Real People Slash

Хлопать дверьми некрасиво. Еще мама в детстве учила, что приличные люди так никогда не делают, им воспитание не позволяет. Доминик всю жизнь помнил этот детский урок этикета и безукоризненно следовал ему. Но в этот раз он не смог удержаться и при входе в номер как можно сильнее приложил дверью.
Вышло замечательно: громко и в полной мере демонстрировало, как он зол. А Доминик был в бешенстве.
Мэтт не обратил на это никакого внимания. Только насупился подозрительно и покосился на него с недовольством. Дом вдохнул глубже и как можно спокойнее попросил:
-Повтори, пожалуйста, что ты сказал?
Беллами сложил руки на груди и голосом, полным обвинения и претензии, заявил:
-Я сказал, что ты сегодня лажал в каждой песне. Как так можно было вообще?
Внутри снова вскипела ярость, пенная, розовая, как молочный коктейль с кровью вместо клубники. С одной стороны смешно, потому что замешано на молочке, а с другой - страшно, все-таки с настоящей кровью.
Доминик, разглядывая его лицо, подумал, что друзьям можно позволять многое. На то они и друзья. А та растрепанная черная ворона, которая стояла и таращилась на него блестящими синими глазами, была не просто другом. Чем нагло и бессовестно пользовалась.
Наверное, стоило тридцать раз подумать, прежде чем переводить целомудренные дружеские отношения в горизонтальную плоскость, но Дом не подумал. Он вообще тогда ни о чем не думал. Ну, а как иначе, если ты открываешь дверь в свой собственный номер, а там Мэттью Беллами. Голый. В твоей кровати. Мозг тогда отключился от недостатка насыщаемости кровью, которая рванула вниз со всевозможной скоростью.
Свободные отношения это замечательно, конечно, но все равно – отношения. И если раньше Доминик был более или менее свободен и предоставлен самому себе, то сейчас он находился в полной собственности Беллами. А отказывать Великому и Ужасному было нельзя.
Но когда тебя вот так просто, с бухты-барахты, тыкают носом в то, чего не было и быть не могло, ставят под сомнение твой профессионализм, ему хотелось рвать и метать. Доминик такое терпеть был не намерен.
Руки от злости тряслись, как у больного хроническим тремором. Перед глазами алая занавесь всколыхнулась и повисла.
-Совсем охренел? - рука сама схватила Мэтта за воротник и хорошенько тряхнула. Тот лишь губы поджал, прищурился и промолчал. – Как будто это я забыл слова на втором же треке!
Подобное было впервые. Нет, они, бывало, конечно, спорили до хрипоты по поводу музыки, текстов или оформления их выступлений, но сейчас все было по-другому. Если раньше они рычали пару часов друг на друга, выпуская пар, то в данный момент Мэтт молчал, таращился на него и молчал. Это бесило похлеще всех его ядовитых слов.
Хотелось его ударить. Наотмашь, второй рукой дать оплеуху, чтобы голова на тонкой цыплячьей шее мотнулась туда-сюда, чтобы весь идиотизм выветрился из башки.
По телу медленно расползалось злое, яростное возбуждение, наполняло все артерии и вены черным ядом, поселилось в солнечном сплетении, оплело метастазами легкие и сердце. Дышать становилось все труднее, а на языке поселился противный, соленый привкус. Дом тронул пальцами губу и нахмурился, увидев на ней пару ярких капель. Похоже, прокусил. Нужно было выпустить всю эту энергию.
Выход нашелся сам. Доминик нежно улыбнулся, развязывая галстук и стягивая его с шеи Беллами. Мэтт моргнул, осознавая, но опомнился, лишь когда Дом прижимал оба его запястья друг к другу и одной рукой накидывал на них галстук, связывая.
-Ты чего делаешь, блять? – теперь и Мэтт был зол и, пожалуй, слегка испуган.
Таких игр они не практиковали, поэтому Беллами нервничал. Его прямой взгляд разбрызгивал вокруг себя серебристо-синие искры. Мэтт дернулся в сторону, пытаясь отнять руки, но не получилось. Ойкнул от боли, когда Дом сжал пальцы предупреждающе, и затих.
Обе руки были связаны просто идеально, с ховардовской точки зрения: не слишком расхлябанно, чтобы Мэтт смог освободиться, и не слишком плотно, чтобы кровеносные сосуды пережать.
Мэтт сопел грозно, кусал губы и хмурился, меча взглядом молнии. Дескать, вот развяжешь, и я покажу тебе, где раки зимуют. Может и покажет, кстати. Скорее всего, на следующем же гиге, в Доминика совершенно «случайно» прилетит гитара, или на него свалится эта гребаная тарелка. Но сейчас-то все в его руках.
Беллами захлебнулся собственным воплем «Это же Dior, мудила!» в тот же самый момент, когда Дом рванул ткань в стороны. Пуговицы очень красиво брызнули в стороны и покатились по паркету с легким стуком.
В полумраке белая кожа почти светилась, так и манила, чтобы на ней оставили пару синяков и ссадин. Мэтт смотрел на него уничижительным взглядом, отчаянно кусался, когда Доминик попробовал его поцеловать, но тут же застонал, едва ощутил, как тот сжимает пальцы в жестких волосах. Поцеловал сам: жадно, бесстыдно, почти до боли.
Ховард куснул его за плечо, толкнул вперед и улыбнулся, услышав злое, недовольное шипение. Никому не понравится, когда тебя швыряют на кровать как безвольную куклу.
Перевернуть почти не сопротивляющегося Беллами на живот и стащить с него джинсы не представило никакой проблемы. Сложнее было увернуться от прицельного пинка в живот, но и с этим Ховард справился с честью.
От резких укусов в шею и плечи у Мэтта, наверное, горела кожа, но Доминику было наплевать. Он покрывал засосами и укусами все, что видел. Мстил и не скрывал этого.
Мэтт стоял на кровати на коленях, упираясь в постель связанными руками. Прогибался в пояснице, когда Доминик касался кожи губами, постанывал, чувствуя внутри чужие пальцы.
-Долго еще тянуть будешь? – голос у Беллами был срывающийся, нетерпеливый.
Дом глянул на него, хрупкого, худого, с выступающими костями, позвонками и лопатками, и в животе что-то защекотало. Но едва он увидел, как Мэтт улыбается, обернувшись через плечо, наваждение тут же схлынуло. Нагло, выжидающе, провокационно. И все еще делал вид, что не при делах вообще.
Доминик навалился сверху, пинком раздвигая ноги в стороны. Мэтт со смешком развел их шире и громко застонал. Слюна не лучшая смазка, но в тот момент было не до этого. Сначала было трудно, но с каждым толчком, с каждым резким движением бедер становилось гораздо проще. Мэтт орал под ним, приподнимая задницу выше и утыкаясь ртом в подушку. Судя по звукам, он ее жевал, и от бедной наволочки осталось не более половины.
Мышцы ног болезненно напрягались, но Доминик терпел. То удовольствие и моральное удовлетворение, которое он сейчас испытывал, было сродни медленному ядерному взрыву внутри. Он словно воочию видел все атомы и молекулы, которые разлетаются в стороны и создают свою собственную вселенную. Она скручивалась в спираль в солнечном сплетении Доминика, утягивала его туда.
Дыхание сперло, а нервы натянулись. Их кололо мелкими иголочками, а вдоль позвоночника искрило от выплескиваемой энергии.
Мэтт, дрожа и судорожно сжимая в пальцах простынь, что-то бормотал неразборчиво, находясь в совершенно неадекватном состоянии. Доминик облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы и протянул руку, стягивая галстук с его запястий.
Беллами спихнул с себя Ховарда, растирая затекшие конечности, и потянулся. Со вкусом, лениво и томно. А потом снова рухнул на расхристанную постель.
-Ты сегодня спишь на полу, понял? – обличающе ткнул он пальцем в грудь Доминику. – Ты, скотина, даже раздеться не потрудился. Ремень, блять, только расстегнул.
-Сам виноват.
Мэтт расходился все сильнее, пытаясь размахивать руками, но поперхнулся словами.
-Если так хочешь второй раунд, можешь просто об этом сказать, а не провоцировать меня.
В ответ Мэтт недовольно фыркнул, и Доминик почувствовал, что в этой схватке ему удалось одержать победу.