеяться, словно сам в это не веря. - Стекло до этого было цело, - я пожимаю плечами. – Получается, что разбилось оно только что? - Чувак, ты должен мне десятку, - ухмыляется Крис и толкает меня локтем в бок. Ухмыляюсь ему в ответ, и где-то внутри теплится приятное ощущение если не победы, то где-то около того. - Мы спорили на стакан, а разбил он окно. Ничего я тебе не должен. Дылда хлопает глазами, силясь понять, где он так позорно лоханулся, я хихикаю, но теперь Мэтту немного не до смеха. Он озабоченно рассматривает повреждения, уже даже не вспоминая о собственном успехе, затем говорит: - Давайте вы потом разберетесь, кто что кому должен, а сейчас решим, что делать с этим долбаным стеклом. Я могу допустить, что мы убили бы стакан, но бить окно мы не договаривались. И хоть самого этого окна там совсем мало, никто бы и не заметил, его озабоченность заразительна – она передается и нам. Мы решаем разделить обязанности: я вытаскиваю изувеченное стекло, Крис ищет где-нибудь новое, а Беллз как хозяин дома добывает инструменты, которыми можно было бы вырезать подходящий кусок и нормально вставить его на место. Поиски и подготовка к работе занимают сорок минут, в течение которых я успеваю изрезать острыми краями осколков все ладони. Дело идет очень бурно и весело. До прихода миссис Беллами остается примерно полчаса, нам самим хочется разобраться с этой неприятной ситуацией поскорее, но что могут сделать три подростка, которые в жизни ничего, кроме музыкальных инструментов, в руках не держали? Нас накрывает тихая паника, во время которой мы с Крисом неудержимо хихикаем и то и дело бегаем покурить. Мэтт тихо ругается сквозь зубы – до нас долетают советы сделать с нашими «палочками здоровья» нечто ужасное, - однако я верю, что и ему самому немного не по себе. Мы могли бы, наверное, обратиться к какому-нибудь мастеру – благо, город маленький, все всех знают, - но отчего-то этого не делаем. Эта работа оказывается не такой уж и сложной, справляемся мы впритык к намеченному сроку, и Мэтт с заметным облегчением вздыхает, когда мы избавляемся от «улик»: осколков, инструментов и крови. Он быстро здоровается с братом, мы проскальзываем по лестнице в ванную, закрываем дверь изнутри и включаем воду во весь напор. - И что мы собираемся делать? – интересуюсь я, глядя на то, как быстро Беллз ковыряется в аптечке, перебирая тюбики с кремом и баночки с непонятной жидкостью, читает названия, сопровождая их невнятными комментариями, и отбрасывает в сторону. Услышав мой вопрос, он ругается, на мгновение застывает, а затем возобновляет поиски. - А как ты думаешь? Будем лечить тебя. Я не могу допустить, чтобы ты снова вышел из строя. Давай сюда руки. Протягиваю ему ладони, он озабоченно присвистывает: кожа испещрена сотней мельчайших порезов, все они упорно кровоточат и, наверное, болят. Я сам еще не разобрался, что чувствую: перекись, которой он осторожно обрабатывает каждую ранку, совсем не щиплет; он действует умело, спокойно, не впадая в панику, с едва уловимой заботой. Хочется поддаться переполняющим через край эмоциям, обнять его, сказать что-нибудь приятное, чтобы не бухтел себе под нос, как старый дед. Он делает это для профилактики, потому что я приношу ему больше всех проблем, но я не могу на него обижаться. - Поверить не могу, что у меня получилось, - закончив, восторженно выдыхает он, берет в руки йод и откручивает крышку. – Я даже представить себе не мог, что способен на такое! - А я не мог, - шиплю сквозь зубы, потому что йод, в отличие от перекиси, не думает щадить меня, - что у нас получится заменить это хреново стекло с минимальными потерями. - Больно? – сочувственно спрашивает Мэтт и мягко дует на ладони. Неприятное пощипывание сразу отпускает; такое ощущение, словно я загнал под кожу несколько сотен заноз, которые не видны невооруженным глазом, но отчетливо чувствуются рецепторами. - Уже лучше, спасибо. - Больной, на выписку, - командует Беллз и наводит порядок, словно нас здесь и не было. – И чтобы завтра как огурчик – свежий и здоровый. На репетицию. - Про экзамены мы уже забыли, да? Мэтт прикусывает губу, затем робко улыбается, треплет меня по волосам, стараясь как-то загладить секундное помешательство. Он понимает, что я шучу, потому что никому из нас больше не нужна учеба, но я вижу, что эта мысль немного пугает его, и не говорю больше ничего. В пределах двух квадратных метров достаточно тесно, я чувствую его спокойное дыхание на своей щеке, и отчего-то потеют ладони, которые я не спешу вытирать о джинсы, помня о том, что оранжевые пятна плохо отстирываются. И все еще чувствуя остатки его тепла на кончиках пальцев.
*имеется в виду «Plug-in baby», написанная Мэттом примерно в тот самый период, когда ему было 17-18 лет. Изначально она носила другое название, содержала в себе совершенно иной текст, в ней не было того знаменитого гитарного риффа, который попал в сотню самых великих гитарных риффов всех времен. Она вошла в первую профессиональную демо-запись группы, записанную в 1997 году. В альбом «Origin Of Symmetry» включена уже полностью переработанная версия.
Отправлено: 31.08.10 16:34. Заголовок: сразу много. Мне ка..
сразу много.
Мне кажется, что за те два года, что мы знаем друг друга, мы прошли довольно длинную часть нашего грядущего пути, который многому нас научил. Мне он показал, что нельзя оставлять близких в трудные моменты, Беллзу – что порой все оборачивается совсем не так, как хотелось бы, поэтому нужно не зевать и твердо стоять на земле нашей грешной. Я думаю, что он уже давно забыл о своих замашках звездочета, радуюсь тому, что он снова с нами, потому что его поведение нормализуется, теперь его отличия не так бросаются в глаза, но вскоре оказывается, что кое-что здесь я упустил. Все стены в его доме уже давно изучены мной вдоль и поперек; я могу с закрытыми глазами воспроизвести каждую трещинку и малейшую впадинку, сказать, где какое пятнышко, что выцвело, а что покрыто мелкими письменами в приступе очередного вдохновения. Наверное, он сам так не знает свое собственное жилище, как его знаю я. Однако в данный конкретный момент мне приходится возлежать на диване и от скуки вновь и вновь цепляться взглядом за каждую выбоинку, чтобы не пустить от тоски и уныния корни. Сам хозяин скромного обиталища куда-то пропал, словно его никогда не учили, что предоставлять гостей самим себе – признак дурного тона. Хотя вполне может быть, что он привык к постоянному моему присутствию в его доме и решил, будто я член его семьи, поэтому можно. Его нет уже минут десять; Мэтт не сказал, куда пошел, просто попросил немного подождать, пообещав, что разочарован я не буду. Он возвращается через несколько минут, скидывает легкую джинсовую куртку, извлекает из кармана пачку презервативов и кидает ее на журнальный столик рядом с моими ногами. От удивления бровь вздергивается сама собой; задумчиво беру упаковку в руки, изучаю инструкции. Нельзя сказать, что я не знаю, как ими пользоваться, но то, что их там не три и даже не шесть, а целых двенадцать, уже настораживает. - Грядет вечеринка? – будничным голосом интересуюсь я, не понимая, отчего он так светится. – Не-а. - Будет толпа девчонок? - Нет. - Я тебе свою задницу подставлять не собираюсь. - Да нет же! - А что тогда? - Ну… - он мнется некоторое время, затем не выдерживает. – Я всегда мечтал это сделать! Воздушные шарики бывают, а почему нельзя то же самое сделать с гондонами? Идея кажется мне немного странной. Не потому, что мне никогда прежде не приходилось задумываться о том же самом, а потому, что это мой Мэтт, я хорошо его знаю; точно так же я знаю то, что с некоторых пор он уделяет юбкам внимания не меньше, чем мне. Мне не хотелось бы откровенно называть его бабником – ненавижу это слово, - но оно лучше всего отражает саму суть вопроса. Следовательно, я удивлен: он согласен разбазаривать этот ценный продукт, вместо того чтобы радоваться жизни и предаваться плотским утехам? - Можно, - соглашаюсь я. – Будем надувать их и обвешивать дом гирляндами? - Маман хватит удар. Будем наполнять водой и кидать в прохожих. Согласен? - Разве я отказывался? Беллз радостно улыбается, подобно ребенку, возле дома которого перевернулся грузовик с мороженым, и говорит, чтобы я шел в ванную набирать воду – и побольше, - пока он сам будет расчищать нам путь к великим свершениям. Пожимаю плечами, поднимаюсь в уборную, набираю сразу две штуки, колеблясь: может быть, порыться в аптечке и найти что-нибудь яркое? Например, марганец. Но от этой мысли приходится отказаться: это было бы слишком негуманно. Откуда-то издалека раздается торжествующий вопль – нечто вроде «урабля!!!» - в ванную вбегает Беллз. Его лицо так и горит самодовольством; он демонстрирует ржавый замок с отломанной дужкой, словно перекушенной зубами. - Я эту хрень вскрыть с тринадцати лет пытаюсь! Задумчиво осматриваю «трофей»: он выглядит так, что его открыл бы и ребенок, поэтому «подвиг» Мэтта в моих глазах заметно меркнет. - Видимо, ты конкретно его задолбал, если он не раскрылся, а тупо разломался, – он громко фыркает. – Откуда он? - С двери, ведущей на крышу. Пойдем звезды считать. - Бля, опять. В моем голосе отчетливо слышится отчаяние, потому что я надеялся, что ночным трипам на возвышенности пришел конец. Однако чуда не произошло, и более приземлено Мэтт мыслить не начал. - Тебе помочь? – замок летит куда-то в ванную. С громким протестующим стуком от нее отлетает кусок эмали. Беллз начинает суетиться. – Слушай, а давай проверим, правда ли в них сорок литров воды влезает? - И потом попрем такую дуру на крышу, чтобы пускать в зазевавшихся прохожих? Он не выдержит. - Да? - У тебя что, никогда не рвались? - Как будто я ими пользуюсь. - Молодец, герой-любовник. Они имеют свойство лопаться в самый неподходящий момент. Поэтому много не набирай. - Как скажешь. Мэтт завязывает четвертую резинку, остальные – еще закрытые – засовывает в карман и ведет меня на крышу, с которой открывается прекрасный вид на реку. В темной воде отражается луна, а над ней горят звезды, которых в большом городе никогда не видно. - Усаживайся, - приглашает друг, устраивается возле низкого бордюрчика и занимает удобную позицию. - Ты уверен, что в час ночи какой-нибудь долбоеб случится аккурат под нашими окнами? - Уверен. «Долбоеб» не заставляет себя долго ждать. Буквально через пару минут, проведенных в засаде, раздается бодрый стук каблуков, приближающийся из-за угла. Беллз потирает ручки, дожидается, пока девушка подойдет совсем близко, и аккуратно сбрасывает снаряд. Раздается громкий вопль неожиданности, мы глухо смеемся, не высовываясь, чтобы не спалиться, а когда решаемся выглянуть, снизу не оказывается никого и ничего, кроме мокрого пятна широкого диаметра. Дальше нам везет все меньше. Следующий прохожий, явно заприметив лужу, обходит ее стороной, больше никого нет, и нам приходится потратить еще три «бомбы» вхолостую. Они издают забавный звук при соприкосновении с асфальтом, это довольно-таки весело, особенно когда Мэтт растягивается рядом, от скуки начинает надувать еще одну резинку, а я лопаю ее тлеющим концом сигареты. Беллз обижено надувает губы, но уже в следующий момент громко смеется вместе со мной, словно ничего не произошло. Кто-нибудь сказал бы, что мы взрослые люди и нам не пристало страдать подобной херней, но я отвечу: нет. Мы можем окончить школу, быть совершеннолетними, но мы совсем не чувствуем, что вскоре нам предстоит принимать серьезные решения, обзаводиться семьями и забывать о своих излюбленных развлечениях вроде этого. Сейчас первое место для себя занимаем мы сами; я даже не могу представить себя серьезным человеком, а при взгляде на Мэтта, восторженно хлопающего глазами, подобные мысли и подавно растворяются, едва успев появиться. Надуваю «шарик», прицельным пинком отправляю его в далекие путешествия и ложусь рядом с Мэттом. Столб дыма от сигареты поднимается ровно вверх, потому что нет ни намека на ветер, кажется, что он согревает изнутри ничуть не меньше, чем само присутствие этого человека рядом, мы смотрим на мигающие звезды, пытаясь отыскать спутники, а потом Беллз говорит: - Знаешь, существует поверье, что звезды – это миллионы неприкаянных душ. Все они чего-то ждут, но на землю их не пускает тонкая сеть, потому что здесь они не нужны. Если какой-то из них вдруг удается пробраться к нам и вселиться в новорожденного, рано или поздно он умирает. - Почему? - Наверное, потому, что свое он уже отжил. Нужно дать пожить и другим. Мэтт ловит губами колечки дыма; мне не хочется портить момент, поэтому о пассивном курении, гораздо более вредном, чем обычное, я благополучно умалчиваю. Он зачарованно смотрит вверх, в его бездонных глазах горит неисчислимое множество огней, будто дающих ему энергию дышать, затем он резко взмахивает рукой, указывает куда-то пальцем и произносит: - Смотри, падающая звезда! Скорее загадывай желание! Черное полотно стремительно рассекает сияющая комета, но вскоре она пропадает из поля зрения, будто бы ее никогда и не было. - Я не успел, - честно отвечаю я, а Мэтт улыбается, словно сам не прогадал момент. - В следующий раз будь немного внимательнее. - Обязательно. Если бы у меня была Мечта, мне не составило бы труда подгадать мгновение и успеть неслышно прошептать ее звезде. Но я не могу сказать вслух, что все, чего я мог бы пожелать, сейчас находится рядом со мной и внимательно вглядывается в сливающиеся с ночью облака, пытаясь отыскать еще один астероид, чтобы я тоже успел чего-нибудь попросить.
* Неудивительно, что пробуждение следующего дня ознаменовано множеством непоняток. Во-первых, мы просыпаемся на крыше, что уже само по себе странно. Солнце давно находится в зените, довольно тепло, и, судя по всему, мы проспали. Что проспали – не совсем понятно, но очевидно, что все на свете. Во-вторых, сегодня – будний день, часы Мэтта показывают где-то десять утра, то есть в школу идти смысла уже нет. Нельзя сказать, что на нас висит много прогулов, поэтому и этот вполне сойдет нам с рук. Из-за неудобного положения затекла шея; при каждом неловком движении в нее отдает острой, колкой болью. Мэтт потягивается, с хрустом расправляет спину, потирает поясницу, тихо ругается, держась за голову. - Мы вчера пили? – спрашивает он, внимательно ощупывая лоб. - Нет. - Странно. Голова болит, будто пили. По хрен, пошли похмеляться. - Да рано еще, - говорю я, но ему, похоже, все равно. - Не страшно. До вечера протрезвеем, домой как стеклышко вернешься. Если, конечно, снова ночевать у меня не останешься. Пожимаю плечами, поднимаюсь на ноги. Оглядываюсь: по крыше разбросаны какие-то непонятные окурки, ошметки тончайшей резины. Видимо, действительно было весело. А что там было-то вчера? Вокруг валяются откровенно поюзанные гондоны (и каждый из них, кажется, по нескольку раз), задница у меня не болит, да и Мэтт на изнасилованного не очень-то и похож... Херня? Херня. Удивительно, но я ничего не помню. Хотя это не так уж и странно, если подумать: я редко могу вспомнить, что ел на завтрак. Каким же тогда образом я могу вспомнить то, что было несколько часов назад? - Что ночью было? - Мы пускали воздушные шарики. - Шарики ли? Мэтт шарит по карманам. Затем вдруг вздрагивает, заинтересованно заглядывает в один из них, ухмыляется. - Почти. Надеюсь, рядом не было слабонервных детей и беременных астматиков: это зрелище их бы… поразило. Смеясь и подшучивая на эту тему, спускаемся вниз, но здесь нас ждет небольшая засада - мама Беллза, которая по рассеянности своей, видимо, снова забыла о своих повседневных делах. Она порхает по коридору туда-сюда, сверкая одним накрашенным глазом, и что-то напевает себе под нос. Завидев нас, она вдруг останавливается, фокусирует взгляд, отчетливо осознавая, что здесь что-то не то, однако не понимая, что именно. - Э-э… мальчики? - Да, мам? – откликается Мэтт, явно раздосадованный. По его лицу видно, что он сочиняет правдоподобную историю, которая феерично расставила бы все точки над «I»и логично объяснила, почему мы не в адском учебном заведении. - Почему вы не на учебе? - Понимаешь ли, тут какое дело… Мы решили, что нам нужно вплотную готовиться к экзаменам. А так как ночью надо спать, мы подумали, что можно выбрать какой-нибудь не особо важный день и заняться самообразованием. Если бы я не знал настоящей правды, я бы сам поверил в эту историю. Зуб даю. Даже два. - А-а-а… - пребывая в прострации, тянет она; Беллз с облегчением выдыхает. По-видимому, наскоро сочиненная сказочка возымела эффект. Глаза миссис Беллами снова мутнеют, лицо приобретает обычное задумчивое и немного сумасшедшее выражение, а Мэтт толкает меня в бок и тихо шепчет: - Сваливаем, пока она не врубилась, что мы с крыши спустились. - Может, мы позаимствовали соседское НЛО и прокатались всю ночь? – хихикаю я в ответ, но послушно испаряюсь в его комнату. В ней по-прежнему царит его коронный бардак: на столе горой возвышаются те же самые книги, которые я увидел в свое первое посещение два года назад, гитара пылится в углу. Ожидаю увидеть торчащие из-под кровати ноги какого-нибудь инопланетянина, однако в этот раз все заканчивается хорошо, какая жалость. Беллз быстро сгребает какие-то учебники в охапку, тетради, ручки и направляется вниз. - Пойдем в гостиную: нам нужно сымитировать активную деятельность, чтобы она поверила. - Сымитировать? Мэтт фыркает и тормозит в проходе. - Нет, ну хочешь, я буду объяснять тебе теорию происхождения вселенной, принцип работы большого андронного коллайдера и деление клеток? - Не хочу, спасибо. Он отдает мне кое-что из вещей, чтобы не потерять на лестнице равновесие, мы занимаем все свободное пространство, некоторые учебники сваливаем на столик, некоторые – прямо на диван рядом с собой, и Мэтт начинает громко вещать, присматриваясь к проходу: - …исходя из этого, мы можем понять, что через пять миллиардов лет Солнце истощит свои запасы, обратится красным гигантом, и мы все умрем. - Что ты несешь? – шепотом интересуюсь я, на что таким же шепотом Беллз отвечает: - Я несу людям счастье. - Вещая о том, что мы все умрем? - Блять, да какая тебе разница, о чем я вещаю? Ты собираешься жить пять миллиардов лет? – качаю головой. – Тогда внимай и делай одухотворенное лицо. Она все равно уйдет через пятнадцать минут. Этот момент не заставляет себя долго ждать. Часов в одиннадцать, когда мы уже успели перетереть религиозные проблемы и конфликты «Ромео и Джульетты», миссис Беллами впархивает в комнату, как бабочка, и произносит в пространство, позванивая ключами: - Думаю, общий язык вы найдете, детки. А я пойду… куда-нибудь. Мы прощаемся, раздается хлопок двери, и Мэтт мгновенно стирает с физиономии это профессорское выражение. Нужно сказать, что таким видеть его мне гораздо приятнее, потому что иначе я чувствую себя беспросветным идиотом. Блондинка, что с меня взять. - Ее еще долго не будет, поэтому начинаем бурно радоваться жизни! – заявляет он, переваливает все учебники, которые мы так и не открыли, на журнальный столик и извлекает из-за дивана полупустую бутылку какого-то бурбона. Отхлебывает, морщится. – Фу, гадость какая. Надо было давно вылить. Отнимаю у него посудину, принюхиваюсь: ничем не лучше виски – такой же спирт, разбавленный микстурой от кашля. Да и на вкус ничем не лучше – плоско, неинтересно. - Я туда воды подливал, - признается Мэтт, когда я с трудом сглатываю и отставляю напиток в сторону. – Иначе уже давно было бы видно, что я к ней присасывался. - Лучше бы было видно. Я такой мерзости отродясь не пил. - Ну и не пей, - он делает еще несколько глотков, вытирает рот рукавом и выбирается куда-то в коридор. Оттуда раздается шум выдвигаемых ящиков комода, не очень довольные возгласы Беллза… Неужели страдает нарциссизмом и любуется собой в зеркало? Судя по тому, что он начинает жаловаться мне на проблемную кожу и прочие подростковые проблемы, - да. - Хм… Прыщ на носу. Аккурат на кончике. В меня кто-то влюбился, по ходу, - задумчиво произносит Мэтт из-за поворота. Едва удерживаюсь от того, чтобы не посмеяться над его физиологией, запаздывающей на добрую пару лет. - Может, у тебя есть еще что-нибудь? Менее мерзкое? – громко спрашиваю я. Из коридора высовывается до омерзения милая мордочка, неумело перемазанная красной помадой. - Вы собираетесь пить, мистер Ховард? А не рано ли? – высоким голосом, с интонацией, напоминающей одновременно нашу классную и его маман, интересуется Беллз. – Почему вы не в школе? - Мы готовимся к экзаменам, миссис Беллами, правда, пока не очень успешно. - Почему? - Потому что человек, который обещал меня поднатаскать, напился и сбежал, оставив меня у разбитого корыта. Беллз хихикает, смущенно прикрыв рот рукой. У него так и не получилось избавиться от этого глупого комплекса, преследующего его с самого раннего детства: неровные зубы. Как следствие – он всегда смущается и жмется, когда смеется, а у меня отчего-то язык не поворачивается сказать, что ему это идет, как никому другому. - Тогда вас буду учить я, - заявляет он и садится рядом; совсем близко. Мне кажется, что я почти могу почувствовать его дыхание. - Чему вы можете научить меня? – нарочито удивленно спрашиваю я, не в силах оторвать взгляд от неровно накрашенных губ, которые тот кривит в ухмылке и то и дело покусывает. Не понимаю, как он может иметь такое влияние надо мной – он ведь всего лишь неумело размалеванный пацан, ребенок, хрупкий, субтильный, скромный и задолбанный всем окружающим. – Я не думаю, что мои родители одобрят вашу кандидатуру как педагога. Вы выглядите… не слишком подобающим образом. - Но ты ведь им не скажешь? – Мэтт понижает голос, так что мне приходится наклониться ниже, чтобы слышать его. Он опускает ресницы, как непорочная девственница, в очередной раз пробегает языком по губам, мило морщится. – Это останется нашим грязным маленьким секретом. Неожиданно пересыхает в горле. Тяжело сглатываю. Хочется расстегнуть пару верхних пуговиц на рубашке, отвести взгляд, посмотреть в окно, заглянуть в учебник по физике, по литературе, по биологии… нет. Никакой биологии. Что угодно, только бы не видеть, как на его щеках играет румянец, но совсем не смущенный – Беллз самым наглым образом играет со мной, словно может знать, какая реакция за всем этим последует, будто ему нравится доводить меня, это откровенное издевательство, но отчего же меня так это привлекает?.. Все это больше похоже на занимательную анатомию. На ее практическую часть. Он подвигается еще на миллиметр ближе - теперь мы в таком положении, когда малейшее движение перетекает в соприкосновение губами. Пальцы невольно сжимаются на колене; молюсь, чтобы кто-нибудь пришел, позвонил в дверь и отвлек нас, но чуда не происходит. Может быть, стоит найти предлог соскочить с дивана, сунуть голову под холодную воду, а затем свалить домой и лечь спать, чтобы сегодня никто меня не достал. Но что-то мешает мне это сделать. Мигает свет; от неожиданности Мэтт вздрагивает и замирает: он явно не рассчитывал на предательское электричество, которое заставит его дернуться и преодолеть оставшийся миллиметр расстояния. Слышно его резко сбившееся дыхание, кожа его губ – стянутая, потрескавшаяся, искусанная и обветренная. На шее под пальцами дико бьется пульс, когда я придерживаю его подбородок и не позволяю отстраниться. Черт. Кажется, джинсы сейчас лопнут на хрен. Как бы отделаться так, чтобы он не заметил?.. - Не бойся, - непонятно к чему шепчу я, но он не может этого слышать – скорее ощущать вибрацию воздушных потоков. – Ты ебанут, но мы подружимся. - Будем искать общий язык, - Мэтт рассеянно улыбается; осторожно провожу языком по его губам. По ощущениям странно – сухо; необычно. Словно кожа неживая. Целую его, стараясь не думать о том, что вся эта гадость размазывается по моему лицу. Сначала немного, только по контуру, затем расползаясь нечетким ореолом – вместе с тем, как он пускает меня глубже, раскрывает рот шире и крепко зажмуривается, чтобы мирские вещи не отвлекали и не рассеивали его внимание. Какое-то время спустя Беллз смелеет, чувствуя, что я не отталкиваю его – наоборот, всячески поддерживаю. Его рука переползает на мое колено, он сжимает пальцы, поднимается немного выше. Моя ладонь ложится сверху на его с одной целью – не пустить дальше, не позволить почувствовать это напряжение в джинсах, не дать осознать, что для меня это не шутки комического юмора… Некоторое время слышна только возня и шумное дыхание, правда, я так и не могу разобраться – мое или его. Мои пальцы в волосах за его ухом, он покусывает мой язык, пытаясь оплести его своим, и крышу рвет лишь от одного только этого ритма. Он явно знает, что вытворяет, наслаждается этим и совсем не смущается от того, как это выглядит на самом деле. Живущие в животе бабочки слабо дрыгают крылышками. В какой-то момент Мэтт привстает, не отрываясь от меня, перекидывает через меня колено и устраивается сверху, наваливаясь всем своим небольшим весом. Приятная теплая тяжесть, дикое трение, надеюсь, он его не чувствует, потому что он сам ровным счетом никак не реагирует на происходящее в том самом смысле. Пальцы Беллза сжимаются на моем пульсе, некоторое время он еще крепится, затем опускается на шею, прижимается к нему губами – получить мне вечером дома очередную порцию вопросов, как зовут мою новую подружку и почему она имеет право оставлять на мне следы своих зубов. Блять, да по хер. Сейчас для меня имеют значения только собственные руки, придерживающие его бедра, и его губы, вытворяющие с моей шеей нечто невероятное, что заставляет сердце пускаться в неритмичный пляс. Даже несмотря на то что он основательно присосался к бутылке, он совсем не пьян. Становится хуже, когда его тонкие пальцы перебираются куда-то на живот, а оттуда - и на пояс джинсов. Он заинтересованно выглядывает из-под ресниц, затем осторожно, чтобы не спровоцировать мой отказ, начинает вытаскивать пуговицу из петельки. Кажется, что этот насос, последние несколько минут разгоняющий по венам стремительно сгорающий кислород, перебирается в горло и перекрывает дыхание. Глаза невольно распахиваются. Хватаю Мэтта за руки. - Что… что ты делаешь? – срывающимся шепотом, в котором отчетливо слышна тихая паника, спрашиваю я, а он лишь улыбается. Этому человеку все как с гуся вода. - Мне интересно. Не возражаешь? Не могу привести ни одного аргумента в качестве отказа, да уже и поздно – его рука медленно, но верно забирается под пояс, отрезая все пути к отступлению нам обоим. Свет мигает снова, но на этот раз выключается уже насовсем. Кажется, что все погасшее электричество на секунду оказывается во мне. По позвоночнику пробегают острые искры. Язык прилипает к небу, все горло намертво ссыхается, и моего «нет» он не слышит, а я не знаю, смог ли я пересилить себя и сказать это. Он осторожно слезает с меня и опускается на колени – точно так же, как два года назад, тогда, в ванной своей бабушки, когда я подумал о том, что он явно намеревается сделать сейчас. Беллз морщится и тихо ругается сквозь зубы, когда пол и жесткая ткань елозят по сбитым и разодранным коленям: пару дней назад нам приспичило погонять в футбол. Тогда Мэтт заработал своей команде сразу двадцать бонусных очков, запулив мяч так, что тот оказался аккурат в реке, а сам Беллз пару метров хорошенько проехался на коленях по каменистой земле. Остаток вечера я подшучивал над ним, интересуясь, где и перед кем он так усердно стоял на коленях, за что неизменно получал подзатыльники и убийственные взгляды в свою сторону. Но теперь мне не до смеха. Мэтт упорно пытается стянуть с меня штаны, объясняя это тем, что ему снова интересно, а я – безвольная тренировочная груша, бесхребетная тряпка, с которой можно проделывать все, что душе угодно, потому что она не может отказать. Возникает мысль засветить ему коленом в нос или подбородок, натянуть шмотки обратно и свалить ко всем хренам, чтобы не напороть того, о чем потом мы оба страшно пожалеем. Уже второй раз за вечер. Но поздно, потому что я осознаю, что чувствую губы Беллза, его рот, а затем сразу же чуть ли не горло. Это чувство горячей тесноты заставляет громко застонать, откинуть голову на спинку дивана и с силой сжать пальцы на его плече, пока он примеряется, прислушивается к собственным ощущениям и пытается найти оптимальный для себя ритм путем маятникообразных движений головой. Он двигается медленно, осторожно, явно боясь сделать больно мне и задохнуться самому, но, если бы он только знал, насколько сильно заводят одни только его неумелые, неопытные движения… - Это… это гнусно… - пытаюсь остановить его, но сжимающиеся и разжимающиеся в его волосах пальцы так и твердят обратное. – Аморально… Ненормально… Не по-дружески, наконец… Мэтт поднимает голову – на какой-то момент становится пусто – и пару раз хлопает ресницами. - Блять, да заткнись ты. Он снова наклоняется, и все слова, которые могли бы последовать далее, застревают склизким комом в горле, так и не увидев большой свет. По телу одна дрожь пробегает за другой, возникает непреодолимое желание с силой вцепится в его волосы и помочь сделать то, чего он так хотел – не все же время ему ходить вокруг да около? – но рука не поднимается, и мне остается лишь скользить пальцами по его шее и перебирать ими влажные пряди его волос. За последнее время они очень отросли, теперь они мягко щекочут кончиками мой оголенный живот – чувствительный, совсем как высоковольтные провода, - заставляя напрягаться мышцы пресса. Это кажется дико неправильным, но слишком долго мне пришлось ждать, чтобы теперь я смог взять над собой верх и добровольно оттолкнуть Мэтта. Он ведь старается, пусть даже пока только для себя. Его движения становятся более уверенными и раскованными, но в какой-то момент он цепляет меня зубами и замирает, хотя все более, чем в порядке. Стараюсь не смотреть на него, закрывать глаза, упираться ими куда-нибудь в потолок, но эта тонкая, изящная фигурка так и привлекает взгляд: даже сейчас ему удается оставаться таким же милым, как и обычно, хрупким, беззащитным. У него неприлично худые и острые плечи, лопатки, точно обломки крыльев, заметно торчат даже из одежды, скуластое лицо уткнуто куда-то в мои колени, но голова продолжает ритмично двигаться, а мои пальцы сжимаются на его затылке и направляют движения так, как мне это нравится. Пусть это эксперимент – довольно грязный эксперимент – и он ровным счетом ничего не значит, я хочу получить от него все. Мэтт немного осваивается, приноравливается, прислушивается теперь больше к моим ощущениям, чем к своим: к тому, как меня сотрясает дрожь, стоит ему сжать губы; к тому, как пальцы вздрагивают и глубже зарываются в его волосы, когда он подключает язык; к этим вздохам разочарования, если вдруг он останавливается. Кусаю губы, чтобы не стонать громко, но этого все равно никто не может услышать. Кожу лица стягивает – нужно будет хорошенько отмыть с себя всю помаду, оттереть ее мылом, ощущение омерзительное. Не понимаю, как Беллзу может это нравиться? Хотя зачем я спрашиваю. Ему нравится все то, что другой – нормальный - мужик посчитал бы ненормальным. Мэтт сильнее обхватывает меня губами и пускает в ход язык, отчего все остаточные мысли испаряются в неведомом направлении. У него это точно в первый раз? Если да, то учится он с завидной скоростью. Я почти уверен, что это больше никогда не повторится. Он удовлетворит свое нездоровое любопытство – вместе со мной – и забудет, как забывал все, начиная с пятнадцати лет. Я также почти уверен, что так не может больше ни одна, даже самая опытная шлюха. Беллз выглядывает из-под ресниц, внимательно рассматривает произведенное впечатление, которое, судя по ярко-синим огням в его глазах, по-настоящему его радует, и он по-прежнему напоминает ангела. Сверху на него открывается прекрасный вид, хочется протолкнуться поглубже в его рот – так, только чтобы не задушить. Он смешно втягивает щеки, будто делает глубокую затяжку сигаретным дымом; становится тесно. Покрепче сжимаю его волосы, делаю несколько осторожных толчков бедрами вперед; протестующе мычит, но вибрации задней стенки его горла добавляют последний штрих. Кажется, я больше не могу сдерживаться. - Мэтт… Эй, Мэтт… - снова закусываю губу. Почти до крови. Он приподнимает голову и смотрит на меня своими большими глазищами, такими чистыми, незамутненными. – Я… сейчас… хватит… Но он и не думает отстраняться. Только вдыхает побольше воздуха – и умудряется сделать это ртом; от колебаний прохладного кислорода на горячей коже хочется кричать – замирает, уже даже не протестуя тому, что обеими руками я с силой надавливаю на его затылок, выжидает несколько секунд, а затем резко отстраняется и хватает ртом воздух. Блять. Блять, блять, блять. Кажется, он задыхается. Беллз заходится в приступе кашля, напоминающем астматический, оседает на пол, хватается за горло, прикрывая рот ладонью. Он пытается сделать мощное глотательное движение, но его сотрясает очередная судорога. В горле что-то булькает – мне даже страшно подумать, что это может быть, хотя мы оба знаем верный ответ. Черт, я же предупреждал его, давал время отстраниться и, может быть, закончить рукой… В первый раз ни у кого не может получиться идеально. Теперь придется расплачиваться. Наклоняюсь ближе, провожу кончиками пальцев по его щеке. Он стирает с ресниц выступившие на глаза слезы, делает глубокий вдох, снова сглатывает. Даже не морщится, что поразительно – представляю, как это может быть на вкус. - Ты как, в порядке? - Да, в полном. Мэтт опускается рядом со мной на диван, с легкостью приводит в порядок дыхание, вытирает рукавом уголок рта – на светлой ткани остаются красные с белым разводы; снова глотает. Не могу отвести взгляд от его сокращающегося горла. Ощущения по-прежнему слишком сильны, это какое-то невероятное облегчение, наступившее через два года напряжения и постоянного ожидания; это приятно и спокойно, свободно. Сидим в тишине, пока я ловлю отзвуки прошедшего оргазма, Беллз как ни в чем не бывало смотрит в окно. Поражает спокойствие этого человека – интересно, он так же поведет себя, когда наступит Апокалипсис? - Солнце так тепло светит, - от удовольствия он даже зажмуривается, похожий на сытого кота, объевшегося сметаны. Сметаны? Блять. - Как ты можешь думать о солнце в такой момент? – пораженно охаю я, а он удивленно смотрит на меня и поднимает бровь. - Ну я же тебе ничего не откусил? - И на том спасибо. Эксперимент, надо признать, удался на славу. - Тебе понравилось, да? - Это непостижимо, твою мать! Мэтт робко улыбается. Сейчас он похож на клоуна – с этим его теперь уже ярко-розовым пятном, доходящим до самых ушей. Действительно, непостижимо. Рядом со мной сидит сама невинность во плоти, только что из испытательского интереса вытворившая со мной такое, чего прежде не делал еще никто. Как бы только не одумался пару дней спустя да сам не пожалел. Курить хочется невыносимо.
Steklyashka
Сообщение: 53
Зарегистрирован: 21.08.09
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
блядь! это как же я удачно зашел-то, а! восхуительно, мой друг! (с) я забираю свои слова обратно, я не буду ждать всей версии, буду читать куски. ибо эти куски охренеть как прекрасны! теперь я полностью осознал и "испытал" на деле твои извращенские фетиши хД чую, растащу всю эту красоту на цитаты. жду проды.
Отправлено: 01.09.10 17:16. Заголовок: не, ну это просто ши..
не, ну это просто шикарно!!..
Just_Emotion пишет:
цитата:
Сметаны? Блять.
помню, мне как-то сказали, во время обсуждения "глотать или не глотать?", что у всех на вкус она разная, как сметана, и нужно просто найти ту, что понравится)) а там уже думать)) я точно знаю, какая сметана мне нравится ^^
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 2
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
