Автор: Just_Emotion Бета: нет Название: Invincible Дисклеймер: кто все эти люди? Предупреждения: извращенец-фетишист-автор написал много нцы, вышел из пафосного андеграунда и стал «как все», не читайте это Рейтинг: дети выросли - NC-17, хотя кое-где и на 21 потянет Пейринг: беллдом Жанр: все и сразу Саммари: «За все удовольствия рано или поздно приходится платить. Вот я и поплатился.» Тип: slash От автора: я долго шерстил текст в поисках чего-нибудь прекрасного в саммари, хотел толкнуть сногсшибательную речь, достойную десятка «Оскаров», но попросту устал и измотан, чтобы выжимать из себя еще что-нибудь. Хватит уже. Я не умею вовремя закругляться, и в итоге все превращается в один большой траходром Примечания: триквел к вы-сами-знаете-чему. POV Доминика, 2005 - 2006 год.
Также хочу поблагодарить двух прекрасных человек winterhot и Spie Len, без которых этот эпос не был бы написан. Первую – за то, что почти постоянно находилась рядом, служила идейным вдохновителем, поддерживала, помогала и приводила в чувство после каждого приступа паранойи и «меня никто не любит, меня никто не ценит». Вторую – за бесконечные консультации по непосредственно сабжу, которые, я верю, успели страшно надоесть, за теплое отношение, которое я неведомым образом заслужил и еще не испортил, хотя скотина еще та, за безграничное терпение и уделяемое мне внимание. Это очень много значит. Я люблю вас и не смыслю без вас своей жизни, вы – ее часть, и я надеюсь, что это никогда не изменится.
Отправлено: 26.09.11 12:05. Заголовок: в долгосрочной персп..
в долгосрочной перспективе все умрут но в долгосрочной перспективе умрем мы все, так что никаких спойлеров. я точно знаю, что не буду писать никаких продолжений. да и вообще я не особо горю желанием продолжать работу в фэндоме. мой потолок здесь достигнут, бешеный интерес успокоился, и не то чтобы я хочу двигаться дальше - просто я не могу топтаться на одном месте, особенно без желания. пускай другие тоже потопчутся, на мне же свет клином не сошелся)
Если это мне - то пока не интересно. Единственное, что затронуло, кроме Беллдома, это МСР... Все остальное мимо... Но у меня клинически тяжелый случай умопомрачения на Мьюз. Поэтому, пока воздержусь, но возьму на заметку И, кстати, у меня уже 8 минут, как вторник. начинаю усиленно ждать
Отправлено: 26.09.11 23:25. Заголовок: *отдирает по очереди..
*отдирает по очереди обе руки от лица* я, конечно, биологию люблю и учу, но настолько наглядной демонстрации безусловных рефлексов я еще не видел. буду по любимому фэндому диссертацию защищать.
Отправлено: 26.09.11 23:41. Заголовок: совсем вы меня не лю..
Оффтоп: совсем вы меня не любите, не цените, не жалеете, только нагло используете, требуете с меня желаемое, а чуть что - так давай пинать лежачего. то есть меня. я хотел сегодня потроллить и заявить, что не все коту масленица, что вторник в четверг я вам устроил, но никому не обещал, что очередной вторник будет во вторник по расписанию. но потом посмотрел в любящие глаза пары человек, решил, что, пусть я даже таймлорд и умею управлять временем, нельзя чересчур злоупотреблять привилегиями и нарушать привычное течение жизни, так что вот. это мой любимый момент, так что требую любить его, ценить, уважать, тискать и чесать за ушком. а меня не нужно тыкать. мне предсказали, что я выложу последнюю часть 27 декабря, так что я буду следовать графику. и в какой-нибудь вторник обязательно напялю кастрюлю на голову, спрячусь в бомбоубежище, обложусь противотанковыми ежами и буду отсиживаться.
18. Прохладный воздух приятно обдает разгоряченную кожу. Я не знаю, какой сегодня день недели, какое число, я вряд ли представляю, какой на дворе месяц. Начался ли январь, или декабрь еще не закончился? Какой сейчас год? Наобум выбираю направление и неторопливым шагом начинаю в нем двигаться. Да, я бегу. Позорно капитулирую с поля боя, сдав все позиции и оставшись в дураках. Да, теперь мне тоже предстоит залечивать раны, но, надеюсь, Мэтту его поступок хоть немного польстил и поднял самооценку. Теперь нас таких будет двое – идиотов, пострадавших по собственной глупости. Еще раз пытаюсь оценить масштаб повреждений, открываю и закрываю рот, глядя под ноги и не поднимая ни на кого глаза. Челюсть отзывается болезненной пульсацией возле ушей, кажется, что там взрываются маленькие часовые механизмы, слушается туго, стремительно реагирует губа. Только-только начавшая схватываться корочка вновь трескается, расходится по швам, являя свету очередную струйку крови. Блять, а ведь удар действительно был неплох. Я бы чувствовал себя гордой матерью, если бы внутри все не вскипало при любой мысли о случившемся. Уже успело стемнеть, поэтому мне не приходится шифроваться от случайных прохожих, попадающихся на моем пути. Язык сам то и дело находит свежие раны, принимается инстинктивно их зализывать, делая, однако, только хуже. Во рту, в носоглотке стоит неприятный металлический привкус, из-за него становится тяжело дышать. Надеюсь, нос не сломан: только болезненной ностальгии мне не хватало. Разве что в тот раз мне сломали его из-за Мэтта, в этот же постарался сам Мэтт. Пару раз с силой втягиваю воздух, морщусь, но скорее по инерции. Кажется, все в порядке, что очень радует, хотя вид у меня сейчас вряд ли товарный. Придется еще месяц безвылазно сидеть в четырех стенах, ожидая, пока сойдут все увечья. Я не буду давить на жалость, я все-таки уже слишком для этого взрослый, но, может быть, мне удастся вызвать у Беллза угрызения совести, что в конечном итоге приведет к окончательному примирению. Хотя хрена с два это случится. Еще недавно мы мирились и едва ли не признавались друг другу в вечной любви, кажется, забыв обо всем, что отталкивало нас друг от друга, а теперь пожалуйста – до смерти грыземся из-за какой-то ерунды, как два идиота, которые просто хотят добавить в скучную, застойную жизнь немного острых ощущений. Никогда не думал, что мы так просто заводимся, с пол-оборота, что теперь каждый повод, даже малейший, может стать яблоком раздора. Впрочем, не могу сказать, что в этот раз повод был пустячным. Мне на самом деле обидно из-за этого недоверия, оно, как лезвие, режет по живому, потому что мне-то прекрасно известно: если кому и нужно было сломя голову нестись и делать тесты, так это только мне. Я ведь помню те безумные времена, когда только вышел третий наш альбом. Когда наутро по вине выпитого накануне алкоголя мы не помнили собственных имен, просыпались в разгромленных гостиничных номерах, спотыкались о пустые бутылки, долго стояли под душем, смывая с себя чужую косметику и парфюм, драли кожу до красноты, чтобы только избавиться от этого ощущения грязи, окружающей со всех сторон. Я ведь помню, что тогда он единственный из всех троих вечно ходил исцарапанный, искусанный, невыспавшийся и чумовой. Именно у него единственного была заторможенная от усталости реакция, а женский пол не вызывал ничего, кроме презрения, отвращения и какой-то необъяснимой ненависти. Не возьмусь прикидывать даже примерно, скольким тогда повезло – одну ночь провести с желаемым, которое наутро сбежит по балконам ко мне в номер и будет долго отмокать в горячей воде без движения, пока я буду подрабатывать секретаршей и, открывая двери, пожимать плечами, неизменно повторяя одну и ту же заученную фразу, как заведенный: «Нет, не знаю, не видел, он позвонит». Он всегда метался от одной к другой, наслаждаясь самим фактом обладания, кажущимся всесилием, властью, хотя на самом деле его тошнило от собственного лицемерия. Он пил как рыба, надеясь забыться, потом брал все, что мог, и выбрасывал через несколько часов, наигравшись, потому что становилось скучно, не нужно и бесполезно. А после возвращался ко мне, сворачивался под боком в теплый, разве что не мурлычущий клубок, утыкался носом куда-то в мою шею и мог лежать так едва ли не сутками, время от времени тяжело вздыхая и говоря о чем-то пространном, чего я не понимал, но что внимательно слушал. Ему ведь и не надо было большего – просто кто-то, кто поймет и примет в любой ситуации, какой бы неприятной, странной и абсурдной она ни была. Кажется, я все-таки перегнул палку, ткнув его носом в не самый светлый период нашей жизни, хуже того – в лицо назвав блядью. Я ведь знал, какую реакцию этот выпад повлечет за собой, не мог не знать, но все равно решил не отступаться и в конце концов предсказуемо получил в нос. Из него по-прежнему что-то сочится, добирается до губ, смешивается с засыхающей в уголке рта сукровицей. Уверен: если сейчас я встречусь с кем-нибудь в темном переулке, мне добровольно всучат кошелек, телефон и даже, может быть, добавят ключи от квартиры, чтобы наверняка. Ну вот, я снова нахожу Мэтту оправдания. Блять, да сколько можно уже?! Во всем, исключительно во всем виноват лишь он и никто больше – мне просто не повезло оказаться в ненужное время в ненужном месте. И теперь мне предстоит расхлебывать все то, что мы уже успели намешать, потому что я по-прежнему остаюсь самым зрелым и дееспособным в этом психдиспансере. А с другой стороны – какие еще определения я могу подобрать для описания его поведения? Он буквально ходит по рукам, купаясь во внимании противоположного пола, а затем опускается передо мной на колени и открытым текстом просит его трахнуть. Это что еще за такая двусторонняя дружба? Мне прекрасно известно, что в этом нет ничего, кроме испытательского интереса, так зачем же дразнить меня, а затем, все-таки добившись своего, планомерно истреблять мои немногочисленные нервные клетки, чудом уцелевшие после полутора десятилетий вместе? Зло сплевываю в сторону – слюна по-прежнему вязкая и отсвечивает вишневым оттенком. Пытаюсь закурить, но разбитые губы никак не желают удерживать сигарету, а дым приобретает тошнотворный привкус, от которого тут же начинает мутить. Меня хватает только на пару затяжек; фильтр быстро размокает от остающейся на нем крови, вскоре сигарета отправляется в ближайшую урну, на прощание ярко подмигнув горящим кончиком. Засовываю руки в карманы поглубже и через силу сглатываю. Голову опоясывает боль, плотным сгустком она исходит откуда-то из основания шеи и обволакивает всю черепную коробку, не давая мыслям выхода. Пульсирует в висках, в затылке, в лобной части, сердце из груди почему-то перебралось куда-то на нейтральную территорию между разбитым носом и не менее изуродованными губами. Странная на мою долю выпала судьба, зато жить весело. Что ни день, то цирк шапито, а то и самый настоящий дурдом на выезде. Тут мне и смех, и слезы, и любовь, и страшные истории, и добрые сказки, и телесные повреждения, и драки, и игры в гляделки, и наблюдения за звездами на крыше дома до утра. Если бы мне предложили выбор: это или спокойное существование – я бы, наверное, все-таки выбрал свое нынешнее положение. Просто тянуть лямку – это, конечно, хорошо, но в таком случае я уже давным-давно был бы (не)счастливо женат и с целой толпой мелких спиногрызов, по воскресеньям ходил в гости к теще, смотрел футбол и пил пиво. И врагу не пожелаешь, хотя Крису нравится. Более того, он счастлив по-настоящему, ему больше ничего не нужно. У меня же все гораздо хуже. У меня не ребенок – у меня дьявольское отродье с мозгом восьмилетнего имбецила, которому палец в рот не клади – дай только с роялем наперевес побегать да повеселиться. И я не выступал бы против, я бы поддерживал его всеми своими конечностями, если бы не на меня ложилась ответственность за здоровье и самочувствие нашей примадонны. Накатывает сильный приступ мигрени, громко скриплю зубами. Хорошо, что мне прилетело всего лишь кулаком, а не гитарой. Тогда в лучшем случае я бы пополнил ряды несамостоятельных калек и не скоро встал на ноги, а в худшем – мой череп долго бы собирали по частям, по осколкам, по крупинкам и пылинкам. Теперь домой совсем не хочется возвращаться. А ради чего? Если раньше меня там просто не ждали, то теперь он превратился в поле боя, на котором никто пока не лидирует. Я не хочу видеть Мэтта, его глаз, в зависимости от настроения хозяина меняющих цвет, его глупой, детской, непосредственной ухмылки и длинных темных ресниц. Не хочу видеть ту неприязнь, с которой он воззрится на меня – высокомерно, снисходительно, обжигающе. От этого взгляда далекий завтрак в моем желудке закипит и свернется, а свежие раны в одночасье покроются толстой коркой. Еще раз провожу языком по губам. До сих пор больно. Послать бы сейчас все куда подальше и рвануть домой, в родной Тинмут, в любимую дыру, забытую и Богом, и людьми, в нем не живущими. Денег в кармане как раз хватит на такси. Вещи? Хрен с ними, у меня с собой всего по минимуму – джинсы, пара маек, пара рубашек. Ключи? Какая, к черту, разница: Ма будет дома, но можно завалиться и к Крису. Зарядка для мобильного? Плевать, куплю себе новую. Все просто. Выйти на дорогу, протянуть руку – и через три часа я буду пить горячий чай в родных стенах, в которых я вырос и провел, возможно, лучшие годы своей жизни. Правда, последнее, чего бы мне сейчас хотелось, - показываться кому-либо в таком виде. Пусть пройдет. На мне все заживает как на собаке, через пару дней схватившаяся корочка начнет медленно осыпаться, обнажая новую кожу, через неделю побледнеют гематомы, которые, я уверен, появились, ведь не могли не появиться. Некоторое время спустя о стычке не будет напоминать ничего. Получается, придется терпеть эту холодную войну еще две недели? Похоже, что так. И ладно, в конце концов, я всегда могу припугнуть Мэтта ответным ударом. Скорее всего, он догадывается, что я на это не способен, но мой кулак частенько являлся главным аргументом в спорах на протяжении всего периода взросления. Морозный воздух подступающей ночи охлаждает кровь, заставляет ее успокаиваться, бежать по венам легче, медленнее. Немного утихает пульсация в носу, становится проще дышать. Все ли так плохо? Мы будем ненавидеть друг друга день или два, потом мягко скатимся к нейтралитету, а там, глядишь, и до оттепели недалеко. Реабилитация наших взаимоотношений будет проходить тяжело, со скрипом и треском, займет немалый временной отрезок, но к концу все наладится. Это слишком самонадеянно с моей стороны, но я, несмотря ни на что, верю в лучшее. Кончики пальцев начинают леденеть. Ноги сами поворачивают в сторону дома, от которого я успел довольно далеко уйти, погрузившись в спутанные мысли. Перед глазами все слишком ясно, даже странно, словно воздух превратился в прозрачный лед и теперь лишь сверкает, отсвечивая сияние луны, которая, в свою очередь, отражает солнце. То ли открывается второе дыхание, то ли первое не успело закончиться, но я даже не запыхался – ни на первоначальном пути, ни на обратном. А потом начинает идти снег. Всюду тихо и безветренно, поэтому он падает, падает, мягко опускается на скованный холодом асфальт, на верхушки фонарей, на крыши домов и магазинов. Снежинки необычно крупные, их много, и все они сверкают в рассеянном электрическом свете. На звезды похожи. Все такие разные, но одновременно – такие одинаковые, как близнецы с непохожими отпечатками пальцев и сетчатками глаза. Некоторые из них путаются в волосах, оседают на лицо, тают на горячей коже и стекают прохладными слезами по щекам. Кажется, я остываю и прихожу в себя. Квартира встречает неожиданной пустотой и затхлостью, создается ощущение, что ее так и не удосужились обжить. Хотя из гостиной раздаются шипящие звуки, через которые пробивается мелодия – старая, дребезжащая, напоминающая о шестидесятых годах, когда под такую музыку отрывались еще наши родители. Тихо прикрываю за собой дверь, стягиваю пальто в коридоре, направляюсь в спальню. Заснуть бы и проспать хотя бы месяц, а, проснувшись, узнать, что в мое отсутствие все само собой наладилось. Но возле дверного проема, ведущего в комнату, что-то останавливает. Я замираю на самом пороге, как-то отстраненно глядя на Мэтта, сидящего прямо на полу и скрестившего под собой ноги. Перед ним стоит старый патефон небольшого размера, неизвестно где найденный, а вокруг разбросаны виниловые пластинки, старые и, по всей видимости, самые что ни на есть раритетные. Здесь вся классика: The Beatles, The Kinks, The Beach Boys, The Doors, The Grateful Dead, Queen, Элвис Пресли – и многие другие, похороненные под завалами. Легкие, воздушные мотивы чудесным образом снимают напряжение, расслабляют, заставляют отвлечься от невеселых мыслей, вызванных ссорой, и глубоко вздохнуть полной грудью, не зацикливаясь на неприятных мелочах. Беллз замечает меня не сразу. Некоторое время он продолжает перебирать пластинки, внимательно вглядывается в трек-листы, отпечатанные на обратной стороне, словно не в состоянии поверить собственному счастью обнаружить такое бесценное сокровище, а затем поднимает голову и замечает меня. Некоторые время мы просто смотрим друг на друга, его взгляд почти ощутимо скользит по нанесенным им же повреждением, припаивая свежие саднящие края, а затем я невесело качаю головой и, не говоря ни слова, удаляюсь в спальню. Там не раздеваясь падаю на кровать, растягиваюсь на ней во весь рост. Тело тут же принимается ныть, выказывая недовольство моим с ним обращением. Да, я знаю, что в последнее время веду себя как последняя скотина и заноза в заднице, но виной всему перманентное присутствие Беллза рядом, алкоголь, пусть даже в небольших количествах, длительное воздержание и неспособность держать джинсы в неприкосновенном состоянии. За все удовольствия рано или поздно приходится платить. Вот я и поплатился. Мигрень постепенно отступает, кровь отливает от лица, становится даже почти хорошо. Внутри черепной коробки воцаряется полнейшее спокойствие, штиль, нирвана, если угодно; кажется, что сейчас я раскину руки, которые тут же превратятся в крылья, и улечу отсюда куда-нибудь далеко-далеко в небеса, затеряюсь между облаков и грозовых туч, буду вертко ускользать от острых иголочек молний. Усталость дает о себе знать, накатывает мягкими теплыми волнами, веки начинают тяжелеть. Прикрываю глаза и уже готовлюсь провалиться если не в нездоровый, беспокойный сон, то по крайней мере – в кратковременную дрему, призванную привести в чувство. Однако моим планам не суждено сбыться. В дверях неизвестно откуда вырастает Мэтт. Я весь внутренне съеживаюсь, напрягаюсь, ожидая «продолжения банкета» и готовясь в случае необходимости дать отпор. Но он даже и не думает драться. Некоторое время он неподвижно стоит, не подавая признаков жизни, после перехватывает мой взгляд и, взволнованно облизнув губы, кивает головой в сторону гостиной. - Что? – недоумеваю я, а он повторяет этот жест еще раз. – Туда? Прийти туда? Мэтт удовлетворенно кивает и испаряется так же внезапно, как и появился. Лежу еще несколько секунд, затем нахожу в себе силы соскрести себя с мягкой, манящей кровати и исполнить его просьбу. Пластинки успели перекочевать с пола на диван, освободив пространство, облупившийся от времени проигрыватель отправился туда же. Теплый электрический свет заливает все поверхности, ритмичное потрескивание создает дополнительный уют, подобно камину, которого здесь очень не хватает.. Будто бы ничего не было. Будто бы мы вернулись назад и сейчас Беллз вновь устроит что-нибудь необычное, из ряда вон выходящее, как всегда это делал.. Приваливаюсь плечом к дверному косяку, немного скептически скрещиваю на груди руки, а он переставляет пластинку и осторожно, с едва уловимым трепетом опускает иглу на блестящий винил. Битловская «I’ve seen that face» начинает играть откуда-то с середины, подходящей к концу, а Мэтт аккуратно ступает по полу, бесшумно, подходит ближе, но не испуганно, скорее… интимно. В нерешительности он покусывает губу, а затем протягивает руку. Ладонью вверх, как бы приглашая. - Что? – снова не понимаю я, а он только указывает на ладонь. – Чего ты от меня хочешь? Беллз не дожидается отклика и тогда сам берет бразды правления ситуацией под свое безраздельное командование. Он сплетает наши пальцы и несильно тянет за собой, в центр комнаты. Я начинаю понимать. - Что? – теперь я почти смеюсь. – Белый танец? Дамы приглашают, а потом уламывают кавалеров? Он положительно кивает, искорки одобрения загораются и тут же гаснут на кончиках его ресниц. Музыка льется тихая, трещащая, шипящая, но такая родная и теплая. И ладонь Беллза в моей – тоже теплая. - Я же не умею! – возражаю я и немного смущенно пытаюсь выдернуть руку обратно, но он крепко сжимает пальцы и не позволяет мне ускользнуть. Улыбается кончиками губ. «Это чушь, - читается на его лице. – Ты ошибаешься. Все умеют танцевать, просто они сами об этом не знают». И я сдаюсь. Я позволяю ему вести себя в самый центр небольшой гостиной нашей съемной квартиры, освещаемой слабой лампочкой. Мы встаем в классическую стойку, я кладу руку на его талию, он сжимает мое плечо. Для пробы делаем несколько поворотов, находя золотую середину в скорости, такте, равновесии. Но Мэтта это, видимо, не устраивает. Поэтому он сокращает дистанцию, с опаской, словно боясь сделать больно, обвивает мою талию руками, где-то под ребрами, не стискивая, как будто я дорогая фигурка из китайского фарфора, которую он боится сломать, редкая, ценная, антикварная. Мне ничего не остается, кроме как обнять его за шею. Он с облегчением выдыхает и кладет голову мне на грудь. Я утыкаюсь носом в его затылок. Начинает играть «Yesterday». В груди необъяснимо щемит. У меня не связано с этой песней ни одного воспоминания, но она так подходит к этому моменту – и словами, и музыкой, и настроением, и создаваемой атмосферой, - что это кажется чьей-то злой шуткой. Кто знает, быть может, Мэтт и правда поставил именно ее, поскольку считает подобающей: мы уже успели слиться в единый организм, по нелепой случайности разделенный на два тела, но думающий на одной волне, на одной частоте, в одной тональности и в одной нелогичной категории. Скорее всего, так и есть. Мы не выделываем страстных балетных па, сбивая на своем пути мебель и обрывая нижним соседям люстры, - просто неловко кружим на одном месте, крепко обнявшись, наступая на ноги, вцепившись друг в друга, как клещи, которые не хотят, чтобы их разлучили. Это не грациозный танец – обыкновенное нелепое баловство, но кому есть до этого дело? Впервые с момента его травмы я необыкновенно четко и ясно ощущаю ту связь, что по умолчанию установлена между нами, она ничего не забирает – ни сил, ни эмоций, - зато дает надежду, насыщает ей, посылает нервные импульсы по электродам из мозга в самые кончики пальцев. И я уверен: Мэтт тоже это чувствует. Когда я прекращу придавать значение быстротекущим моментам, я познаю истинное счастье. Но сейчас я буду впитывать все, что предоставляет нам судьба. До конца. Беллз в моих объятиях кажется еще более крошечным и похудевшим, чем был в последний раз, когда мы касались друг друга по-настоящему. Он обнимает меня, как маленький ребенок обнимает любимого плюшевого медвежонка перед сном. Острые лопатки заметно выпирают, почти что торчат, тонкие плечи время от времени подрагивают. Словно он замерз. Обнимаю его еще крепче, прижимаю к себе еще ближе и безмолвно говорю: не отдам. Никому. Мы кружим по непросторной гостиной нашего временного жилища, в которой стоит неудобный диван, за окном продолжает валить крупный частый снег – первый за эту зиму, его хлопья, как ошметки пепла, белой молью ритмично вальсируют в свете фонарей, а то и дело прерывающийся помехами спокойный голос молодого Маккартни заполняет все пустоты, проникает во все щелочки и растворяется в воздухе: «Why she had to go I don’t know – she wouldn’t say I said something wrong Now I long for yesterday».
MarasmusForever
Сообщение: 24
Зарегистрирован: 03.08.11
Откуда: Саратов
Репутация:
0
Отправлено: 27.09.11 00:04. Заголовок: мои рефлексы явно на..
мои рефлексы явно на самом высоком уровне, если я захожу в тот момент, когда ты выкладываешь очередной кусочек лакомства. с удовольствием чешу за ушком, понравилось оченьочень))
Just_Emotion пишет:
цитата:
Но сейчас я буду впитывать все, что предоставляет нам судьба. До конца.
У меня не ребенок – у меня дьявольское отродье с мозгом восьмилетнего имбецила, которому палец в рот не клади – дай только с роялем наперевес побегать да повеселиться.
понравилось очень)
Оффтоп: а еще, я очень-очень люблю "твои" зимы - тут, в 505 :) читаю, а потом смотрю в окно и прям расстраиваюсь, что там не идет снег х)
Отправлено: 27.09.11 13:20. Заголовок: Я не в состоянии пре..
Я не в состоянии предсказать, а что будет дальше. Может, всё будет медленно, медленно, но верно налаживаться, а может, разваливаться дальше, а потом снова восстанавливаться, а потом...Но наблюдать за этим дурдомом чрезвычайно интересно) Теперь это моя самая любимая часть.
Отправлено: 27.09.11 14:26. Заголовок: как же оно... как же..
как же оно... как же оно прекрасно. невыносимо прекрасно. атмосфера шикарная, и... вот что бы сказал Мэтт, если имел возможность говорить? лично мне кажется, что и так бы - молчал. х) stacy пишет:
цитата:
а еще, я очень-очень люблю "твои" зимы - тут, в 505 :) читаю, а потом смотрю в окно и прям расстраиваюсь, что там не идет снег х)
присоединяюсь! в самом деле - очень проникаешься, причем не только Домом и Мэттом, но и "фоном". волшебно!
Отправлено: 27.09.11 15:24. Заголовок: я целый вечер заебыв..
я целый вечер заебывал две сотни человек, а в итоге взял и ляпнул сюда "Yesterday", я такой я. но я рад, что всем нравится. к месту подошло, значит. спасибо, приходите еще, оставайтесь с нами) потому что дурдом только начинается и обещает быть *фэйспалм*
Отправлено: 27.09.11 15:41. Заголовок: такая нежная часть....
такая нежная часть.. у меня именно такое ощущение осталось))) у них заиграла Yesterday - и у меня в голове тоже, у них она дошла до Why she had to go... и у меня тоже))) такое впечатление, что я видела, как они танцуют, слышала их музыку, знаю, что они чувствуют... Сусел, это потрясающе!
DeLorean
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 28.09.11
Репутация:
0
Just_Emotion, читаю вас уже давно, извините что отписалась только сейчас) это шикарно. просто шикарно. Я ожидала примерения, но такого вот красивого...
Отправлено: 01.10.11 01:43. Заголовок: вот таки эта часть с..
вот таки эта часть с танцем! сильно эмоционально, какое же все-таки выносливое у них чувство. подберу больше слов попозже, но это чудесным образом спасло меня на сегодняшнюю ночь от негативного состояния. спасибо)
Отправлено: 10.10.11 23:24. Заголовок: я тролль, мудак и со..
Оффтоп: я тролль, мудак и совсем вас не люблю, я знаю. однако мне нужно было пережить очередное обострение много чего всего, пришлось выпилиться, изолировать себя от общества, кое-что переосмыслить и привести мозги в порядок. так что я снова с вами и бросать вас пока не собираюсь. эта часть охарактеризуется бабскими истериками с одной стороны, тролльными замашками - с другой (тролль-персонаж от тролля-автора недалеко ушел), склоками, ссорами, скандальчиками, интрижками и расследованьицами. я неизменно ржу над этой частью, хотя сам не помню, какого черта вообще здесь происходит. да что я вам рассказываю? со вторником, епт.
19. Потом Беллз едва ли не силком отволакивает меня на кухню, усаживает на табуретку и принимается рассматривать нанесенные им же повреждения. Щурится, хмурит брови, так и сяк поворачивает голову, примеряясь под разным углом. На его лице написано сочувствие, видно, что он искренне сожалеет о содеянном, но уже ничего не может изменить, пусть даже хотел бы. Я не шевелюсь. Боль возвращается толчками, хотя уже не такая сильная, как прежде, становится тяжело говорить: засохшая кровь осыпается кирпичного цвета струпьями, колет и царапает рану. Однако у Мэтта такой озабоченный вид, что не могу сдержать улыбки. Она выходит кривой, односторонней, однобокой. Он задумчиво облизывает губы и озирается по сторонам; резко вскакивает, хватает глубокую тарелку и набирает в нее горячей воды. Тщательно моет руки, достает из аптечки моток бинта и возвращается на место. Я надеюсь, он не будет… Громко, протестующе шиплю, когда он принимается промывать повреждения. Кипяток обжигает куда сильнее, чем обжигал бы нетравмированную кожу, но стараюсь терпеть, потому что знаю: Беллз хочет только добра. Он касается осторожно, незаметно, тщательно рассчитывая силы; смывает сгустки, очищает, готовит к дальнейшей обработке. Следом в ход идет перекись, которая совсем не щиплет и приносит только облегчение. Сопереживающий вид Мэтта так и говорит: «Мне очень жаль, прости, я не хотел». - Я сам виноват, - заверяю я, улучив момент. – Мне не надо было так говорить. Я был на взводе, хотя понимал, что ты здесь не при чем, хотел как можно больнее уколоть тебя… Как вижу, у меня получилось, - его рука случайно соскальзывает, и я крепко зажмуриваюсь, ослепленный болезненной вспышкой. – Я не умею этого делать, но… Прости, в общем. За все, что я сказал или сделал, намеренно или случайно. Беллз слабо улыбается и мимолетно прикрывает глаза, показывая, что изменения приняты. На душе как-то легчает, отпускает напряжение. Не представляю, в который раз уже перед ним извиняюсь, но я согласен просить прощения снова и снова, если это все исправит. Я ведь на самом деле считаю себя виноватым. Сколько раз я собирался держать язык за зубами, невзирая на развитие событий, а что в итоге? Проиграл самолюбию, позволил ему взять верх и не сдержался? Хорош, ничего не скажешь. Так держать, есть чем гордиться! А Мэтт, несмотря ни на что, терпит и не поворачивается ко мне спиной, хотя давно мог бы отправить в увлекательные путешествия в далекие края. Наверное, я должен ему по гроб жизни уже хотя бы за поддержку, но ведь бескорыстный - не станет ничего брать. И снова тот же самый вопрос: а за что? Что именно я сделал в прошлой жизни для того, чтобы этот человек свалился на мою голову? Я повторю и в этой - и в следующей буду обеспечен присутствием самого странного, но самого чистого и искреннего существа во всей вселенной. Мэтт откладывает в сторону грязно-ржавый бинт и придирчиво осматривает результат. Он так и светится самодовольством, согревает теплым взглядом, каким-то густым, медовым и обволакивающим, и я поспешно отворачиваюсь, вспомнив старую примету: зрачки, говорят, предательски расширяются, когда смотришь на человека, который тебе нравится. - Спасибо, - благодарю я, коснувшись теперь уже чистой раны кончиком языка. Как-то кисло. – Сам бы я не стал этим заниматься. Беллз лезет за блокнотом и пишет: «Это меньшее, что я сейчас могу для тебя сделать. Ты тоже прости. Я не подумал, что удар выйдет таким сильным». - Долгие годы с гитарой наперевес даром не прошли, - он снова улыбается, однако его улыбка тут же гаснет, потому что я спрашиваю уже серьезно и немного печально. – И доколе же мы будем играть друг у друга на нервах? Он вздыхает, переворачивает страницу худеющего на глазах блокнота и строчит: «Я так просто не могу. Ты мой лучший друг, я хочу дружить с тобой, как это было всегда, но с некоторых пор… Я не знаю, я ни в чем не уверен. Мне и страшно, и странно, и непонятно одновременно. С одной стороны, меня необъяснимо тянет к тебе, а с другой…» Он много раз зачеркивает последнюю строчку, а я задерживаю дыхание, чего-то ожидая. - Это нормально, - мой голос звучит внезапно очень хрипло. – Меня тоже… к тебе тянет. Мэтт поднимает на меня большие оленьи глаза, растерянные, потерянные, страдальческие, как-то потускневшие, побледневшие. Сердце пропускает удар, и я пытаюсь свести все в шутку. - Тяготение – это ведь физическое явление, разве ты забыл? Вспоминай, в школе ты знал физику гораздо лучше меня. Шутка улетает в молоко. Беллз предельно серьезен. «В любом случае, я во всем разберусь сам. Это мои загоны, мне и предстоит их расхлебывать». - Расскажи мне, - мягко настаиваю я. – Я предлагаю свою помощь, не отказывайся. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой в этом мире, мне ты можешь рассказать. Давай мы посидим, подумаем, что-нибудь решим. «Нет, это ерунда. Забудь, ничего важного. Так, блажь нашла». Судя по лицу Мэтта, он сейчас расплачется. Или его стошнит. Как бы то ни было, он выглядит таким мизерным и жалким, что я не могу удержаться, встаю и обнимаю его, прижимаясь грудью к спине. Он выдыхает судорожно, испуганно, и я чувствую, как бешено бьется его сердце. Я его не виню: это первый раз с той ночи, когда я вторгся в его личное пространство и оказался так близко. - Тише, - успокаивающе шепчу я в его ухо, - все в порядке, это же я. Спасибо тебе за все, прости, если обидел своими словами. Ты же понимаешь: я не специально. Мэтт незаметно кивает и, подняв руки, обнимает меня за шею. Так мы и проводим следующие несколько минут: неподвижно, в неудобном положении, от которого у меня затекает поясница, а у него – плечи. Но он подпустил меня к себе, не испугался, не сбежал, а это о многом говорит. Как минимум о том, что я нахожусь на правильном пути. И теперь я не отступлю. Его дыхание постепенно выравнивается, точно он снова принимает меня. Авторизация пройдена успешно, доступ благополучно открыт, личность установлена. Ничего не изменилось - мы все те же, только обстоятельства сложились немного иначе и заточили нас в клетку собственных сомнений, неуверенности, неопытности. Но я уверен, что и из нее мы найдем выход. Не будем повторять собственных ошибок, научимся вовремя прислушиваться друг к другу, станем более внимательны и начнем держать языки за зубами. Все на самом деле очень просто, нужно лишь встать на правильный путь и больше с него не сворачивать. В кухне висит неловкая тишина. Она не давит на уши, изредка разбавляется завываниями холодного ветра, гуляющего по переулкам и подворотням и гоняющего снежинки. Слышно глубокое напряженное дыхание. Мэтт по-прежнему чего-то боится, хотя зря. Он медлит еще некоторое время, а потом осторожно берет в руку карандаш и пишет, чтобы как-то нарушить гнетущее безмолвие: «Как себя чувствуешь?» - Прекрасно, - отвечаю я со слабой улыбкой, игнорируя пульсацию в черепной коробке. Голова кажется чугунной и пустой, мозг плавно парит в свободном полете, изредка ударяясь о стенки и задорно отскакивая в противоположную сторону. – Обо мне не беспокойся: здесь не мне ртом работать. Беллз вскакивает с такой скоростью, что я даже не успеваю среагировать – только осознаю, что он находится чуть ли не на другом конце коридора и смотрит на меня дикими, испуганными глазами. Блять, ну теперь-то что? Что еще я сделал не так? - Мэтт? – терпеливо спрашиваю я, клятвенно обещая себе не срываться. – Что опять случилось? Он пытливо сверлит меня взглядом, потом с опаской подходит немного ближе, точно я взбесившийся тигр, на ходу что-то черкая, вырывает листок и протягивает мне. «Работает ртом?» - написано на нем, и мне вдруг хочется громко, истерично рассмеяться, так, чтобы задрожали стекла и полопались лампочки; чтобы переполошились соседи, а Мэтт бросился звонить в «скорую» и выстукивать азбукой Морзе незамысловатое объяснение: у его друга окончательно поехала крыша. - Ты это серьезно? – вкрадчиво интересуюсь я, недоверчиво палясь на клочок бумаги. Он только скрещивает на груди руки и немного прищуривается. Между его бровей залегает складка. – Или ты просто ищешь еще один повод поскандалить? В ответ – ни телодвижения. Это уже входит в привычку: ссориться в пух и прах до разбитых лиц и ненависти, затем мириться, душа в душу проводить следующие сорок минут и снова повторять весь цикл по кругу, от самого начала до самого конца. Порой начинает казаться, что за моей жизнью следит по крайней мере миллиард человек по всему миру, а Беллз – подставной актер, призванный каждым своим действием доводить меня до белого каления. Это что еще за «Шоу Трумана» в моем неумелом, нелепом исполнении? Только этот фильм получил три номинации на «Оскар», три «Золотых глобуса» и целую гору прочего металлолома, что же в конечном итоге получу я? Так и параноиком сделаться недолго. Нужно поиметь терпение, пока оно меня не поимело. - Брось, Мэтт, - начинаю я, и теперь это больше похоже на нытье и мольбы. – Неужели ты правда решил, что я имею в виду что-то еще, что у моих слов двойное дно? С каких пор ты во всем видишь подтекст? В моих руках оказывается еще один лист: «Я видел его всегда». - Это называется «навязчивые состояния»! Ты подозреваешь все и вся, никому не доверяешь и ведешь себя как последний кретин! Что, скажи мне, что ты подумал? Что я пытаюсь вернуться к теме той ночи или, может быть, даже той самой памятной подготовки к экзаменам? – судя по тому, что он резко отводит глаза, я угадал. Какой молодец. - Так вот знай: если я о чем-то и говорил, то лишь о том, что здесь пою не я, а ты, хотя и ты здесь в последнее время тоже больше не поешь! И то, что ты за этим усматриваешь, - это только твои проблемы. «Ты мог проявить хотя бы немного такта и обойти эту щекотливую тему!» Еще немного – и Мэтт примется писать прямо на стенах. Размашистыми буквами, которые будут продирать дешевые бумажные обои и вычерчивать линии прямо по бетону, а со временем – стираться из бытия и складываться в бесполезные символы, запечатлев былое. Словно в память о событиях, происходивших в этом доме. - Знаешь, я барабанщик, - кривлю рот в недоброй ухмылке. – У меня есть чувство такта. Глаза Мэтта с невероятной скоростью мечут молнии, такие же синие и сверкающие, как и радужка. Крылья широкого носа трепещут, показывая, что он просто в бешенстве, а я вдруг замечаю, что пытаюсь обуздать биение сердца, пустившегося отбивать чечетку по всей грудной клетке. Мы топчемся на одной и той же теме, по-разному ее обыгрывая, вскоре я заучу все реплики и смогу отвечать даже во сне. И я почти спокоен. «Почти» здесь – ключевое слово. Беллз стремительно разворачивается вокруг своей оси и удаляется в спальню, потому что – в этом я точно уверен – у него больше нет аргументов, которые можно привести в этом споре. Он потерпел поражение на всех фронтах: бой изначально был бессмыслен – и отказывается это признавать. Я почти горжусь собой и проявленной выдержкой, хотя в горле, заставляя воспаляться и саднить, по-прежнему клокочут какие-то бессмысленные обвинения в его адрес. Делаю пару глубоких вдохов и следую за ним. Несколько часов здорового сна – лучший выход из сложившейся ситуации, к утру мы остынем и помиримся. В очередной, чтоб его, раз. Осторожно стягиваю майку, стремясь не зацепить свежие увечья, уже спокойнее избавляюсь от джинсов и ныряю под одеяло, едва ли не мурлыча от удовольствия. Вместе с ним накатывает миролюбие, сладко потягиваюсь, крепко зажмурившись, как сытый кот. Сонно зеваю. Мэтт с неодобрением следит за моими действиями, его губы шевелятся, как будто он бормочет что-то, чего в силу обстоятельств я не способен услышать. Но несложно догадаться, что это явно что-то не очень хорошее. На лице написано глубочайшее неодобрение; если бы взглядом можно было убивать, меня бы сейчас здесь не лежало и не потягивалось. Игнорирую его минуту, две, а затем все-таки не выдерживаю. - Блять, ну что такое? – в моем голосе звучит вызов. – Мне надоело ходить по собственной квартире как по минному полю! Черт, да я в собственной кровати себя так же чувствую! Беллз скептически поджимает губы и вслепую черкает: «Если тебе что-то не нравится, ты всегда можешь уйти на диван». Прищуриваюсь и с трудом разбираю его каракули. Вопросительно приподнимаю брови. А потом хватаю подушку и впихиваю ему в руки со словами: - Нет, знаешь, как мы поступим? – злость на его лице сменяется недоумением. – На диван пойдешь спать ты.
уж это точно... Американские горки, блин... Математически это можно выразить с помощью синусоиды: все очень заябись, все пиздец как плохо... и так до бесконечности хотя у мальчиков прогресс, они успели перекинуться парой слов о том, что происходит между ними, правда потом наступил очередной... минимум, но ничего, я в них верю. интересно, как много изменится в них самих, в их отношении к этому миру, когда они выйдут из этой ситуации. Насколько еще терпимее станет Дом и замкнется в себе Мэтт (или наоборот?)
Оффтоп: автор отсиделся и вышел из обещанного подполья :)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 10
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
