Автор: Krista Название: Ищущий Дисклаймер: никто мне не принадлежит Предупреждения: мат, насилие Рейтинг: NC-17 Пейринг: Фрэнк/Джерард Жанр: angst, POV Джерарда (воспоминания, дневник) Тип: slash Размер: миди-макси (как пойдет) Статус: в процессе Саммари: «Думаешь, ты - ищущий?» В этом фике Джер и Фрэ отношения к MCR не имеют. И еще, здесь у них разница в возрасте – 6 лет. Так надо. От автора: Это – важная для меня вещь. Это серьезная – для меня – вещь. Выложусь по полной – иначе никак. Это – почти реальная история. Но только почти. Кто-то точно поймет, откуда взялась идея. В моей голове это уже написано до последней строчки. И – да! *клянется на крови* Это первый и последний мой фик, где Фрэнк таков, каков он здесь.
Сообщение: 361
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
8
Награды:
Отправлено: 16.11.09 21:09. Заголовок: Глава 1 (самая безоб..
Глава 1 (самая безобидная)
Я начал вести свой дневник задолго до этих событий. И довольно продолжительное время не прикасался к нему. Не знаю, почему - то ли потому, что мне стыдно было заглядывать на страницы и понимать, каким идиотом я был, кропотливо занося чернилами на бумагу никчемной памяти совершенно пустые факты своей скучной биографии, то ли оттого, что в моей жизни начало происходить нечто по-настоящему подлинное. Наверное, по тому, ведет человек дневник или нет, можно смело судить, насколько насыщена его жизнь этими самыми подлинными, настоящими событиями. Я жил; забросив свой дневник, забыв про рисунки, я действительно жил эти несколько месяцев той самой жизнью, теми самыми часами и минутами, которые заставляют понять, что нельзя тратить время на перебирание мыслей, переживаний и того, что уже случилось - важно только то, что здесь и сейчас; только это и имеет истинную ценность. Потому что вчера уже прошло, а следующей минуты может никогда не быть - кто знает? Но это не имеет больше значения. Раньше я не понимал этого, теперь же точно знаю - но какой прок, если у меня нет сил и желания использовать это? И только теперь, спустя несколько месяцев, как все закончилось, я, наконец, отваживаюсь признаться себе в том, что моя жизнь снова стала прежней - пустой, никчемной. Серой. А, может, она никогда и не менялась, и не менялся вовсе я сам? Возможно, да. Возможно, я просто умело обманывал сам себя, выкрав искрящийся свет чужой жизни и выдав его за мой собственный; возможно, мне просто позволили купаться в нем... Но всё закончилось, и я не могу больше тянуть. Я хочу запечатлеть, сейчас и немедленно, на этих ненавистных мной страницах, события последних месяцев. Зачем? Чтобы перечитывать эти текста до конца своих дней, пряча в запертом ящике стола от жены и детей, которые рано или поздно у меня появятся. Чтобы сжечь тотчас же, как только я закончу. Или, как и многие подобные мне дураки, лелеять тайно глупую надежду, что каким-то мистическим образом этот дневник попадет к нему в руки - и он прочтет его. Когда-нибудь. Сейчас всё, что я могу – сидеть и жадно вспоминать. С чего начать? Я сам не знаю. С первого дня? С того самого, первого проклятого дня? Стоит ли упоминать о том, как сильно в тот день у меня болела голова? Или о том, как мерзко, гадко, серо, сыро было на улице... И вправду, было преотвратно. Да и голова болела жутко. Не знаю, правда, почему меня черт дернул всё-таки сесть в машину в то утро и поехать в университет. Может, всё дело в том, что мне уже 26, а я до сих пор живу с родителями. Не знаю, не могу сказать наверняка. Я не большой любитель шумного общения с сопляками, большинство из которых как минимум на четыре года младше меня; но в тот день я предпочел торчать среди них на лекции, распластавшись по столу, беспрепятственно кимаря, положив голову на сгиб локтя не менее сонной однокурсницы и слушая мерное бормотание престарелого преподавателя. Всё лучше, чем сидеть дома с матерью. Тяжелые дождевые капли барабанили по стеклу, эхом отражаясь от стен аудитории, и меня клонило в сон все больше. Где-то надо мной, под высоким потолком неровно гудела, мигая, голубовато-молочная лампа. На заднем ряду перманентно шмыгал носом Мэттью Кирби. Я точно знал, что это он, потому что он вечно так делал. С его постоянными простудами и хроническим гайморитом все в университете заранее могли запросто догадаться о его приближении по этим жутким трубным звукам. Лампа, казалось, гудела все громче, донося до меня даже на таком расстоянии еле уловимые воздушные вибрации. Я сам не заметил, как уснул. Мне виделся уже, наверное, десятый по счету сон, когда что-то подо мной зашевелилось, и, в конце концов, мне зарядили локтем в ухо. Я дернулся, резко выпрямился и зажмурился от света. Наш лектор - он что-то говорил все это время, пока я пытался определить свое местонахождение - стоял у самого первого ряда, положив руку на плечо какому-то невнятного вида существу, и тем же нудным голосом, что и всегда, зачитывал с листа информацию, без которой я, скорее всего, прекрасно мог бы обойтись. Слух отказывался мне подчиняться, видимо, задержавшись где-то в пограничном состоянии между сном и явью, и я никак не мог различить, что он там бубнит себе под нос. Я заморгал, пытаясь хотя бы получше рассмотреть того странного субъекта - и у меня тут же нещадно зарябило в глазах от кошмарного сочетания цветов: зеленые узкие джинсы - и ярко-красная толстовка, ну и краски... Я никогда не считал себя особенно высоким, но это нелепое чудо было по крайней мере на голову ниже меня. Темные волосы - короткие, непонятно ассиметричные, с редкими выкрашенными проблесками белого и красного. Ну, чистый попугай. Большие глаза пытливо осматривали каждого студента из-под длинной челки. Только тогда, когда я успел более-менее основательно рассмотреть его своими близорукими глазами с третьего ряда, и сознание, наконец, начало просыпаться, я расслышал шепот, который волной прошел по аудитории. Джейн, моя соседка справа, мгновенно сориентировалась, и до меня долетели обрывки ее торопливого бормотания. Фрэнк Айро, очередной кусок живого мяса на скотобойню нашей публики. В университете было несколько особо жадных до подобных экземпляров живодеров, но об этом позже. Я немало удивился, когда понял, что парень попал к нам по переводу. Уж куда-куда – а в эту чертову шарагу, по моему мнению, ни один здравомыслящий студент не мог перевестись по собственному желанию. Лектор, наконец, закончил свою неразборчивую трепотню, сложил лист пополам, сунул в карман пиджака, отпустил парня - и тот, придерживая одной рукой лямку внушительного серого рюкзака, легко взлетел по ступенькам, быстро зацепил взглядом свободное место слева от меня - и плюхнулся рядом, так, что весь ряд тут же заходил ходуном. Я машинально придвинулся поближе к Джейн, готовясь снова уткнуться в нее и немного вздремнуть, но новенький, выпотрошив на стол добрую часть содержимого рюкзака, поерзал на месте, пыхтя, повернул ко мне голову и улыбнулся во весь рот. - Ты ведь не против, что я здесь сел? - спросил он шепотом, наклоняясь над столом и блуждая взглядом по моему лицу. Дурацкая постановка вопроса. Я невольно скривился. Эта кофта была ему слишком велика, волосы сзади острижены намного короче, чем челка, падающая на лицо и почти полностью скрывающая правый глаз. На шее, ниже уха - довольно примитивно вытатуированный скорпион… Не получая ответа, новичок улыбнулся еще шире, беспрестанно жуя непонятного кислотного цвета резинку, быстро мелькающую между его белыми зубами. Зубы у него были ничего; немного криво стоящие нижние, но, в общем - ничего. Мое сознание пыталось вернуть себе положенное сонное состояние, и цветастость этого парня действовала мне на нервы. Впрочем, как и его радостная улыбка. Я всегда был убежден в том, что улыбаться во все тридцать два зуба совершенно незнакомым людям способен только полный идиот; как и неприкрыто их разглядывать, будто они добровольно выставили себя в какой-то галерее на всеобщее обозрение. - Ты уже сел, - хмуро констатировал я. Из-за того, что этот попугай чуть ли не лежал на столе, он казался еще меньше. Улыбка медленно сползла с его лица, глаза также пристально продолжали меня изучать - он даже убрал челку за ухо, такой я был интересный, черт подери... Я уже хотел сказать что-то по этому поводу, но Джейн бесцеремонно отпихнула меня острым локтем, заняв мой законный кусок стола и улыбаясь. Тяжело вздохнув, я откинулся на спинку сиденья, давая ей возможность поближе подобраться к вожделенному объекту. - Салют. Я Джейн. Ты - Фрэнк Айро, да? - прошептала она так, что слышала, наверное, вся аудитория - по крайней мере, человек пятнадцать из передних двух рядов тут же повернули головы. Новичок снова заулыбался. Я успел подумать, что улыбка у него какая-то девчачья, неправдоподобно широкая, да еще и зажигается на его лице неожиданно и резко, будто лампочка. Я вперился невидящим взглядом в доску, успев заметить, как парень медленно качает головой: - Только Айеро. - Чего? - Джейн глупо захлопала ресницами. До нее вообще долго доходит. - Не Айро. Аййййеро, - протянул он, старательно давя согласную и делая ударение на "е". Джейн снова моргнула - и вдруг пребольно ткнула меня кулаком под ребра: - Ага, ясно. А вот это Джерард. Я покосился в сторону парня, боясь, что он может снова переключиться на меня. Так и случилось. Большие каре-зеленые глаза снова изучали мое лицо. Черт, он что, всегда улыбается... - Джерард? - уточнил он. Вот кретин… - Только Джерааард, а не Джееерард, - поправил я нехотя. И вдруг этот попугай так неожиданно засмеялся, что я резко вздрогнул и повернулся к нему всем корпусом. Смех у него был звонкий и жутко дурацкий. Старик недовольно кашлянул. Фрэнк быстро прикрыл ладонью рот, смущенно краснея и снова переходя на шепот: - А у тебя есть чувство юмора, - сказал он, словно глаголя истину, которой мне так не хватало в этой жизни. - Смешно, - не унималось это недоразумение, переводя взгляд с меня на девчонку и обратно. - Что смешно? - пробормотал я машинально, стараясь отодвинуть однокурсницу локтем и освободить себе, наконец, место для сна. - Смешно, - повторил он; и вдруг, сморщив нос и продолжая улыбаться, выдал. - Джейн и Джерард. Забавно. Я чуть со скамьи не грохнулся. Ей-богу, он и в самом деле болван. Кое-как оттеснив Джейн, я положил голову на скрещенные руки, отвернувшись от этого идиота и надеясь, что хоть теперь он отвяжется. Девушка бросила на меня осуждающий взгляд, поджимая и без того тонкие губы. Так что я просто закрыл глаза. Уснуть мне так и не удалось, потому что это разноцветное чудовище постоянно ерзало, крутилось на месте и пихало свою тетрадь, которая больно впивалась мне углом в плечо. К концу лекции я готов был его прикончить. Когда мы начали собираться, он долго рассовывал свое барахло по карманам рюкзака и, выскочив, наконец, в проход, бодро поинтересовался: - А где здесь туалет? Мне никогда не нравилась Джейн, честное слово. Но когда она безапелляционно сообщила: "Джер тебя проводит", - я просто встал, перекинул ремень сумки через плечо и, ни слова не говоря, вышел в коридор, по пути задев новичка плечом. Я был раздражен до предела и, боюсь, если мне пришлось бы таскаться с этим кретином по всему корпусу - я бы просто-напросто его прибил.
Сообщение: 364
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
8
Награды:
Отправлено: 16.11.09 22:11. Заголовок: Just_Emotion, та пиш..
LemonDay пишет:
цитата:
нетнетнет.
дадада... LemonDay, и вот это - человек, который не любит слэш-фики Спасибо тебе большое Но дальше, надеюсь, будет лучше. Мне эта глава не очень нравится. Она не такая, какой будут остальные. Слишком поверхностная и флаффная.
Сообщение: 46
Зарегистрирован: 06.10.09
Откуда: Москва
Репутация:
0
Отправлено: 17.11.09 09:18. Заголовок: Krista а я догадалас..
Kristaа я догадалась откуда идея даже больше. меня очень радует, что ты взялась за этот фик, ежели он по мотивам реальных событий (понятно, что не полностью). да уж, язык твой неповторим . ла-ла-ла. ну, ты поняла уже, что мне очень нравится, да?))
Отправлено: 17.11.09 14:50. Заголовок: омг.. я почему-то ре..
омг.. я почему-то решила, что здесь POV Фрэнк. И вдруг в аудиторию заходит некий попугай )), естессна, я подумала, что это Джер о_О когда я уже научусь шапки читать?..
А вообще глава ничего ) У меня уже ломки начались.. давно не читала макси фики (ну, или хотя бы миди..) Жду проду, определенно )
Сообщение: 370
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
8
Награды:
Отправлено: 17.11.09 20:22. Заголовок: Avomora пишет: а я ..
Avomora пишет:
цитата:
а я догадалась откуда идея
Молодец, ребенаг) Ага, я всё понял Люблю. Mikey S., спасибо?? Тебе спасибо за спасибо, угу А на свой вопрос ты уже и сам ответил, бро) Mars_Heart пишет:
цитата:
И вдруг в аудиторию заходит некий попугай )), естессна, я подумала, что это Джер о_О
Чорд! Мне такое в голову не приходило, но можно было бы попробовать) Mars_Heart пишет:
цитата:
А вообще глава ничего )
Вот именно, что ни-че-го Она мне не нравится. Но ее можно считать прологом, как-то так... Спасибо, будем стараться One_american_idiot, а что - нэ?
Честно говоря, я никогда не стремился быть в центре внимания. Среди студентов было множество людей, которые попросту не замечали меня; но была еще и небольшая группа обожающих. Я не преувеличиваю, правда. Взять, к примеру, Джейн. Дура несусветная – но уж очень удобно спать у нее на локте. Она часто меня раздражала. Как и Мэтт Кирби, который, к слову, тоже был почти без ума от меня. Странноватый, несуразный, болезненный. Болтун и наркоман, с первого курса - на крэке. Но он был веселым парнем. Может, поэтому я и терпел его. Сейчас его уже нет. Я вообще заметил эту тенденцию – люди вечно тащатся от тех, кому на них насрать. А мне было насрать абсолютно на всех, с самого первого дня моего обучения; быть может, даже с рождения – не уверен. Я никогда не был болтливым и шумным, но вот гордости мне не занимать – может, в этом все дело. Может, поэтому люди вроде Кирби и Джейн всегда тянулись ко мне, и будут тянуться, наверное, всю жизнь, несмотря ни на что. На самом деле я, конечно, не считаю, что мне стоит этим бахвалиться. Просто у меня никогда ничего не было, кроме этого. Парни вроде меня для таких людей – загадка, а сами они мало что из себя представляют, вот и липнут… Тогда я думал, что это паршивое недоразумение – из той же компании. Но, в отличие от Джейн и Кирби, его я терпеть не собирался. Однако, эти чертовы отморозки всё решили за меня – и на следующее же утро психоделической расцветки чудо поджидало меня на ступеньках главного корпуса. Я никогда не мог понять, почему до людей так долго доходит, что они не нужны. Нет, серьезно – неужели я плохо дал ему понять, что у меня нет никакого желания с ним носиться? Я был недостаточно резким, пренебрежительным, я был чересчур дружелюбен, или слишком слабо задел его тогда плечом? Это было давно, но я отлично помню, что Кирби точно так же таскался за мной повсюду, пока я не позволил ему быть рядом. Он был уперт до невозможности – и, что уж там, он был гением, когда дело касалось эссе или курсовых работ. На втором курсе он познакомил меня с Джейн. Не знаю, на что был расчет, но я с ней так и не переспал. Думаю, с ней вообще никто не спал, хотя она хороша невероятно. Не знаю, в чем именно тут дело – то ли она худовата, то ли голос у нее слишком уж резкий… Даже думать не хочу, правда. Я-то ей нравился, это было ясно. Но выражала она это так специфически, что я не стал бы даже из жалости… Ну, хорошо. Хватит. Не мне говорить о чем-то, что делается из жалости. Погода была совершенно иная, нежели вчера – было солнечно и даже относительно тепло. Но голова болела так же, как и днем раньше. Я выбрался из машины и направился к корпусу. Я никогда не пытался найти взглядом знакомых; если кому надо – они сами меня найдут, в конце концов. Он сидел на ступеньках, с краю, крепко зажав коленями рюкзак, и читал какой-то сборник стихов. Я даже успел удивиться, потому что он не был похож на читающего парня. Замусоленная челка спадала на лицо, и он дул на нее. Черт возьми, он постоянно это делал. Не пытался выпрямиться, даже не думал спрятать челку за ухо – сидел и дул на нее, раз за разом, как идиот. Возможности обойти его у меня не было, и я напрямую направился ко входу. Когда мне оставалось сделать еще шагов пять, чтобы пройти мимо, новенький вскинул голову, щурясь от яркого солнца, и широко улыбнулся. - О, это ты?! – воскликнул он так, словно я тут уже с полчаса торчал и только и ждал, когда же, наконец, на меня обратят внимание. Я мог только сжать зубы, ругаясь про себя. Всё-таки он меня поджидал, чертов попугай. На этот раз джинсы были черные – но вряд ли это что-то меняло… Пока я стоял, думая, следует ли мне поздороваться, или будет лучше просто пройти дальше, он захлопнул книгу – просто захлопнул, без какой-либо закладки – сунул ее в рюкзак и легко вскочил на ноги, продолжая улыбаться во весь рот. Я только тут заметил, что у парня были проколоты нос и нижняя губа. В первый день этих двух маленьких колец не было – или я не обратил внимания. Он просто стоял на несколько ступенек выше меня; стоял, молча пялился и ждал чего-то. Меня как-то неожиданно осенило, и я хмуро покачал головой: - Парень… - Фрэнк, - поправил он; так мило и вежливенько, что меня чуть не вывернуло наизнанку прямо на эти проклятые ступеньки. Пришлось последить за собой, чтобы не скривится: - Фрэнк. - Угу? - Номер не пройдет. Скажи Джейн, пусть найдет тебе другую мамочку. - То-есть…, - он чуть приоткрыл рот, вскинув брови. Я кивнул. - Я не собираюсь с тобой нянчиться, Джейн выбрала не того человека. Не то, чтобы он покраснел – но смущение, даже, скорее, замешательство я успел заметить на его лице, пока он секунд пять молча раздумывал о чем-то. Конечно, он меня понял. Но глаз не отвел - удивительно тупое создание. - Это не Джейн. Нет, она тоже, конечно, но я, вообще-то, сам, - он явно закончил. Странно он строил фразы, очень странно, правда. - Значит, ты тоже не того человека выбрал, парень. - Я Фрэнк… - Мне по барабану – веришь? Невообразимый человек. Я уже так все четко, по-моему, объяснил – а он все пялился. Даже не сердился на меня. Просто стоял и смотрел, внимательно и как-то немного грустно. И меня это взбесило вдруг страшно; даже не знаю, почему – но я буквально вышел из себя. Я сделал несколько шагов вперед, и мы оказались на одной ступеньке. Как я и думал, он был где-то на голову ниже меня. Чтобы отвлечься, я стал прикидывать, сколько ему могло быть лет… От восемнадцати до двадцати пяти – неплохой диапазон… - Слушай, - заговорил он; так неожиданно серьезно, что я даже растерялся. – Я тут никого пока не знаю, кроме тебя и Джейн. Ее я не нашел, так что, может, ты объяснишь мне, что здесь и как? Я молча смотрел на него, а он, не отводя взгляда – на меня; снизу вверх, вскинув подбородок, прямо и спокойно. Он был странный малый. Он меня не боялся. Не то, чтобы я был каким-нибудь уродом, или считал себя очень уж устрашающим – но мне как-то не любят смотреть в глаза. Джейн однажды сказала, что у меня взгляд маньяка. Мэтт с ней тогда поспорил. Он утверждал, что это взгляд серийного убийцы, но девчонка не видела большой разницы. А этому явно было наплевать – маньяк я или убийца. Я до сих пор не уверен, почему мы вместе отправились на лекцию. Возможно, потому, что этот попугай вот так внезапно стал серьезным, перестав идиотничать, и мне это польстило – словно он изо всех сил старался меня не злить; а возможно, просто потому, что мне было лень даже пытаться от него отделаться. В любом случае, мы пошли в аудиторию вместе. А затем я совершил ошибку, позволив ему вновь сесть рядом со мной. В этом долбаном университете во время лекций можно заниматься двумя вещами – либо слушать, собственно, лектора, либо спать. Но этот недоносок не хотел делать ничего из вышеперечисленного. Нет. Он предпочел доставать меня. Джейн так и не появилась, и мне даже не на кого было его переключить. Этот новенький сводил меня с ума, он буквально доводил меня до белого каления, мать его... Поспать не получалось, потому что он то и дело прыскал в кулак со смеху и начинал шептать себе под нос какую-то муть, переиначивая слова преподавателя. Болтал он много – и до одури быстро. Тогда я раскрыл тетрадь и принялся сосредоточенно строчить там все подряд – но парень и тут умудрился до меня докопаться. Наклонившись над моим локтем, он восторженно вылупился на мои каракули. - Ого! У тебя такой красивый почерк! Ты всегда так пишешь? Я плохо пишу, криво – вот, смотри! – и он с таким энтузиазмом сунул мне под нос свою тетрадь, что я чудом сдержался и не съездил учебником по его радостной физиономии. Потом он ел этот чертов шоколад; батончики... Он доставал их из рюкзака, один за другим, разворачивал чуть ли не полностью, шелестя оберткой на всю аудиторию, откусывал сразу полбатончика – и принимался сосредоточенно жевать, вперив взгляд в доску и то и дело касаясь языком уголков рта. Я был бы рад, потому что хотя бы в это время от оставлял меня в покое – но этот шорох, и дурацкие причмокивания, которые он издавал на совесть, совершенно беззастенчиво… Это заставляло все мои внутренности ходить ходуном от бешенства. Я молча терпел, представляя, как разделаюсь с Джейн за очередной ее приступ жалости. Наверное, он ей понравился, этот Айеро. К нему вообще довольно быстро все прониклись, особенно девчонки – но он упорно продолжал вести себя так, словно никто, кроме меня, не смог бы быть его гидом на этом нелегком пути к знаниям, проклятый сопляк. Не помню, говорил ли я, как меня бесила эта татуировка… Она бесила, причем невероятно. Даже не знаю… Пошлый, грубый рисунок резко контрастировал с ним самим, с этой его нелепой прической и вечно играющей на губах улыбкой. Он жрал свой шоколад, весело, вежливо и односложно переговариваясь с какой-то крашеной блондиночкой с заднего ряда – а я все смотрел на этого скорпиона, думая о том, что кофта парню все-таки чертовски велика - это было видно даже по воротнику, - гадал, сколько же ему лет, ненавидел Джейн, прислушивался к своей мигрени, пытаясь одновременно зачем-то вспомнить имя той самой блондинки, с которой он болтал… И бесился, боже, как же я бесился. Я прикрыл глаза, изо всех сил стараясь подумать о чем-нибудь отвлеченном. Я помню эти мысли так, как-будто они и не выходили из моей головы, словно поселились там недавно – такие яркие и свежие. Я вспоминал о том, что мать просила купить ей кофе по дороге домой – пора было уже это сделать, я обещал ей с понедельника, а отец никогда в жизни не вспомнит… Мэтт должен был мне сотню за экзамен, который я провалил по его вине… Мысли потекли свободнее, и я уже видел, как отдаю, наконец, машину в покраску; как я сижу перед чистым листом бумаги, ощущая все возрастающую панику – но потом рука начинает быстро бегать, набрасывая первые штрихи… Выдавить из себя эти первые штрихи – всегда страшнее всего, а дальше уже идет само собой… - Джерард, ты спишь, что ли? Мое собственное имя, произнесенное веселым шепотом – и неправильно, черт возьми, произнесенное, неправильно… И я перестал рисовать, забыл о кофе, об экзамене и о том, какой цвет я люблю больше всего… Вместо этого я совершенно отчетливо увидел, как разворачиваюсь, хватаю Фрэнка за волосы так, что он вскрикивает от боли – и впечатываю его лицом в столешницу. Раз за разом, так сильно, как я только способен. Он затыкается, наконец. Он перестает молоть чушь своим долбаным языком – только кричит что-то неразборчивое, захлебываясь слезами и кровью, которая уже здорово хлещет из носа, стекает по подбородку… Я, наверное, сумасшедший. Но смысл был не в том, что я делал ему больно, правда. Все было просто: он, наконец, заткнулся. Но этот, настоящий новенький отнюдь не собирался замолкать; он все спрашивал, как идиот, не сплю ли я, а под конец и вовсе дунул мне в ухо. Это было так неожиданно, что я дернулся и резко открыл глаза. Парень молча глядел на меня, задержав во рту кусок шоколада – даже жевать перестал, так и смотрел своими честными глазами. - Не делай так больше, - пробормотал я резко, толком даже не будучи уверенным, что мне это не привиделось. - А я ничего и не делал, - он в недоумении пожал плечами, снова приводя в движение челюсти; затем вдруг поднял руку – и спокойно погладил пальцем мочку моего уха. И вот тогда-то я его ударил.
Сообщение: 51
Зарегистрирован: 06.10.09
Откуда: Москва
Репутация:
0
Отправлено: 22.11.09 00:57. Заголовок: ты такой гений :sm51..
ты такой гений черт, я тебя обожаю еще больше, чем раньше... нравится все, до единой строчки. четко, выверено, и в конце - удар по мозгам. образ Джерарда, по крайней мере начальный, т.е. который вижу я, очень цепляет. сложно объяснить чем именно, но вот эта жестокость, отчужденность...наверное они. а Фрэнки просто мил моему сердцу)) я не знаю, что еще тебе сказать, ибо эмоций нереально много. чувствую, что это действительно ТВОЕ. люблю, пиши еще.
Сообщение: 389
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
8
Награды:
Отправлено: 24.11.09 20:52. Заголовок: (Автор хочет сказать..
(Автор хочет сказать спасибо Суселу, потому что вдохновение иногда очень вдохновляет)
Глава 3.
Я довольно часто вспоминаю одну свою учительницу из средней школы. Она меня ненавидела, серьезно. По крайней мере, я всегда так думал. У меня вообще были проблемы с математикой – но она эти проблемы всегда воспринимала так, как-будто я лично оскорбил ее саму и всех ее родственников аж до пятого колена. И при этом она любила выловить меня в конце урока возле самой двери, схватить за локоть, крепко, так, что потом наутро я обнаруживал на коже пару свежих синяков – и сказать строго, так грустно и значительно при этом качая головой: «Нет ничего хуже, чем безразличие, Джерард». Я слышал эту ненавистную мне фразу от многих людей и после нее – но именно эта чертова баба особенно засела в моем мозгу. Потому что я никогда не верил, что она говорила это искренне. Я и до сих пор уверен, что она говорила это всем без разбора, просто так; по инерции, мило, заученно, взволнованно, педагогично – как делают все учителя. Когда мне стукнуло лет 17, те же слова я услышал от одной девицы. Это был день рождения моего приятеля, Марка, с которым мы вместе ходили в художественную школу. Она что-то спрашивала о моем увлечении рисованием, и я с чего-то вдруг решил признаться, что собираюсь бросить это дело. Я был трезв, как стекло, и был как-то по-детски обижен на нее из-за этого – потому что как раз она-то была пьяна просто в хлам. Но мне пришлось наступить себе на горло. Просто быть девственником в 17 лет – дурной тон, что бы кто не говорил. Мы лежали в обнимку в маленькой комнате, на узком диване, в абсолютной темноте. Она уткнулась мне носом в живот и плакала. Я был не настолько плох, чтобы рыдать из-за этого; конечно, нет. Говорю же – она напилась, как сапожник. Думаю, если бы я привязал ее к стулу и начал резать ножом – она бы все равно ни черта не поняла бы. Она лежала, больно впиваясь ногтями в мои бока, и плакала, размазывая по моей коже туш. Она была сильно старше меня – и необыкновенно красива, несмотря на раскрасневшиеся глаза, обветренные губы, заляпанное мокрой тушью лицо и пустой взгляд. Я лежал на спине, глядя в потолок, стараясь не слушать ее и пытаясь прочувствовать и осознать то, что только что случилось. Мне всегда казалось, что потеря девственности должна сопровождаться какими-то более глубокими ощущениями. Что-то такое… Не знаю, что-то в голове, наверное, должно перестроиться, встать по-новому. Но ничего не изменилось. И это меня почему-то так разозлило, что та девушка даже перестала казаться мне красивой – словно она была виновата в том, что я не изменился, не стал другим, не переродился. Я лежал и бесился с досады – а она все плакала и трепалась о какой-то своей ерунде. И вдруг, в какой-то момент, я услышал, как она сказала – грустно и неожиданно осмысленно: - Безразличие – это самое страшное, что может быть. Слышишь… Она хотела назвать меня по имени – но потом просто запнулась. Она не помнила, как меня зовут. Я просто молча кивнул, и она в который раз всхлипнула: - Это серьезно. Слышишь? Нужно всегда чего-то хотеть, что-то любить, или ненавидеть – ты понимаешь, о чем я? Я пожал плечами. Мне не хотелось отвечать. По правде говоря, все это выглядело, как обычный пьяный треп. Но она не унималась – сжала меня еще крепче и немного потрясла, пытаясь выцепить мой взгляд в темноте: - Неужели ты совсем ничего не хочешь? Ты слушаешь, мальчик? - Слушаю. Я много чего хочу, это глупости. - А зачем бросать рисование? - Не знаю. Не нравится. - Марк сказал, что ты боишься иногда… - Как-будто он знает... - Но тебе ведь нравится рисовать? Я не понимал тогда, к чему она ведет. Не понимал – но, видимо, интуитивно, неосознанно чувствовал; потому что мне захотелось ее ударить. Ударить, встать, взять одежду – и уйти. - Ты же совсем молодой еще. Сколько тебе? Для человека ведь быть безразличным – это все равно, что быть мертвым. А если ты… Тогда я не стал слушать дальше. Я встал, стараясь не смотреть на нее, взял одежду – и молча вышел из комнаты. Если я безразличен – значит, я мертв. Уже мертв, вот оно как, видите ли. Я ненавижу такие слова; потому что на них надо как-то реагировать, они заставляют задумываться. А я не хотел, никогда. Почему я должен иметь мнение о чем-либо? Зачем, черт возьми? И кому я должен, кому? Таких, как он – единицы. Таких, как я – большинство. Я не хочу, чтобы от меня требовали ответа. Это легче всего, верно. Но разве это не приятно – находиться в состоянии покоя? Амёба. Меня попрекали этим всю жизнь. И всегда находились идиоты, считающие себя в праве попытаться растормошить меня. Только это мой, осознанный выбор – вот, в чем загвоздка-то. Я так хочу. Хочу просто существовать. Меня это устраивает; даже нет – мне нравится. Здесь нечем гордиться - но как же это чертовски удобно. Та учительница, девушка со дня рождения и многие другие – такие, как они, всегда будут рядом, они всегда будут пытаться влезть в твое маленькое личное пространство. И ведь они, мать их, искренне полагают, что могут тебя спасти. Только меня не нужно спасать, дебилы. Я уже давно спасен самим собой. Я хочу, чтобы меня не трогали. Но они всегда будут. И он тоже; он тоже попытался влезть в мой мир; просочиться сквозь узкие, не залатанные мной щели своим подвижным юрким телом. Он хотел заставить дышать землю под моими ногами, он бешено искрился, сотрясая мой теплый, мертвый воздух. И я ударил его; до того, как успел что-либо сообразить, со звонким всплеском, по уху. Его лицо перекосилось – я заметил это за секунду до того, как он кубарем скатился с лавки и с грохотом вывалился в проход. Лектор запнулся, перестав расхаживать перед доской, и молча уставился на парня. Чертов недоумок. Так и стоял – ничего не сказал, ничего. А этот сопляк сидел на полу, зажав уши руками и морщась. Он резко стал каким-то бледным и отсутствующим. Я смотрел, как он пытается прийти в себя; не двигаясь, наблюдал, как он трясет головой, ощупывает дрожащими пальцами висок и ухо. Я невольно поморщился – черт подери, не так уж сильно я его ударил, чтобы разыгрывать целый спектакль. Мальчишка шмыгнул носом, и с задних рядов тут же послышался сочувственный шепот. Это было уже слишком, и я снова начинал злиться. - Сядь на место, кретин, - процедил я сквозь зубы. Но Фрэнк даже не подумал слушаться. Он осторожно поднялся на ноги, отряхнулся – и вдруг начал собирать вещи. Я наблюдал за ним во все глаза, пока он набивал рюкзак. Карандаш, ручка, тетрадь, плеер, потрепанный блокнот – не поднимая глаз, жутко бледный, складывал эти вещи одну за другой, так аккуратно и медленно, что мне захотелось снова ему врезать, только на этот раз так, чтобы он не смог подняться. На скуле, ближе к уху, начинало проявляться желтовато-лиловое пятно. Он даже не кривился – стоял и собирался, как механический. Затем застегнул рюкзак, закинул широкую лямку на плечо и спокойно вышел за дверь, не поднимая головы. Шепот усилился, кто-то больно ткнул меня в спину. Лектор смотрел на меня, не отрываясь. Та блондинка, быстро побросав вещи в сумочку, на ходу бормоча извинения, ломанулась из аудитории. А этот проклятый старикан продолжал пялиться на меня, как-будто чего-то ждал. И чего же? Он не мог увидеть, что это именно я ударил парня – так какого черта? Хрипло вздохнув, он покачал головой: - Есть еще желающие нас покинуть? Или я могу уже, наконец, продолжить? Мы все даем пощечину чужому самолюбию. Учителя не волновало, что одного из его студентов только что крепко приложили – он хотел, чтобы его слушали, не прерывая. Меня не волновало, что у Айеро будет синяк на скуле и головная боль на весь день – я хотел, чтобы меня не трогали. Именно поэтому я не смогу ответить, почему я все-таки встал, собрался и вышел в коридор. Не много было мест, куда она могла бы затащить его, так что я направился к женскому туалету. В мужской та блондинка заходить не стала бы – была там одна кабинка, которую девчонки вроде нее не любили. Такие кабинки созданы специально для Мэтта Кирби и ему подобных; точнее – они-то эти кабинки и создают; лепят их под себя, создают собственный мир. Свой маленький нарко-мир в кабинке сортира – даже смешно, ей-богу… Дверь была приоткрыта, так что я не стал заходить – просто встал, прислонившись плечом к косяку. Айеро сидел на подоконнике, свесив ноги; наверное, он был еще бледнее, чем две минуты назад. Он сидел молча, закатив глаза к потолку, потому что она слишком сильно заставляла его откинуть назад голову – похоже, у него пошла кровь носом. А девчонка стояла между его ногами, одной рукой тыкая ему в нос мокрую насквозь салфетку, а другой крепко обхватив его колено. Салфетка была мокрая настолько, что не останавливала кровь – она просачивалась, смешиваясь с водой, и медленно стекала тонкими розовыми струйками по бледной руке. Блондинка изредка повизгивала, начиная дергать этой самой рукой, пытаясь стряхнуть капли – и трепалась. Господи, она трепалась без умолку - о какой-то проклятой кошке, которую она сама вылечила пару лет назад, о том, как возбуждает красный цвет, о слабых сосудах и дерьмовых аудиториях. Трещала и трещала. Он молчал все это время, глядя в потолок и постоянно сглатывая, отчего его кадык буквально ходуном ходил. - Знаешь, ты бы его так не доставал. Он сумасшедший – знаешь? Прибьет тебя еще. Хм… Знаешь, шишка будет, наверное… Я невольно скривился от того, как девчонка говорила; не выношу таких людей, до дрожи. Фрэнк взял салфетку у нее из рук, просто ответил: - Помолчи, - спрыгнул с подоконника и наклонился над раковиной. Блондинка замерла на месте. На самом деле - ей не на что было обижаться, он сказал это совсем не грубо. Просто в его тоне было что-то… окончательное. Думаю, люди вообще не любят окончательного. Айеро шумно сморкался, как-будто девчонки и вовсе не было там, у него за спиной – неподвижной, растерянной, с закатанными рукавами. А я стоял, наблюдая за тем, как бледно-розовые капли стекают по худой руке обратно, к тонкому запястью, и безуспешно пытался вспомнить, как же, всё-таки, ее зовут.
Сообщение: 56
Зарегистрирован: 06.10.09
Откуда: Москва
Репутация:
0
Отправлено: 24.11.09 21:17. Заголовок: Крииист :sm51: ты ..
Крииист ты все знаешь: и как я к тебе отношусь, как люблю твои рассказы, так что - повторяться не буду. меня не покидает ощущение, что это оридж. в принципе это понятно, потому что пейринг я толком не знаю. но это действительно жизненно. я скупо объясняю, конечно...блин Джерард...он очень мне близок. черт побери, вся моя жизнь - его воплощение. я плачу, правда. когда я поняла, кого он мне напоминает - мне как мешком по голове ударили. слишком личное, слишком трогает меня за живое. ты гений. я никогда не устану это повторять. *разрыдалась* это действительно то, что нужно. думаю ты на правильном пути. атмосфера влилась в меня, когда я читала. черт, я до сих пор там. сердце бьется, слезы льются. прости, но я не могу говорить нормально, когда эмоции льются из ушей.(
Avomora, блин, чорд, чорд, чорд, ребенаг... У меня слов нет даже. Я вот так и писал эту главу, серьезно, чуть сам слезами не обливался, тут важный момент такой обыгран... Нет, это не оридж. Несмотря на то, что не про MCR, несмотря на няшного Гришу - это не оридж, я вижу там реально Джи и Фрэнка. Но есть много вещей, которые можно в этом фике обыграть, и сама тема фика - очень близка мне, да и не только мне. Черт, это правда важная вещь, мне кажется, она серьезная - поэтому я тебе дико благодарен за этот коммент, за то, что ты так воспринимаешь, вот правда *любит сильно-сильно*
Отправлено: 24.11.09 21:51. Заголовок: Ты только что ее доп..
Ты только что ее дописала и мне кажется, что это вот где-то сейчас и произошло фак... на улице дождик, темно, и у меня играет try - nelly furtado, а от нее мне всегда тоскливо на душе (да, да, я слушаю nelly furtado и мне не стыдно) мне так херово! перевожу: это значит - охрененная глава, он так хороша, что мне от нее плохо Криста, ты молодец, молодец, МОЛОДЕЦ!!! Не забывай
Отправлено: 24.11.09 23:14. Заголовок: а теперь быстро пере..
а теперь быстро перестали бложить - хуйню множить флудерастить. у одменестратора плохое настроение, так что ткнет не на ту кнопку сослепу - и не сообщение снесет, а профиль. я, кстати, до сих пор откровенно путаю эти кнопки. а еще я не умею снимать бан. так что разошлись.
Сообщение: 394
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
8
Награды:
Отправлено: 28.11.09 23:18. Заголовок: (я почти сошел с ума..
(я почти сошел с ума, написав эту главу. Я не шучу)
Глава 4.
И был вечер, и было утро – день третий. Я не успел уловить этот момент. Этот резкий скачок – или плавную линию перехода. Я просто не успел. И даже теперь, когда я могу часами, раз за разом прокручивать в голове события того дня – мне не удается выцепить из памяти тот короткий миг, крошечный промежуток времени между вдохом и выдохом, когда мой отравленный воздух вдруг зашевелился. Накануне вечером я крепко повздорил с матерью – из-за сущего пустяка; причину я не смогу вспомнить, даже если очень захочу. У меня не получалось уснуть. И, черт возьми, как же я бесился. Я бесился оттого, что моя совесть, словно проснувшись впервые за долгое время, с тяжелейшим похмельем, давила на мою грудную клетку с какой-то бредовой изощренностью – я не знал, зачем это происходит со мной; я говорю это, ничуть не лукавя – я не знал, чего хочет от меня эта вечно сонная тварь. Я чуть ли не сходил с ума, прокручивая в голове один и тот же незаконченный, невидимый вопрос, который сам для себя не мог озвучить. Он вертелся на языке, петлял в лабиринте моих мыслей, уворачиваясь – вертлявая, юркая сволочь. Я пил аспирин и снотворное, но становилось только хуже. Голова тяжелела; и лицо, глаза, уши - черт подери, они горели почти нестерпимо. Я садился за стол, включал лампу, со скрипом рождающую мутный от грязно-желтого слоя никотина свет, закуривал – и сидел, сгорбившись, над белым листом, сжимая пальцами карандаш до боли в костяшках. Он был странно мягким, этот карандаш, не таким, как всегда. Я заставлял его рисовать, я насиловал себя, и все во мне отзывалось на это яростным криком – рука не слушалась, срываясь, грифель царапал и драл бумагу. Господи, как же я бесился. Проснувшаяся – но слепая, слепая совесть; вечно спящая, почти умершая, леденящая – мы чертовски плохо знакомы, я и по сей день ее боюсь. Я выключал лампу, ложился на застеленную постель, поверх покрывала, и лежал так вечность – не двигаясь, вперив взгляд в потолок, и пытался, черт, всю ночь я пытался проглотить воздух, вставший поперек горла колючим комом. А моя пробудившаяся стерва все не унималась – тыкая меня под ребра, сжимала цепкими, крючковатыми пальцами где-то там, внутри, в груди, не знаю; сжимала, ехидно шепча над самым ухом: «Слышишь? Чувствуешь? Скажи, скажи. Видишь меня, узнаешь? Скажи, скажи, признайся. Как я тебе? Мерзко, ненавидишь, не знаешь, не знаешь, не знаешь ведь? Скажи, скажи…» И мне хотелось биться головой об стену, разбиться в кровь, лишь бы не слышать, не думать, чего она от меня хочет. Я слышал, слышал, чувствовал, ненавидел – но я не знал, черт, не знал, чего она от меня хочет. Я забылся только под утро, застрял на границе между бредом и замершей реальностью. Я видел ее там – безликую, неподвижную мразь. Она стояла боком ко мне, маленькая, начинающая гнить, с бельмом на правом глазу. Она улыбалась, не шевелясь, и меня била мелкая дрожь. Я чувствовал, что она готова повернуть голову и посмотреть на меня. Я не хотел, я боялся до смерти ее слепых глаз. А она все улыбалась, еле слышно свистя сквозь рваные губы: «Не знаешь? Скажи, скажи мне, скажи. Ты видишь, чувствуешь?» И я сжимал голову руками изо всех сил, сгибаясь пополам и крича во всю глотку: «Не знаю! Я не знаю, скажи мне, скажи!» Я увидел черную гладь озера. Я был под водой, задыхаясь, видел над своей головой свет, понимал, что хватит и одного рывка. Я пытался оттолкнуться от воды, размахивал руками и ногами – но не мог, черт подери, не мог сдвинуться с места. Выдерните меня, выдерните… Я понимал, что не справлюсь сам, я задыхался. Но я просыпался, словно чья-то рука всё-таки разбивала водную гладь, натянутую, как барабан, хватала меня за шиворот – и вытаскивала наверх. Я резко садился на кровати, жадно хватая ртом воздух, обливаясь потом, шепча что-то и не понимая смысла собственных слов. Снова проваливаясь, грезя, видел светловолосую девчонку с заплаканным лицом. Она стояла передо мной с бессмысленными, пустыми глазами – и кричала, размахивая руками, вымазанными в какой-то густой бледно-розовой дряни. Ее голос вибрировал, он мог бы разбивать стекла. Она запускала пальцы в свои волосы, отчаянно рвала их и орала на меня: «Ты не должен быть здесь, это неправильно! Иди! Ты должен быть дальше, гораздо дальше, не стой так, не смотри на меня – иди, иди, иди! Это неправильно, ты не должен, не должен быть здесь!» Мне хотелось развернуться и бежать, но вместо этого я вопил, пытаясь перекричать ее истеричный визг; я вопил, я хотел знать ее имя. Когда я проснулся, за окном только-только начинало еле уловимо светать. Голова раскалывалась, как-будто я был в запое не меньше недели, и всё вокруг казалось странно неустойчивым. Я спустился вниз, в ванную, и с полчаса держал голову под краном, чувствуя, как ледяная вода ножами впивается в шею, затылок, добирается до мозга. Только после этого я постепенно начал приходить в себя. Было только шесть часов, но тишина еще спящего дома слишком сильно давила, поэтому я залез в машину и поехал в университет. Утро третьего дня. Я сидел на ступеньках главного корпуса и жадно курил. Глаза горели так, словно мне в лицо швырнули горсть красного перца, и я все время растирал их. Вокруг не было ни души – только машины изредка проезжали мимо; резали тишину звуковым взрывом – а потом, подразнив, уволакивали его за собой. Помню, мне стало лучше, когда подул ветер – прохладный, совсем не колючий. Я немного ожил, все больше приходя в себя. Я просидел так, вероятно, не меньше двух часов, скурив все сигареты до самого фильтра. Когда к корпусу начали подтягиваться студенты – сонные мухи, ранние пташки, смешно – я поднялся на ноги, впервые за утро ощутив прочность земли, и направился в большую аудиторию. Никого. Пустота, серость раннего утра и незажженного света – и мои гулкие шаги мерзко отражались от стен. Я поднялся по ступенькам на самый вверх, к последнему ряду, забился в угол, к окну, и уснул – крепко и без кошмаров. Не знаю, сколько именно я проспал – но когда знакомый острый локоть больно ткнул меня в плечо, лекция уже вовсю шла. Я поднял голову от стола, нещадно растирая глаза, которые резало ярким искусственным светом, и огляделся. Джейн покусывала колпачок от шариковой ручки, подперев голову рукой и как-то странно глядя на меня. Так смотрят очень часто – с какой-то непонятной смесью радости, обиды и укора. Я, наверное, никогда не пойму - как можно одновременно испытывать эти эмоции? - Выспался? – радость. - Не особо. Почему тебя не было вчера? - Мама заболела, пришлось дожидаться врача. Я не успела, просто… - Джейн. - М? - Я похож на няньку? Она молча изучала меня. Что она ожидала увидеть? Я только что проснулся, не спал перед этим почти всю ночь, я измотан, я помню свою вчерашнюю злость – но уже не злюсь. Что можно увидеть на моем лице? Она медленно покачала головой: - Ты не прав, я же… - Тебе просто захотелось его пристроить? Не жди, что прослывешь святой – такие дела никто не ценит. - Я хотела, чтобы он освоился немного, - обида. И, помолчав, чуть громче: - Но ты свинья, Джерард, - а вот и он; укор. - Твою мать, Джейн, он дул мне в ухо, он помешался на это чертовом ухе! – мой голос немного зашкалил, и две девчонки, сидевшие спереди, обернулись и недовольно зашикали. Одну из них мое сознание распознало раньше, чем глаза. Меня словно подбросило в воздух. Когда она уже почти отвернулась обратно, я чересчур порывисто подался вперед и схватил ее за плечо. Посмотрела на меня напряженно, в пол-оборота – да, я вел себя, как ненормальный. Возможно, она ненавидела меня. Я даже мог догадаться – но не хотелось думать. - Что? – резковато. Да, ненавидела. Я отдернул руку – и одернул себя, я сам себе все больше не нравился. Я даже не знал, зачем вцепился так в нее – но спросил шепотом раньше, чем успел сообразить: - Как тебя зовут? Удивленно вскинула брови, разглядывая мое лицо – черт, что за идиотская привычка?! - В смысле? – уже не так резко, потому что растерянно… Растерянная дура – неужели я задал такой сложный вопрос? - Как тебя зовут, твое имя? Блондинка захлопала глазами, и мне захотелось прибить ее прямо там, треснуть чем-нибудь тяжелым прямо по этой тупой русой голове. Но она всё-таки сообразила и выдала как-то довольно неуверенно: - Ну, Кэтлин… - Кэтлин, - машинально повторил я. Господи, я, на самом деле, сумасшедший – но тогда мне казалось, что нет ничего важнее, чем выучить это имя, вбить его в свою голову, нацарапать на коже, если придется. Внутри почему-то странно закололо, словно мелкой морозной рябью. - Спасибо, - я откинулся назад, кивнув, а девчонка еще с минуту пялилась на меня, как-будто я мог ее ударить, стоило ей отвернуться. Конечно, я мог; черт подери, я даже хотел – но ей-то откуда об этом было знать? Наконец, она снова обратила свой взгляд на женщину, которая уже, наверное, битый час пыталась что-то донести до нас, напряженно расхаживая перед доской. В голове вдруг стало совершенно пусто – но это была какая-то приятная пустота. Я даже заулыбался. Джейн подозрительно на меня косилась. - Что? - Ничего. Ты ведь просидел рядом с ней целый семестр. - Когда? - На третьем курсе, кажется. Основы менеджмента. - Я забыл. - Это как раз нормально. Странно, что ты спросил ее, - она, наконец, перестала мучить несчастный колпачок и, отложив ручку, закусила губу. – Вымотался, да? Я просто пожал плечами, отворачиваясь к доске. Она отстала. За что я терплю Джейн – она всегда отстает именно тогда, когда нужно. Народ был в тот день на удивление добросовестный. Я лениво блуждал взглядом по заполненной до отказа аудитории. Я совершенно не помнил о нем, пока его новая, но не менее яркая желтая толстовка не ударила по моим глазам резью. Он сидел тремя рядами ниже, справа. Разлегся на столе, уткнувшись подбородком в скрещенные руки, и глядел на доску. Совсем не шевелился, мне даже показалось, что он не дышит – забавно. Я неосознанно повернул голову, всматриваясь, чтобы засечь хоть какое-нибудь его движение – раздувающиеся ноздри, например, или вздымающуюся спину. Я смотрел мимо Джейн, поэтому она быстро заметила. - Он почти ни с кем не разговаривает. - Я искренне рад за тех, кого он обошел своим вниманием. - Тебе лишь бы зубоскальничать… - Джейн, он достал меня вчера своей бесконечной трепотней… - А бить-то его зачем было? Я нахмурился, все еще не отрывая взгляда от этой кричаще-яркой спины. - С тобой он всё-таки разговаривает. - Я сама спросила. Ты видел, какая у него синячина на лице?! - Тише… - Ты свинья просто, Джер. - Он дул мне в ухо, черт подери, он до него дотронулся… - Господи, Джер, ну откуда он мог знать, что ты так трепетно относишься к своим ушам?! - Не так трепетно, как он… - Ты изверг, серьезно. Он милый, черт, да он ведь просто пошутил, он же совсем один, ему непривычно… - Он достал меня, Джейн, слышишь? Он заколебал меня, он делал это с самого утра, целенаправленно, он меня доводил, черт… - Тогда прекрати на него пялиться. Я перевел на нее взгляд. Было забавно наблюдать, как она начинает беситься. Сидела и сжимала свои бледные губы, пристально глядя на меня. Правда, забавно. Я хмыкнул: - Знаешь, я бы перекрасил его в черно-белый цвет. Сердиться было не на что, совершенно. Но она все-таки буркнула еле слышно: «Дурак», - и демонстративно отвернулась от меня. А я, от нечего делать, снова принялся наблюдать за Айеро. Но ничего примечательного так и не дождался; он всю пару просидел, не двигаясь и ни с кем не разговаривая. Эдакое красочное пятно, съедающее мои глаза, расплывающееся по столу, неподвижное и пустое – думаю, такое же пустое, как и его глаза, устремленные на доску. Я их не видел, конечно – но мне почему-то казалось, что они должны быть совершенно пустыми. Я не мог видеть ни ненавистного мне скорпиона, ни синяка. Судя по реакции Джейн, там, на правой стороне его лица, была прямо-таки целая катастрофа, и мне странно не терпелось увидеть, насколько же сильно я ему отвесил. Я как-то лениво перебирал в голове все эти мысли, потом вдруг снова вспомнил про машину, про сотню, которую Кирби что-то не слишком торопился мне отдавать. Я мысленно ставил себе заметку, что нужно бы отловить его после занятий, когда до меня совершенно неожиданно дошло, что Фрэнк смотрит на меня; все еще низко склонившись над партой, выгнув шею, повернул голову и спокойно смотрел. Прямо в глаза, неотрывно – я даже опешил от неожиданности. Не знаю, как умудрился пропустить этот момент. Он не улыбался, не хмурился – ничего. Пустота. Просто смотрел. До ужаса спокойно, меня даже передернуло. Я, честно, не знаю, почему я продолжал пялиться на него, как идиот. В такой ситуации всегда можно что-нибудь ляпнуть – если бы только не было этих нескольких метров и десятков голов. В какой-то момент уголки его губ чуть заметно дрогнули – и томительно медленно поползли вверх. Я, наконец, выдохнул, уже собираясь отвернуться – но этот сопляк вдруг опередил меня, и через мгновенье я снова лицезрел его коротко стриженый затылок. Я почувствовал, словно меня обухом по голове огрели. Не знаю, почему так происходит. Со всеми, постоянно. Когда от тебя так отворачиваются, чувствуешь, словно тебя оборвали на полуслове. Проблема состояла в том, что отвернуться должен был я. Меня это задело. Меня всегда задевают такие вещи. До конца лекции я промаялся, пытаясь заснуть, но свет был слишком ярким. Когда я наткнулся на этого парня внизу, почти у самых дверей аудитории – он спрашивал что-то у преподавателя – я смог рассмотреть свою метку поближе. Ничего особенного я так и не увидел – небольшое желтоватое пятно на скуле, не знаю, почему Джейн так распереживалась. Но моя слепая стерва мирно спала, как и днем раньше. Фрэнк неторопливо протащился мимо меня к выходу, закинув за спину свой вместительный рюкзак – не взглянул, даже не взглянул, головы не повернул, проклятый попугай. На кой черт тогда было пялиться на меня и улыбаться? Не понимал, я не понимал, чего он от меня хочет. Чтобы я извинялся? Мне вдруг стало так смешно, что я начал хихикать прямо там, в толпе студентов. Джейн молча нашарила мою руку и потащила за собой из аудитории. - Джер, извинись перед ним. Черт, сговорились они, что ли? - Дорогая, я - идиот? - Ты повел себя по-свински, - сказал она, хмурясь и качая головой. Я начинал злиться. - Да понял уже, кем ты меня считаешь. Я не собираюсь ни перед кем извиняться, бред какой-то… - Джер, извинись. - Отстань от меня, черт тебя дери… - Джер… Я не стал больше слушать – просто развернулся и направился на первый этаж. Мне ужасно хотелось курить, к тому же, я так и не вернул свою сотню. Я быстро нашел Мэтта на площадке за главным корпусом – он скакал, как угорелый, перед первокурсниками, и паясничал. Я никогда не понимал, как ему это удавалось - быть таким, в общем-то, милым, безобидным парнем – и спокойно толкать наркоту в туалете студентам. Денег у его семьи было достаточно, и меня иногда посещала мысль – может, он просто не хочет, чтобы им с крэком было одиноко? - Кирби! Он мгновенно прекратил кривляться и с широкой улыбкой обернулся ко мне. - Оу, кто пришел! Чего надо, Джер? - Ты мне должен – нет? Он никогда не задавал лишних вопросов. Удивляюсь, как он мог упомнить все долги – думаю, ему был должен каждый второй в университете, и он помнил каждого. Наверное, я был единственным, кому задолжал он сам – но, черт возьми, меня действительно провалили с той курсовой, над которой Кирби корпел, по его словам, две ночи, не смыкая глаз. Мэтт совершенно спокойно достал бумажник, отсчитал злосчастную сотню – и протянул купюры мне. Когда я поблагодарил кивком, он спросил, с интересом буравя меня взглядом: - Больше ничего от меня не хочешь? Я усмехнулся: - Нет, спасибо, обойдусь. Парень покладисто кивнул - у него и без меня хватало клиентов, не сомневаюсь в этом; чуть помедлив, наклонился ко мне и пробормотал, не переставая улыбаться: - А Айеро ты круто саданул, ничего не скажешь, теперь неделю отходить будет. Я сбился, пересчитывая деньги, и поднял на него глаза. Моя полусгнившая тварь медленно заворочалась под сердцем, и я вдруг судорожно подумал: «Перевернулась, перевернулась, на другой бок перевернулась». Но она не затихла; продолжала свое шевеление, пока я смотрел на Мэтта – у него была открытая улыбка и веселые серые глаза. Он не осуждал, совсем. Тогда он даже отдаленно не напоминал мне Джейн с ее упреками – но, черт, она всё равно двигалась, и мне вдруг показалось, что она царапнула внутри ногтем. Я вспомнил крючковатые пальцы, невидящий глаз – и мне вдруг стало страшно, страшно по-настоящему. Это был настоящий ужас, точно тот же, что я испытал за несколько часов до этого, когда буквально подскочил на постели, задыхающийся и взмокший. Дыхание снова сперло, и я изо всех сил напряг горло – либо закричу, либо вырвет. Но ничего не произошло. Мэтт молча, еле уловимо указал взглядом куда-то в сторону – и спокойно вернулся к своей благодарной малолетней публике. Я машинально развернулся, пытаясь снова пересчитать деньги неожиданно начавшими дрожать пальцами. Он стоял неподалеку, засунув руки в карманы узких джинсов, прислонившись спиной к дереву, и смотрел на меня. Мне бы и в голову не пришло подходить, никогда. Но эта тварь уже вовсю рвалась наружу – драла меня в клочья, крутила, царапая внутренности; проснувшаяся, жадная - и голодная, голодная, сука. Он ждал. Это было видно по тому, как спокойно он наблюдал за мной, пока я шел к нему через всю площадку. Не пошевелился, не изменился в лице – ничего. И не было больше того щенячьего взгляда, каким он смотрел на меня вчера. Меня это почему-то смутило. Я знал, что от меня требовалось. Но ведь он мог заговорить первым, разве нет? Он так этого и не сделал – всё стоял, прислонившись к дереву, и спокойно, внимательно смотрел на меня снизу вверх. Я хотел, чтобы он улыбнулся. Черт, я ненавидел эту проклятую, до ушей, улыбку – но она была мне сейчас необходима, я остро в ней нуждался, я не знал, что еще может заставить меня говорить. Я уже почти забыл про свою маленькую питомицу – но она тут же напомнила о себе. Внутри всё скрутило судорогой. С трудом сохраняя спокойствие, я сказал. Сказал – хоть и не совсем то, что нужно было. - Не трогай меня больше, ясно? Фрэнк даже бровью не повел – всё смотрел на меня своими глазищами. Странно, пристально. Меня передернуло. Гребаное трепло, сейчас он упорно молчал. Почему он не мог молчать так же вчера? - Извини, что ударил. Никакого эффекта, я все еще был слишком занимателен, чтобы перестать молча меня изучать. Я почувствовал, что начинаю свирепеть, и вдруг подумал – а что, если я сейчас изобью его? Никто ведь не заметит. На полном серьезе, я действительно подумал об этом. Понятно, что там были люди. Но я бы заткнул его, закрыл ему рот ладонью, оттащил куда-нибудь за угол – думаю, я бы справился. Я мог бы затащить его подальше, скажем, за те деревья, врезать пару раз по лицу – совсем не так, как вчера, гораздо сильнее, гораздо осмысленнее; а потом, когда он упадет на землю, избить его ногами. А ведь это легко можно было устроить, никто бы не увидел. Бить ублюдка ногами, пока из его горла не начнет вырываться только еле слышный хрип, пока он не станет плеваться кровью. Он бы лежал там, на холодной земле, с сырыми листьями, запутавшимися в волосах, съежившись, закрывая голову руками – а я бы продолжал… - Я сяду с тобой на второй паре, у прохода, - парень заговорил так неожиданно, что до меня совсем не сразу дошел смысл этих слов. Какое-то время я просто стоял, глядя на него и искренне недоумевая, почему он не лежит и не корчится от боли. Он так и не изменился в лице – но хотя бы заговорил. Я с горечью подумал, что Джейн теперь уж точно будет мной довольна. Фрэнк, видимо, понял, что я не до конца успел все воспринять – поэтому повторил: - Я сяду с тобой на второй паре, у прохода, - он не спрашивал дозволения. Не было наглости в голосе, не было вызова – но, черт подери, этот сукин сын не спрашивал. Как и в прошлый раз, я так ничего и не ответил. Не было смысла, было лень, или ответить было нечего – не знаю, правда. И я не успел отследить тот момент. Шевеление. Мы просто отправились на занятия вместе. За все время от так ни разу и не улыбнулся, хотя Джейн успела подбадривающее похлопать его по плечу у дверей аудитории. Он юркнул на первый ряд, принялся привычно потрошить рюкзак – и мне ничего не оставалось, кроме как сесть рядом, у прохода, перед самым носом преподавателя. Я успел подумать с каким-то ленивым, глупым сарказмом, что здесь Фрэнку будет не так-то просто болтать без умолку и доставать меня. Но парень вел себя совершенно спокойно – сидел прямо, устремив взгляд на старика-лектора, и спокойно слушал. Краем уха я зацепил голос Джейн откуда-то сзади – она звала меня веселым шепотом, но я не рискнул вертеть головой, сидя на первом ряду. Первую половину лекции я кое-как продержался, но меня невыносимо клонило в сон. Тогда, думаю, я впервые сделал попытку дремать с открытыми глазами. Начало немного получаться. Я сидел, тараща глаза на учителя, слушая его мерное бормотание, а сам наблюдал за причудливыми, смазанными картинками, проплывающими мимо – странные, дымчатые галлюцинации, черт, я почти уснул, и это было необычно. Думаю, я даже не сразу почувствовал это; то, как его рука робко подобралась к моему бедру. Я мог бы уловить раньше, если бы не валился с ног от усталости, если бы только я так сильно не хотел спать. Ощущение, осознание – это пришло так неожиданно и резко, что я чудом успел одернуть себя, не заехать ему по лицу в ту же секунду. Напрягшись, чувствуя, как меня начинает колотить от страшной смеси отвращения, ненависти и какой-то бешеной, тупой злобы, я повернул голову и уставился на Фрэнка. Я с трудом мог поверить в то, что это действительно происходит; потому что ничего не изменилось, ничего; точно так же, как и сорок минут назад, этот демон сидел, выпрямив спину, и с совершенно непроницаемым лицом слушал лектора. Мгновение спустя я ощутил совершенно четко – уже довольно настойчивое поглаживание по бедру; затем он медленно начал перемещать ладонь по моей ноге в сторону колена. Я дернулся, и тут же старик одарил меня взглядом, полным негодования. Но этот чертов сукин сын и не думал останавливаться. В тот момент я с абсолютной ясностью понял, что убью его. Осознанно, с расчетом, возможно, за теми самыми деревьями. Действительно убью, без шуток, без притворства – вобью его тело в землю, размозжу его голову, сожму ее - и буду давить: давить изо всех сил, и отпущу только тогда, когда услышу, как трещит его череп. Перед глазами расплывались розоватые пятна, в ушах звенело, пока я судорожно сжимал под столом его пальцы, успевшие намертво вцепиться в ткань моих брюк; он знал, маленький скот, прекрасно знал, что, стоит мне сделать одно неосторожное движение – и это тут же заметят. Сжимая зубы до боли в челюстях, я отчаянно давил его теплую руку в своей. Слепая тварь мирно спала где-то внутри. Мой отравленный воздух шевелился.
Сообщение: 58
Зарегистрирован: 06.10.09
Откуда: Москва
Репутация:
0
Отправлено: 28.11.09 23:50. Заголовок: первой реакцией был ..
первой реакцией был шок. второй - все то же узнавание в Джерарде того, что было пережито. а если Джерарда анализировать - голова едет кругом. от его злости выворачивает внутренности. да, понятно, что никто не смеет нарушать его мир, но он неадекватен. а Фрэ. он же мстил, да? если, да, то я им горжусь. хотя...у меня есть сомнения на счет мести. надеюсь, что Фрэ, все-таки достучится до него. Крист, глава жуткая. жуткая в том смысле, что от нее неприятный осадок. ну а точнее - от Джерарда.
Сообщение: 395
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 29.11.09 00:25. Заголовок: Just_Emotion, ты уже..
Just_Emotion, ты уже знаешь, что со мной сейчас творится. Я не могу ответить адекватно, но очень стараюсь. Мне очень важно, что первый коммент, который я увидел - твой. Особенно в связи с тем, о чем мы оба знаем. Я хочу сказать, наличие твоего коммента само по себе многое мне говорит. Я уже не говорю про его содержание. Я тебя очень люблю. И ужасно тебе благодарен. One_american_idiot, знаю, понял, жду. Avomora, люблю твои попытки проанализировать происходящее. Я не буду раскрывать карты - но я не псих *верите, да? Самому смешно*. И я четко понимаю, что здесь происходит, я знаю, что делаю. Все происходит правильно. У Джерарда злость, да. Даже скорее злоба. Но уже не такая, она мутировала. От нее выворачивает внутренности. Потому что она направлена уже вовнутрь него. Он адекватен. Просто с ним что-то происходит, его мир не просто нарушают - он пошатнулся, потому что не был стойким, на самом деле. Никогда. А так - смотри на это проще. Он просто не смог заснуть, потом приснилось три порции кошмара *одна из которых - моя*. Никакого психодела тут нет, если вчитаться, никакой алогичности. Смотри проще. Иначе будешь, как я *закуривает всё еще трясущимися руками*
Отправлено: 29.11.09 00:54. Заголовок: я спокоен. я слон, ..
я спокоен. я слон, набредший на оазис)
Да Джерард восхитителен! Что здесь еще можно сказать. обнять и плакать)
С абсолютной ясностью я хочу продолжения. Я еще не до конца уверена в том, хочу ли я, чтобы Джи убил Фрэнка, или наказал его каким-нибудь более изощренным способом. Хотя, судя по рейтингу, расплата грядет) *мерзкая ухмылка*
Давай. давай, Фрэнк, не останавливайся. Ну же, Джи, копи в себе всю едкую злость. А я буду пить кофе, закинув, ноги на подлокотник кресла, в ожидании, чем все это закончится.
Отправлено: 29.11.09 01:21. Заголовок: !!! :sm15: К концу..
!!! К концу я совсем говорить разучусь, да?=D
я не думаю, что ты псих, но если бы была, это только значило бы, что крыша едет в правильном направлении Совесть у Джера очень... колоритная особа. С гнильцой, такая вкусняшка Мне нравится, как ты его "глюки" описала=)) Да мне вообще нравится! Я не знаю даже, в каждом абзаце можно найти разные идейки, идейки, и-д-е-и - что-то для себя вынести... мозг, например xD Это чудесно, ЭТО - чудесно! Ради такого стоит не спать ночами)))
Отправлено: 29.11.09 01:35. Заголовок: Krista , разве это м..
Krista , разве это может быть не взаимным?)
Никаких смертей))) видимо, я, и правда, плут) теперь-то уж точно можно начинать додумывать последующее, а затем, дождавшись новой главы, приятно удивляться более интересному развитию событий.
Аффтар, Фрэнюшка, ты правда псих, я даже не представляю чего тебе стоила эта глава, но она просто божественно-охренительна. читала и не могла оторваться. я тебя люблю и обожаю.
Какие глюки? LemonDay, спасибо, я рад, что нравится. Grim_Guest пишет:
цитата:
Сходишь с ума, пока пишешь? а мы - пока читаем)
Наверное, я только на этом и держусь Ну, еще на кофе и сигаретах) PanicLittle_Dudе, аааа, люблю, угу Mikey S., черт, Мэттьюшка, бро, а я тебя люблю и обожаю. Вот пока накатывал - глава легко давалась, ничего вокруг не замечал, себя не слышал. А как начал размеренно редактировать - понял, что меня трясет, как в горячке. Тяжело, правда, долго отходил. Мне очень важно, что ты не мог оторваться, спасибо тебе.
(Мое сумасшествие продолжает меня есть с удвоенной силой. Смешно до колик: глава написана уже с неделю – а выложить смог только сейчас. Крестный, ребенаг, жена, бро Мэттью *черт, да у меня же целая семья* - скучаю и люблю; звучит слишком сухо, но зато это правда)
Глава 5. *а я, наивный, думал, хуже четвертой мне уже не будет*
Я был на взводе, был на грани; я был готов убить его. Мысли крутились в голове, как оголтелые. Я помню, Марк всегда считался своеобразным парнем. Именно так почему-то называют человека, который умеет заставить скручиваться твои внутренности, пока ты смотришь на его рисунок. Ты стоишь, держась руками за живот; дыхание спирает, по щекам текут слезы, и ты чувствуешь себя странно обнаженным, таким раскрытым, уязвимым, таким слабым. Пожалуй, это подходит больше всего - слабость. Не знаю, почему я вспомнил об этом именно тогда; когда я был на взводе, был на грани, я был готов убить его, таща по коридору за руку, как маленького; за ту самую руку: теплую, наглую - и живую. Я так и не отпускал ее. Он совсем не упирался, только слегка не поспевал за мной. Меня злило, что он не задавал вопросов. Меня злили взгляды, направленные нам вслед - они жгли спину и затылок, они шептали, словно видя мои мысли. Я почему-то вспоминал о Марке - и думал, сколько лет мне светит за убийство. Страшно, смешно? Не важно, черт подери - я действительно думал об этом, всерьез. Находился ли я в состоянии аффекта? Да, безусловно. Смягчающее обстоятельство? Вероятно. Он не упирался, нет, он шел за мной. И молчал. Марк не умел молчать. По-настоящему и честно, со значением - не умел. Он любил все эти заумные, глубокомысленные беседы - о призвании человека, о смысле жизни и об этом треклятом социуме. Я ненавидел это - но Марк так здорово умел говорить. Только ему не нужен был ответ - его всего лишь увлекал процесс. Я понял это далеко не сразу. Он разбирался в стольких вещах, в таком количестве вопросов, что у меня просто голова шла кругом. Я ведь почти боготворил его, серьезно. Его рисунки выворачивали душу. Марк говорил, что секс - как маленькая смерть. Я никогда не понимал, как ни старался. Для меня секс всегда был такой же гребаной обыденностью, как и чистка зубов. Зарядка с разрядкой, смешно. Марк был другим. Я как-то с трудом сумел разговорить знакомую девчонку, которая провела с ним ночь - и лишь одно я понял точно: Марк вывернул ей душу наизнанку; душу - вот как. Должно быть, в сексе он выкладывался так же, как и в своих рисунках. Мне же секс не давал ничего, кроме той самой общепринятой разрядки; от своих рисунков я не получал даже этого. Я сжал зубы, еще крепче стискивая в руке его пальцы; не обернулся, когда он начал отставать сильнее, услышал шелест за спиной - и в нос ударил резкий запах мяты. Я волоку его за собой, черт знает, куда, собираюсь свернуть ему шею - а он жевачку жует, понимаете ли. То ли мята, то ли еще что-то - сладкий, одуряющий запах, так странно резонирующий с ним самим. Клянусь, ни один суд меня не оправдал бы, я знал точно. Я давно заметил, что все идет довольно сносно до тех пор, пока кто-нибудь, наконец, не осознает твою заинтересованность в нем. В какой-то момент мой друг-художник начал напускать на себя таинственность. Сейчас я точно понимаю, о чем говорю. Марк не был гением. Он был неглупым парнем, и довольно быстро понял, насколько мне интересно все, что происходит в его жизни. Это серьезная ошибка - дать понять, что ты заинтересован. Марк вел игру, всю свою жизнь. И, поймав меня, сделал ее частью. Я стал существовать в его мире. Слушал его мысли, смотрел, как он изливает мне душу, как одна за другой всплывают на поверхность его личные проблемы - для меня, всё для меня. Пустые мысли. Несуществующие проблемы. Я далеко не сразу понял это. А когда понял - разочаровался. Разочарование - вообще довольно болезненная штука. Видеть, как то, во что ты верил, превращается в песок. И даже не песок, нет - это всё сны, красочные, яркие сны человека с хорошим воображением. Таким был Марк. Он был образованным мечтателем. И он был жутко одинок. Он жил где-то на грани между сном и реальностью, и грезил он всё чаще. Мне не понять; я просто существую, и – да, чертовски точно это знаю. Я не жил, не живу в полном смысле слова, той самой, нормальной жизнью. Все эти милые, талантливые детки, которые занимаются с репетиторами, ходят в школы, поступают в колледжи, получают медали, а потом их классный руководитель со слезами умиления на глазах рассказывает родителям, какие гениальные остолопы у них растут... Что там дальше? Университет, пьяные студенческие оргии в общежитии, а затем папочка-хирург пристраивает драгоценное чадо работать в своей поликлинике, подыскивает ему девчонку с милой улыбкой, которая через три года совместной жизни превращается в дряблую и скучную бабищу; она всенепременно нарожает мужу пару-тройку карапузов, которые на сто процентов будут "вылитый отец" - и это обязательно притом, что один из них уж точно будет либо от соседа, либо от того прыщавого мальчишки, разносящего газеты по утрам. И вот, живете вы себе, ни в чем не знаете нужды, пока в один прекрасный день не перебарщиваете с кокаином и не перерезаете своему еле живому пациенту какую-нибудь ну очень важную артерию - и всё, вся ваша гребаная жизнь, американская мечта, всё подыхает у вас на глазах, катится в тартарары. А вы стоите, разводя руками, с грязным скальпелем, зажатым в непослушных пальцах, с мутными глазами, с осколками кривого зеркала на дне сознания, и спрашиваете: "За что? Почему? Почему это случилось со мной?" Я не был таким, ни черта подобного. Я просто ел, я просто спал, я трахался с девчонками, которые забывали мое имя на следующий же день. Я каждое утро садился в машину и ехал по одному и тому же маршруту. Мой день прост, как старая монета в пять центов, и я не живу иллюзиями. Я просто существую, верно. Но я никого не обманываю. Я не придумываю себе жизнь, о которой смогу рассказать несчастному пацану, жадно глядящему мне в рот - что я скажу, ах, боже, что же я сейчас изволю молвить? Я сам прост, как это проклятая монета, которая так давно завалялась в кармане вашей куртки или джинсов, что вы уже ничего от нее не ждете. Марк не был гением, он был вруном. Зачем я вдруг вспомнил о нем? Не знаю, правда. Может, потому, что я был тем несчастным пацаном, который ловил каждое его слово, думая, что это вправду что-то значит. Может, просто оттого, что он сказал мне как-то: "Секс - это маленькая смерть. После такого секса, Джи, всегда хочется уйти. И только такой секс позволяет тебе почувствовать всю силу жизни. Маленькая смерть, ради которой стоит идти дальше". Пожалуй, сейчас я с уверенностью могу сказать - это фраза была единственной из всех, что говорил Марк, которая была достойна настоящего внимания. Почему, черт подери, почему я тогда вспомнил о нем? Я перечисляю столько причин, и я так искренне хочу считать их настоящими. А ведь на самом деле все гораздо проще - Марк обожал ту самую жевачку: ярко-зеленую, со вкусом эвкалипта. И этот приторный, лечебно-горьковатый запах мгновенно вызывает в моей памяти всё - и его непослушные рыжеватые кудри, и загадочные глаза, которые - теперь я знал - были глазами не философа, но просто глупого мечтателя. Марк не был гением. Он просто был никем, он не был. Пустота, заполненная красками и сказками. Не знаю, был ли я. Возможно, вероятно, я надеюсь; черт, я хочу, чтоб это было так. Я, или только жалкое подобие меня - пока мой отравленный воздух шевелился. Я тащил его за собой по коридору. Сжимая его пальцы, зацепив рукав мягкой кофты, чувствуя напрягшимися мышцами тяжесть его отстающего тела. Он не держался, но руки не вырывал - просто шел следом, стараясь поспевать за моей слепой злобой и ревущим сердцем, которые умчались далеко вперед; вперед меня, черт подери - я даже думать был не в состоянии, такое бешенство меня терзало. Оно сжирало изнутри, рвало на части - и то не была моя слепая тварь, она уснула, как только этот сопляк изволил, наконец, со мной заговорить. Но тогда он вновь, в который раз молчал. Молчал, пока я волок его за собой, не разбирая дороги - не уверен, знал ли он, что я мог только доверяться своим ногам, поскольку мозг мой перестал функционировать. Молчал, когда я затащил его в мужской туалет и, оставив возле раковины, принялся пинать двери, чтобы удостовериться, что мы одни. И я не знал тогда - а понимал ли он, что я хотел, что собирался сделать с ним? Во всяком случае - он был до ужаса спокоен. Стоял, засунув руки в карманы своей солнечной толстовки, и спокойно наблюдал за мной, пока я, трясущийся и взмокший, проверял кабинки. Я плохо помню - и в то же время вижу, как в кино, с такой кошмарной ясностью, что и сейчас мне становится плохо и начинает мутить. Он всё еще молчал, опять и снова. Стоял и смотрел на меня, так удивительно спокойно. Его глаза блестели, щеки разрумянились - ей-богу, так, как-будто вот сейчас я предложил ему какую-то забавную игру, и он, наполненный восторгом, детским предвкушением, ждет, когда я, наконец-то, сумасшедший остолоп, сообщу ему правила. А я и впрямь сходил с ума. Он не издал ни звука, когда я схватил его за воротник, наверняка душа, и затолкал в кабинку Кирби. Никому даже и в голову не приходило называть ее иначе. Если бы я не учился там, я мог бы, наверное, себе представить разрисованный психоделическим рисунком кафель, двусмысленные надписи на стенах, грязный пол и, может, даже пару использованных шприцов в унитазе. Но я учился там; и я знал Мэтта Кирби, знал хорошо. Кабинка была, пожалуй, одной из самых чистых. Я никогда не смогу сказать, почему многие студенты так боялись заходить туда. И никогда не отвечу - что такого ужасающего, до дрожи, в этих обитых белым пластиком стенах, чистых, как свежий лист бумаги. Всего лишь одна надпись, десяток стройных знаков над унитазом, на уровне глаз. Темно-синий маркер, расплывшийся немного от нескончаемых попыток смыть его; но все же, узнаваемо и четко, аккуратно и компактно, почти каллиграфическим почерком - номер телефона. Я раз сто изучал эту чертову кабинку, но так и не нашел ничего больше. Один-единственный номер, без подписи – и ни у кого не могло возникнуть вопроса, все знали и так. Несколько жалких цифр на стене – и все, этого достаточно; и ты уже вдруг чувствуешь себя грязным; таким грязным, что никогда уже не сможешь смыть это с себя, ничем. Яркий свет режет глаза, становится кричащим в крохотном пространстве. Это мое паршивое воображение, верно. Но, зная, чем занимался здесь Кирби с десятками, сотнями слабовольных дураков, я ощущаю грязь на пальцах, я липко вязну в этой странной белизне. Я и сейчас способен вызвать в памяти, почувствовать тот вымышленный смрад, настойчиво грызущий обоняние, который на мгновение исчез, напрочь перебитый этим мятным запахом; запахом, смешавшимся с дыханием, обдавшим всё мое лицо, как только я запер дверь – и он вдруг оказался рядом, не понимая, словно не чувствуя угрозы, не слыша, как колотится мое сердце, обливаясь кровью вперемешку с ядом. Я помню, как он смотрит молча, так спокойно, и на мгновение мне чудится странная, словно дремлющая опасность – в глазах, в каждой ровной, расслабленной мышце лица; и в этом нездоровом, полыхающем румянце. Я стоял там, глядя на него сквозь жар и злобу, фокусируясь на своем бешенстве, собирая, стягивая его в пучок внутри себя, дрожа всем телом; а он просто ждал, такой до одури бесстрашный, какими, наверное, бывают только недоумки – и продолжал молчать. Чем очевиднее было его спокойствие, тем сильнее я ощущал какой-то жутковатый страх – и больше, черт, все больше я от этого бесился. Схватив парня за капюшон толстовки, не церемонясь, я крепко приложил его спиной о стену. Он поморщился от боли – но не издал ни звука, хотя я отчетливо слышал, как хрустнули его лопатки. Переждав немного, он вновь открыл глаза – пытливые, блестящие, живые. Он был таким. Я слышал, как трещит под нашим весом, прогибаясь, дешевый белый пластик; слышал свое шумное дыхание – а он по-прежнему был нем, как-будто издевался. Я чуть встряхнул его, и он поддался, словно кукла – голова мотнулась и вновь вернулась в прежнее положение; он снова терпеливо ждал. - Чего ты хочешь, мать твою? Чего ты хочешь от меня? – цедил я сквозь зубы, ненавидя, захлебываясь желчью, тряся его и чувствуя, как дрожат колени и сжатые до судороги пальцы. - Чего ты хочешь, ну, чего ты прицепился? Он что-то осторожно изучал в самой глубине моего нервно сжимающегося зрачка. Вдруг заскользил ожившим взглядом по лицу, и неожиданно: - О чем ты думаешь? – не дрогнув, любопытным шепотом, сжирая взглядом каждую деталь. Я замер, не дыша, скованный своей же собственной растерянной злобой. И снова, не давая мне опомниться: - О чем ты думаешь? – рассматривая мой подбородок – наверное, ужасно интересно; перемещая за щеку резинку, приоткрывая рот. Я подумал, что жевачка, должно быть, еще чертовски сладкая, пока он медленно тянулся, сквозь мою растерянность и время, так, что я не видел, не успел – и, продолжая с любопытством новорожденного изучать мое лицо, цеплялся пальцами за пояс моих брюк, где-то сбоку, еле ощутимо, будто призрак. Я, правда, был готов убить его тогда. Когда я бил его лопатками о стену, а он, зажмурившись и закусив губу от боли, вновь и вновь цеплялся за меня; когда в моих ушах стучала кровь, пока я сам пытался удержаться на ногах, дрожа и задыхаясь. Черт, я, в самом деле, задыхался, раз за разом выдавливая из себя один и тот же вопрос – но этот сукин сын молчал; молчал, как рыба, доводя меня. И все плыло перед глазами, когда я хватал этот проклятый капюшон обеими руками, отчаянно давя костяшками пальцев его кадык, чувствуя, как судорожно он сглатывает, хватая воздух – такой расслабленный, податливый, что мне хотелось сжать пальцы и начать душить; сдавливать его пульсирующее горло до тех пор, пока в глазах не зародится страх, пока он не начнет кричать; ругаться, звать на помощь – что угодно, только бы он снова стал тем самым надоедливым треплом. Я тряс его и повторял, словно помешанный: - Чего ты хочешь, черт тебя дери, чего? – а сам уже молился, чтобы кто-нибудь вошел. И пусть застанут врасплох, пусть ужас, шок в невидящих пустых глазах, пусть растерзают и растопчут – лишь бы меня остановили. Я тщетно пытался окликнуть сам себя, хватаясь из последних сил за скользкий хвост рассудка. Но я вконец сошел с ума, я был отравлен до корней, до стержня, ощущая злобу, грязь и боль – и я не мог, не мог остановиться. - Чего ты хочешь, мать твою, зачем… И вдруг он снова ожил – именно тогда, когда я начал рассыпаться, ломаясь, словно хрупкий грифель, потеряв себя и связь с собой. Опять он потянулся – зыбко, тихо, незаметно. Когда я понял, осознал, тряся, вколачивая его в стену с новой силой, было поздно. Пальцы сжались на моей пояснице – неожиданно и крепко. Не отводя глаз, он странно ерзнул, вытянул шею и смело накрыл мои губы своими. Я дернулся, глотая бешенство, давясь собственным ядом, жалким зародышем крика. - Ты…, - нет, не помню; я себя не слышал, словно захлебнулся. Я рассыпался, как песок, был сам себе противен, и все, на что меня хватило – я ткнул его ребром ладони в бок. Но мы стояли слишком, слишком близко, и он лишь тихо вскрикнул, еще сильней сжимая пальцы, впиваясь в ткань рубашки – и в меня, черт подери. С завидным упорством ловил мои губы, пока я тряс его, хотя разбить затылок, задыхаясь и шипя сквозь зубы, словно заведенный: - Твою мать, мать твою, ублюдок… Он всё молчал, елозя подо мной, держа, цепляясь, упрямо заглушая мою ругань теплыми губами; покалывающими, словно на морозе - и ужасающе, немыслимо живыми. Я не помню; не помню, когда воздух сдавил мою грудную клетку. Сдавил нещадно, подло, больно – мой, мой воздух, сволочь. Мой яд, мой смрад, грязь между моими пальцами – и он настойчиво провел языком по моим сжатым зубам. Пол подо мной пришел в движение. Я все выцеживал по капле из себя проклятия, с остервенением давя его кадык – но я не мог, не мог иначе; и я глотал его дыхание, терпко-пряное, словно с примесью микстуры, сиренево-зеленое на вкус. Кончик языка наткнулся на жевачку у него во рту, обжегшую своей нестройной, колкой свежестью, я резко распахнул глаза – и только тогда вдруг понял, что целовал его, как сумасшедший, бог знает, сколько времени, пока он так же молча наблюдал за мной – я слишком, слишком плохо это помню. Он слабо улыбнулся, и я увидел, как заблестела нижняя губа. Не было кольца. Если бы было – я, должно быть, вырвал бы его зубами. Я снова колотил его о стену. Ей-богу, я совсем слетел с катушек, был на грани. Я умирал и был убийцей, я это чувствовал – а он, скотина, так же улыбался, спокойно глядя на меня, и ждал. Он ждал, подлец, когда я успокоюсь. Пренебрегая моей злостью, держался, равнодушно позволяя мне разбить его затылок; теплый, полыхающий, живой – как же я ненавидел его тогда. За то, что позволял себя терзать, за то, что не боялся; за то, что тварь моя вновь ожила. Зашевелилась, холодя, приподнялась на острых, режущих локтях, сдавила - и попыталась встать. Рвала, толкала изнутри – опять голодная, всегда, всегда голодная и жадная, зараза. Я задыхался новой болью, ощущая, как слезы подступают к горлу; а этот скот уже запустил руки под влажную рубашку, исследую мое ноющее тело уверенными и наглыми, такими наглыми пальцами. Разбудил мою гниющую, смеющуюся мразь - и обещал ей корм, он обещал ей, черт возьми. И я уже всерьез боялся; боялся посмотреть ему в глаза, в его лицо. Со свистом втягивая воздух, хватаясь рваным краем мысли за уползающую в муть реальность, я резко развернул его так просто поддающееся тело, снова впечатал в стену, навалившись. Он попытался повернуть голову, смотря сквозь челку на меня через плечо. Но я сдавил его затылок, прижимая, я не хотел, черт подери, я не хотел. Я понимал, что я теряюсь – и терял рассудок. А моя тварь уже забилась в приступе, в истерике, она царапала, пытаясь вырваться наружу, задыхаясь одновременно со мной – испуганная, дремлющая дрянь, она знала, что я собираюсь убить её. Наваливаясь всем телом на мальчишку, я с трудом расслышал, как он хнычет, прижавшись раскрасневшейся щекой к стене кабинки – а я все нажимал на этот ненавистный мне затылок, дрожа от боли, подавляя крик и слезы. Я ждал, что он впитает грязь, таившуюся в стенах, в воздухе – и, может, задохнется, черт его дери. Но я так мало знал, и я так мало знаю. Он вновь заерзал, подаваясь мне навстречу. И снова кофта велика ему на два размера. Широкий ворот сбился, расползаясь по плечам, что за проклятье... Моя рука слабела – и он уперся в стену лбом, упрямо подставляя мне открывшуюся шею. Прислушиваясь к боли и воплям где-то там, меж ребрами, внутри, я чувствовал органику его тепла, его неумолимое вторжение; и до того, как успел что-либо подумать, я уже целовал его затылок, шею. Выискивая позвонки, я ощущал губами шевеление сумасшедших клеток; жадно целовал, глотал подвижный жаркий воздух, выкрадывал его, пьянея от живого марева и мути; и слышал сквозь биение собственного пульса, как торопливо он возился с пряжкой своего ремня. Я перешел границы, ощущая только боль; тупую боль внутри – и его тепло; я плавился, я потерял себя, травился своим же ядом, продолжал пьянеть, и пальцы сами потянулись к молнии на брюках, пока другой рукой я вновь сжимал его затылок – а он пытался опустить свои расстегнутые джинсы, тихо повторяя в стену: - Дай мне развернуться… Дай развернуться, я хочу тебя видеть… И вновь меня начинало трясти от злобы, ненависти к этому живому демону; и я давил ладонью на его затылок с новой силой, сжимая пальцами мокрые волосы – я не хотел, черт возьми, не хотел видеть его лица, я боялся, что прикончу его; за то, что он сделал, за то, что делал я – и процесс был необратим, мой яд густел и окислялся. Меня уже трясло, как в лихорадке, когда я схватил его запястья и распял, опять вжимая это тело в стену и смешивая с ним мой вязкий, мертвый воздух. Он крепко упирался в стену лбом; входя, я слышал, чувствовал, как пластик, оживая, скрипит в негодовании, ругаясь, пока мой маленький ублюдок молча выдыхал, сжимая мышцы и напрягаясь подо мной. Он знал, знал абсолютно точно; он просчитал меня до кончиков ногтей – я прост, как та пятицентовая монета… - Дай мне развернуться… Я хочу смотреть… И пока он безуспешно пытался повернуть голову, чтобы хоть мельком, искоса увидеть мою гибель, я чувствовал, как падаю с обрыва, вдыхая пульсирующий жар его алеющей щеки и захмелевшей кожи, входя все глубже и кусая его в шею. Тогда он застонал – протяжно, в голос, неприкрыто и бесстыдно. И в тот момент, когда моя зараза, вконец рехнувшись от отчаяния, обезумев, слепо полоснула когтями по сердцу, я вдруг успел подумать – я не первый. Отнюдь не первый – вот как, вот оно... Сойдя с ума, хрипя и задыхаясь болью, я вдалбливал его, послушного, на удивление гибкого, в кричащий, прогибающийся пластик, пока он яростно сжимал, переплетая, наши пальцы у себя над головой. И, будь он проклят - как же он стонал. Так громко, отвратительно, так пошло – и чертовски сладко… Я никогда бы не подумал… Когда впервые я его увидел - и эту чертову улыбку, и шуршащий шоколад; и книгу со стихами, дьявол, ведь всего за день до этого, за сутки, там, на солнечных ступеньках, без закладки – я не подумал никогда бы, ни за что, ведь я не знал, черт подери, и знать не мог. Он подавался мне навстречу – жадно, торопливо, не таясь. А я хрипел, уже надеясь задохнуться - зажмурившись, прижавшись ртом к его открытой шее, так незнакомо остро, почти болезненно кончая раз за разом. И слушал, как, совсем растратив силы, кричит внутри моя растерянная, плачущая тварь.
Отправлено: 13.12.09 12:37. Заголовок: Капитан Внезапность!..
Капитан Внезапность! я счастлив даже не проду читать, а видеть, что ты здесь все-таки был. хотя с продой - с такой продой - это гораздо круче. присоединяюсь к предыдущему оратору. меня вывернуло. и выпотрошило. преклоняюсь
Отправлено: 13.12.09 15:34. Заголовок: Присоединяюсь ко все..
Присоединяюсь ко всеобщему счастью по поводу твоего появления)
О, описания. Они забили мои мысли. Голова вот-вот лопнет переполненная ими, бесконечными навязчиво-засасывающими предложениями. По-идее, я должна была написать, что они меня опустошили и истерзали, но я, как-то странно, счастлива, как наркозависимый, получивший долгожданную дозу) словно, и внутри меня сидит какая-то мерзкая прожорливая тварь)
Это было замечательно. Теперь у меня точно нет слов, потому как в голове все еще крутятся прочитанные строки. по обыкновению, я долго отхожу)
я, наверное, больная, но я тащусь!! прости за сумбур он смог! *ыыы* он ее убивает! *вопли* Фрэнкиии. о, Фрэнки. черт, он очень сильный, если он выдержал все это. не знаю..меня не выворачивает. я приняла Джерарда как данность, поймала волну. отмечу, ибо не могу не отметить - про отравленный воздух. черт. мне так нравится.)) сразу чувствуешь, сразу четкая картинка.
п.с. вот честно. не догнала про Марка. *бьется головой об стену* п.п.с. ребенаг очень по тебе скучает
Сообщение: 408
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 05.01.10 14:33. Заголовок: *гадкий и нехороший,..
*гадкий и нехороший, собрал нервы и волю в кулак, вернулся в эту тему. Погнале* Teddy Picker, тут слов даже нет - но я, серьезно, дико благодарен за такой отзыв. Спасибо. Just_Emotion, Mikey S., счастливое семейство Спасибо, люблю-люблю ужасно Grim_Guest, эх, спасибо тебе за такие слова Avomora, тебя тут нет - но ты скоро будешь, так что вот: Хорошо, что приняла Джерарда, это важно. Отравленный воздух - больная тема уже и не только для меня, так что я рад до ужаса, что ты отметила. Фрэнки сильный? Думаю, да. Джи ее убивает? Ты думаешь - это хорошо, а?) И последнее - чего ты не догнала про Марка? о_О
Сообщение: 409
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 05.01.10 19:48. Заголовок: Глава 6. Не знаю, к..
Глава 6.
Не знаю, как я смог доехать все-таки до дома, не разбив машину и не покалечившись. Всю дорогу я сдавливал пальцами руль до судорог. И всё равно заметил, как дрожали руки. Я плохо помню, очень, очень плохо. Помню, как подкашивались ноги, как сердце бешено качало кровь - я словно был сосудом, в который попытались влить гораздо больше, чем он мог вместить. Голова гудела, и еще очень долго пол словно шевелился под ногами - живой и наблюдающий за мной. Помню, как хотел бежать - но меня так вело, так мотыляло от стены к стене... Я даже побоялся - и не стал заглядывать в зеркало над раковиной перед тем, как выйти. Он не пошел за мной - остался в той чертовой кабинке. И я не обернулся. Не хотел видеть его, черт подери; не хотел видеть таким. Не ощущая больше собственной, почти привычной грязи, я странно ужасался. Всё было хуже, чем могло бы быть - я чувствовал, что измарал его. Совсем не помню, как добрался до машины. Очнулся я уже в салоне, заводя мотор. Чертовски плохо вижу ту часть дня. Когда невыносимо долго ехал от университета, не разбирая дороги - и как я только умудрился не попасть в аварию... Я слышал голос матери – встречала на пороге; спрашивала, почему так рано. Но что я ей ответил? Я не знаю, не знаю, ничего не помню. Каким-то чудом я добрался до постели и рухнул на нее, не раздеваясь. Тело ныло, просясь под душ, я знал, что нужно наступить себе на горло - и подняться. Но не осталось сил, совсем. И я лежал, осознавая, что снова не засну. Я бредил наяву, отлично чувствуя под животом пружинистый матрац, вперив в стену взгляд, отлавливая им лучи малинового солнца и заставляя себя помнить, что я в своем, своем, таком привычном, доме - и в своем уме. Но самому мне в это верилось с трудом, поскольку мои пальцы, странно бледные, болезненно сжимавшие подушку, по-прежнему дрожали. На языке - все тот же терпкий привкус эвкалипта; шершавая, устойчивая свежесть. Я все никак не мог остыть. Я чувствовал, как двигаются клетки. Он остался рядом. Пульсация земли – все было чересчур живым. Он все-таки пробрался - как воришка, маленький домушник, так тихо и так ловко. Мой собственный подвижный вирус. Я не хотел - но это было так. Я отчего-то полагал, что он за это поплатился. Если бы жар мой спал быстрее, я, вероятно, смог бы поразмыслить лучше; но в тот момент я четко ощущал, что изнасиловал его. И я действительно так думал, черт возьми. Я не заметил, как стемнело, не успел. Хоть и лежал с открытыми глазами – невыносимо долго, осторожно неподвижно. Мне и без того хватало, поскольку тело упрямо отказывалось дать мне отдохнуть – мой воздух был разрежен и разбавлен, он шевелился в новом ритме, в новом темпе, до боли непривычном для меня. Я не увидел, когда же именно стена опять тягуче медленно начала окрашиваться светом – день четвертый. Так глупо – но я до ужаса хотел, чтобы мать вошла ко мне. Хотя прекрасно знал, что этого не будет. Измотанный, я бредил, засыпая, наконец, и мне казалось, что она пришла. Уселась рядом, на краю постели, встревоженно смотря в мои глаза. Коснулась моего плеча – осторожно, верно, тише, тише; мне двадцать шесть, а ты все еще видишь меня каждый день – смешно до слез. Мы не умеем говорить друг с другом. - Милый, ты не заболел? Уже семь, ты можешь опоздать. Я закрыл глаза. И этого хватило. Ученье – свет, я буду твердо в это верить. Но я устал. Спасибо, что пришла. - Джер… Мне не приснилось ровным счетом ничего; возможно, в первый раз. Возможно, что я был измотан чересчур. Возможно всё. Я заворочался. - Джер… Меня толкали – грубо, резко, часто. Я стиснул зубы, машинально ударяя кулаком вперед – и распахнул глаза. Взвизгнула от возмущения и неожиданности, глупая. Вскочила на ноги, потирая плечо, тряхнула головой, нахмурилась – осуждение. - Ты что, сдурела? – я недовольно щурился, с трудом приподнимаясь на локтях. Одно лишь странно, даже непривычно – отдохнувший. Я чувствовал, что, наконец-то, выспался. Джейн поджала губы, молча глядя на меня. Ну, что, черт подери? Чего опять не так? - Мы уже всё, что можно, передумали! Господи, помилуй – она раскочегаривалась быстро, и я мог только морщиться, готовясь слушать, как все вокруг с ума сходили от переживаний. - Мы думали, что ты попал в аварию, под машину, что тебя убили, что ты заболел… - Джейн… - Что тебя избили в каком-нибудь темном переулке, обокрали… - Ты можешь так не голосить? - А он тут дрыхнет! Просто так! Свалил, не отсидев положенное время – и дрыхнет второй день подряд! - Джейн… - Свинья! – со слезами в голосе. Боже, за что мне это – еще и это, гром ее порази, дуру крикливую. Мой слух уловил легкий шелест бумаги, я повел плечом, чувствуя, как ноют в ответ мышцы… - Отойди от моего стола, скотина! Мэтт тотчас же отпрянул, поднял руки вверх, испуганно таращась на меня: - Всё, всё, отошел. Что ты, как с цепи сорвался? Я медленно закрыл лицо руками, надеясь, что они исчезнут. - Не трогай рисунки, Кирби… - Да ну, всё же ведь, всё, я ничего не трогаю, - я слышал, как он подошел, смеясь, как опустился рядом на кровать. Джейн схватила за запястья, насильно отрывая мои руки от лица – очень, очень серьезная, мне даже стало немного весело. - Сколько времени? - Уже четыре. Скажи спасибо Мэтту – он весь день тебя прикрывал. - Мэтт. - Да? - Спасибо. Девчонка скривилась – думала, паясничаю. Ну, что с ней делать? Внимательно глядела на меня – вот-вот дыру прожжет, ей-богу. Внизу загрохотало так, что я невольно вздрогнул, подскочив на месте. Без остановки стискивая зубы – мышцы слабо сопротивлялись, не пуская – я сполз с постели. Джейн совсем расшумелась, а я лихорадочно вспоминал, остался ли у меня еще аспирин. Я морщился, кривился, пытаясь дать понять – но нет, она не унималась. Кирби молча хмыкнул, оглядывая комнату – а Джейн все тарахтела: - Мы, правда, очень переживали, Джер! Ты так неожиданно ушел, машина была на стоянке, потом смотрю – ее нет. Звоню – ты не отвечаешь. Сегодня я уже чуть с ума не сошла. Конечно, мы пришли прямо сюда – уж извини, но что еще оставалось… Джер, почему ты в одежде?! – возмутилась она, когда я уже добрел до порога. Мэтт даже прыснул со смеху, откидываясь на моей постели, чертов идиот. - А ты бы предпочла, чтобы он был голый, да? Дыша размеренно, сжимая кулаки до боли, я повернул дверную ручку. Запереть их здесь, черт подери – вот, чего бы мне хотелось. И я бы даже и не стал жалеть рисунки; лишь бы отвязались, проклятые, все из себя такие гордые – и бодрые, бодрые студентики. Джейн быстро оказалась рядом, когда я открыл, наконец-то, дверь и выглянул наружу. Я сразу увидел мать; стояла внизу, у самой лестницы, пунцовая, как перезревший помидор – и улыбалась. - В чем дело? - Что, дорогой? - Что за грохот? Ты что-то уронила? – я хмурился, пока Джейн тихо сжимала пальцами рукав моей рубашки – да что с ней, в конце концов, такое… - Мы уронили пылесос… Господи, пусть я проснусь. Пусть проснусь – и окажется, что еще ночь. Пусть дом будет так же сер и пуст. Пусть будет глух, как склеп – но я молился всем богам. - Джер, мы все волновались, понимаешь? Все, и… И я цедил сквозь зубы бесконечно: «Отцепись». Но Джейн совсем разволновалась, дергая меня, так странно виновато хныча. Мне захотелось кубарем скатиться вниз, схватить пальто и выбежать из дома; лишь бы от меня отстали. Мать продолжала виновато улыбаться, пихнув ногой раскрытый пылесос. Я чувствовал, что начинаю злиться не на шутку – от этих звуков, шорохов, от света; оттого, что проклятая девчонка все не хотела оставить мой рукав, от Кирби, который все еще смеялся где-то там, за моей спиной, за дверью – тот же великовозрастный ублюдок, что и я. Но так подло неожиданно; не дав мне опомниться, не дав оправиться от злости – перешагнул через треклятый пылесос, смеясь, откинул голову назад и глянул на меня, сверкнув блестящими глазами из-под челки. Перилла покачнулись и поплыли… - Джер, только не злись, пожалуйста, не злись, он ведь тоже переживал, слышишь, не могла же я… Голова невыносимо закружилась – не дали ни минуты времени, скоты, не дали. А эта дура все продолжала извиняться, извиваться. Так своевременно, что я бы засмеялся – не будь мне в тот момент так тошнотворно плохо. В ушах опять гудело, и я прижался к косяку плечом, прикрыл глаза, теперь мечтая только об одном – чтобы проклятые ступени растворились вдруг ко всем чертям. Чтоб я не смог сойти туда, чтобы остался наверху – а этих недоносков мог бы и столкнуть с обрыва, здесь невысоко; невысоко – но голова кружилась так, что я, зажатый между Джейн и косяком, уже цеплялся за девчонку сам. Безмозглая дуреха, добрая душа. Мой бог меня не слышал, а тварь моя лишь тихо подвывала – такая же потерянная, какой была вчера; и злилась, злилась на себя, бесилась - слишком слабая. Я начинал дрожать, мусоля пальцы Джейн в своей руке - и чувствовал, как пачкаю ее. Мой изнасилованный демон, спотыкаясь, метнулся по ступенькам вверх - ко мне; всё так же продолжая улыбаться.
Отправлено: 06.01.10 12:44. Заголовок: Krista пишет: - Ото..
Krista пишет:
цитата:
- Отойди от моего стола, скотина!
Здесь я уже смеялась смехом, больше напоминающим истеричный) У меня вобще многое связано с этим фиком того, что напоминает истерику или безумие, или быть может даже более глубокие психические проблемы. Я понимаю, что здесь на этих словах многое стОит, но чувствую нечто другое, не знаю, как объяснить. Что-то более сильное. Эта сцена встречи..даже не знаю, как решающий бросок, или финальный мяч. Я была зачарована, пока читала ее сквозь лабиринт строк и предложений. Описания, конечно же, как всегда душераздирающие) неимоверные.
Господи, Крис, это..я даже не знаю, что сказать. Этот фик для меня очень тяжелый и я не всегда могу прочитать главу за раз. Я серьезно не представляю чего тебе стОит его писать, даже боюсь думать об этом. Но, черт возьми, он восхитителен, он захватывает и ужасно хочется узнать чем все закончится. А эта глава, она такая..долгожданная.
Сообщение: 413
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 14.02.10 00:35. Заголовок: (я болен) Глава 7. ..
(я болен)
Глава 7.
- Джи, не сердись, не злись, пожалуйста… Мне было наплевать. Лишь бы помолчали, лишь бы дали мне опомниться, подумать хоть секунду. Вот он, остановился возле нас, немного приподнялся на мысках, глядя поверх моего плеча, и улыбнулся, чуть слышно звякнув маленьким кольцом о зубы: - Мэтт! Я пылесос уронил! – и покатился со смеху. Я почему-то вспомнил первый день. Он заливался вновь этим своим дурацким смехом, как какая-то тирольская девчонка. Я отступил назад, пихая однокурсницу локтем, и он шагнул за нами в комнату, с нескрываемым любопытством оглядываясь по сторонам. Всё та же желтая толстовка – и длинный черный шарф, который он сжимал в руке, не замечая, как собирал его концами пыль с паркета. Я посмотрел на Джейн. Она хмурилась, внимательно изучая мое лицо, и мне вдруг стало не по себе. Мэтт резво хлопнул по постели – по моей постели, предлагая парню приземлиться рядом. Но он и не подумал, словно не заметил. Пересек комнату, встал к нам спиной, чуть опираясь замотанной в свой шарф рукой о низкий подоконник, и принялся смотреть в окно. А я смотрел на Джейн. Мне становилось хуже, начинало дрожью пробирать. Кирби тихо хмыкнул: - Сероватая картинка, да, Айеро? Он медленно кивнул, и я готов был спорить, что он все так же улыбался. - Уныло - жуть, - чуть вздохнул, я еле уловил; и, сделав полуоборот ко мне, довольно весело и столь же неожиданно признался, – ты не волнуйся, я его не разбил. Мэттью наследил там, в прихожей, твоя мама сразу убрать хотела. Я помог ей достать пылесос, а он тяжелый, как не знаю, что - и вот. Но все в порядке, правда. Его улыбка стала шире – я видел краем глаза, я смотрел на Джейн, пока она все так же пристально глядела на меня. Я весь дрожал, я трусил, как болван. Я чувствовал себя преступником, меня загнали в угол. Она смотрела на меня, не отрываясь. Как же я боялся, я мог бы выдать сам себя, ей-богу. Фрэнк сделал оборот вокруг своей оси, рассматривая стены, подошел к столу. Джейн сжалась, напряглась - и только тут я с облегчением понял, что она не знает. - Фрэнк, - осторожно позвала девчонка, косясь с опаской на меня. Не среагировал – как-будто точно знал, что можно. Но ничего не тронул. Немного наклонился над столом, засунув руки в карманы джинсов, извернулся, рассматривая мою истеричную карандашную муть – очень серьезный, даже непривычно. Спустя минуту выпрямился, поднял глаза, чуть удивленно улыбаясь. - Здорово, я и не знал, что ты умеешь. Ну что за способ строить фразы? Я молчал. - Что ты, Фрэнки! Он у нас художник, даже в школу ходил, малевал всё сознательное детство – да, Джер? – Мэтт выглядел довольно благодушно, но мне с чего-то вдруг почудилась издевка. Я все еще молчал. Меня опять мутило. Их было слишком много для меня; к тому же – я чувствовал их странную неловкость, и нехотя, раз за разом возвращался мысленно к той чертовой кабинке. Прекрасно зная, как странно это выглядит со стороны, я все-таки смотрел во все глаза на Фрэнка, надеясь уловить хоть что-то – но совершенно тщетно. Он тихо улыбался, осматриваясь – так спокойно и неторопливо, что я совсем терялся. Кирби снова лупанул ладонью по кровати, весело смеясь: - Лучше сядь, а не-то он не выдержит и шкуру с тебя спустит, он у нас раздражительный. Дружище Мэттью распоряжался моей комнатой довольно смело для человека, который знал, каким я могу быть, когда меня вот так бесцеремонно будят. Однако снова - никакой реакции. Мне бы это, может, и польстило, но я уж слишком хорошо всё помнил. В комнате было душно, тесно, странно серо – я вдруг понял это, пока наш милый наркоман о чем-то думал, напряженно хмурясь. Он резко вдруг кивнул мальчишке: - Ты фокус обещал. Показывай. - Потом, - Айеро усмехнулся чуть смущенно, поглядел на Джейн; она тряхнула головой, смеясь. И мне вдруг стало легче, напряжение спало. - Фрэнк весь день развлекает нас фокусами. Он их штук сто знает, не меньше! Джер, хочешь посмотреть? - Не очень, - я повел плечом, и Джейн мгновенно сникла. - Не будь занудой! Он такое вытворять умеет… - Могу себе представить, - я не уверен, что имел ввиду, но это вырвалось само гораздо раньше, чем я успел подумать. Мэттью снова хмыкнул – и этого хватило. Я снова задрожал, упершись взглядом в стену, уверенный, что они смотрят на меня – и видят, понимают, знают точно. Еще ни разу в жизни не был я так жалок, как тогда. Черт подери, ведь я почти паниковал. Фрэнк шумно выдохнул: - Чего-то как-то скучно. Кирби засмеялся, откидываясь на постели, полез рукой в карман, достал пакетик с разноцветными таблетками. Джейн медленно бледнела. Я скривился. - Убери эту дрянь. Мэтт удивленно вскинул брови: - Что? Не видишь – ребенку скучно, пусть повеселеет, - он все улыбался, шурша полиэтиленом, недоумок – как-будто бы не знал. - Я сказал - убери, сейчас же. Я говорил как можно жестче – но Кирби, кажется, уже несло не в ту сторону. Он морщился, уныло глядя на меня: - Он ведь не маленький, сам решит. - Мне плевать. Черт подери, я сотню раз тебе говорил – чтобы я не видел этого в моем доме. - Джейн права, ты зануда, - теперь он усмехался, и я начинал выходить из себя. – Не ворчи, пусть попробует. Айеро, хочешь попробовать? Фрэнк молча улыбался. Девчонка покачала головой: - Мэтт, хватит, прекрати, Джер прав. Но он не слушал; фыркнул, чуть тряхнул кулечком: - Давай, Фрэнки. Всего одну штучку, одну веселую штучку – хочешь? - Он не хочет, - резко ответил я. Признаться честно – я был близок к тому, чтобы схватить Кирби за шиворот и спустить с лестницы ко всем чертям. Айеро улыбнулся шире, уверенно кивнул: - Я не хочу. - Отлично, - Мэттью закатил глаза, засовывая свою маленькую радость обратно в переполненный карман. Джейн вымученно, слабо улыбнулась – я знал, что в такие моменты она на дух не переносила Мэтта. - И чего же хочет наша принцесса? Он даже не смутился – поглядел куда-то сквозь меня, раздумывая: - Кофе. - Джер, ребенок хочет кофе. - Я слышал. - Ну, значит, тащи! - У него нет кофе, - возразил Фрэнк так, словно меня и в комнате-то не было; подумав, быстро сделал два широких шага, схватил меня за запястье и потянул к двери. Я даже дернуться не смог – он вновь зашевелился. Джейн поджала губы; видимо, ждала, когда я снова тресну парня по лицу. Смешно – конечно, я не мог; не мог – и этим выдавал себя со всеми потрохами. Я вспомнил, как волок его вчера по коридору, пока он настойчиво тянул мою руку – холодную, напряженную, чужую даже для меня. Он не боялся. Идиот. Ведь я почти убил его. Хотя тогда это уже казалось мне бредовым сном – пока он торопливо вел меня по лестнице, не поворачивая головы, вниз, в прихожую, и мать глядела на меня, все еще возясь с раскрытым пылесосом. Такой растерянный, чужой и удивленный взгляд – и столь же удивленные шаги за мной, черт, да, я выдавал себя. Наверное, им было непривычно. Но это было просто, и я втихую повторял сам для себя – я измарал и растерзал его, так что он мог, имел на это право; по крайней мере, до тех пор, пока я не приду в себя, пока я не пойму, что происходит, что я сделал; пока не выпью этот чертов кофе. - Джи… - Я ненадолго, мам. Я оказался на крыльце – и тут же жадно задышал. Черт, это было странно – вдруг понять, как мне не хватало этого живого, уже порядком промерзающего воздуха. Я поплотнее запахнул пальто, заматываясь в шарф. Удивительно, что за ночь так похолодало. Фрэнк копошился рядом, застегивая куртку на ходу. От солнца резало глаза, я щурился – и продолжал дышать; как-будто в первый раз, ей-богу. Кирби навалился сзади на меня, смеясь и выдыхая слабый белый пар. - Вы бы притормозили, господа – там дама никак не поспевает. Я обернулся. Наша дама скакала на одной ноге, растерянно таращась на меня. - Вы на поезд опаздываете, что ли? – обиженно пробормотала Джейн. Обувшись, наконец, нагнала нас, нырнула рукой мне под локоть, с вопросом в глазах – не знает, теперь уж точно, не знает. Я даже улыбнулся, чуть дернулся, стараясь сбросить с себя Мэттью. Он легко поддался, все еще смеясь. Мы шли по улице, вдыхая свежий, леденящий воздух. Кирби забегал вперед, болтая о какой-то ерунде – о лекции, о том, как он отмазывал меня сегодня, о погоде. Да кто будет говорить о погоде с человеком, которого и так видит каждый божий день, в самом-то деле? Я лениво слушал, идя неторопливо, чтобы Джейн не отставала. Фрэнк был рядом – засунув руки в карманы дутой красной куртки, смотрел себе под ноги, еле заметно улыбаясь. Кажется, он вправду слушал Мэтта – не уверен. - Фрэнки, покажи уже свой фокус! – Кирби опять канючил, как ребенок. Айеро поднял взгляд, все так же улыбаясь, сморщил нос: - Отстань. - Не будь занудой – он у нас один. Давай же, покажи! - Потом. Мне было непонятно хорошо, пока мы шли по тротуару - бесконечно долго, под бледным и холодноватым небом. Они были по-прежнему здесь, галдящие, смеющиеся, тормошащие меня. Но ни стен, ни потолка – и я дышал свободней, паника прошла. Мне стало вдруг спокойно и лениво – и так приятно наплевать. Чертовски хорошо. Кирби уволок Джейн за собой, вперед, но мне было совершенно все равно. Я почти забыл, кто вытянул меня сюда. Мы подошли к открытому киоску, и Мэттью деловито сообщил: - Я сегодня добрый, угощаю. Фрэнк, тебе какой? - Я не хочу, спасибо, - он снова морщил нос, блаженно жмурясь – солнце все же пригревало. Кирби вскинул брови, заворчал: - Ну, замечательно. Кто-то вопил, что хочет кофе – и вытащил нас всех из тепленького дома. - Значит, уже не хочу. Как-будто не бывает, - пробормотал он еле слышно, морщась – вот-вот чихнет; и, фыркнув, яростно потерся носом о мое плечо. Я резко дернулся, напрягшись, торопливо выцепляя взгляды – не видели, не видели, в другую сторону смотрели, оба. Черт возьми. Айеро накинул капюшон, не глядя на меня – и отошел. Встал у края тротуара, легко пнул мусорку ногой. Та тихо звякнула. Заправив за ухо засаленную челку, он ровно выдыхал морозный воздух, стоя ко мне боком, все еще жмурился на солнце, улыбаясь. Так, словно ничего и не случилось – и я чертовски был растерян. Но подойти к нему не мог. Там были Джейн и Кирби, слишком много света. И слишком он был снисходителен и прост. Я молча наблюдал за ним и думал – ну неужели у него не осталось какой-нибудь царапины, хотя бы синяка, который, бросившись ему в глаза утром, лишил бы его той странной и упорной амнезии, в которой он пребывал? Он неподвижно стоял, вскинув подбородок – упрямый, дерзкий, я впервые обратил внимание. И мне вдруг стало страшно, что он может обернуться, глядя на меня. - Это была его идея. Я вздрогнул. Джейн протянула мне дымящийся стакан. - Что? - Он предложил к тебе заехать. Фрэнк, - уточнила она как-то строго. – Он правда беспокоился. Я бы не стала говорить – но раз уж ты к нему всё-таки проникся… - Ты несешь чушь, дорогая, - я глотнул кофе, но тут же больно обжег язык и нёбо. Выругавшись, сунул ей стакан обратно в руки. - Меня радует то, что ты хотя бы способен чувствовать себя виноватым, - теперь она уже улыбалась. А я смотрел на девчонку во все глаза, как недоумок, понимая, что это уже смахивает на паранойю, но ничего не мог поделать. - Виноватым - в чем? - Да, я поторопилась с выводами, кажется… - Джейн… - Ну, если ты помнишь, то еще позавчера ты так зазвездил ему по уху, что… - Черт, разумеется, я это помню, - внутри так мерзко все сжималось, что не помогал даже свежий воздух – меня мутило от страха, голова опять кружилась. Айеро обернулся, молча глядя на меня. - Я пойду, Джейн. - Ты чего? Мы же только вышли, - вскинула брови – удивленная, глупая, глупая. - Я нехорошо себя чувствую. - Джер, да в чем дело, черт возьми… Я мог бы просто развернуться и уйти, я был к этому близок. Но Мэтт позвал ее – нашему герою не хватало денег на оплату кофе. Она отрывисто взглянула на меня – до смешного жестко, я сразу понял, что мне запрещено даже двигаться, пока она не вернется – и отошла к Кирби. Я растирал ладонями лицо, глотая острый, леденящий воздух – трусливый параноик, как же я боялся. Я столько натворил – а он опять был здесь, еще и с ними. Как-будто притащил с собой, чтобы распять меня; ей-богу, и распял - знал он об этом или нет; мне было так паршиво, что он, должно быть, был бы рад узнать. - Ты в порядке? – он как-то умудрился незаметно подойти, пока я тут весь изводился, мучаясь от страха, который Джейн по глупости, упрямой наивности приняла за угрызения совести. Я резко поднял взгляд. Мальчишка с беспокойством рассматривал мое лицо – так искренне и напряженно, что меня передернуло. - Ты сам как думаешь? – я хотел быть резким, но из-за страха получался только хриплый шепот. Он слабо улыбнулся. - Я думаю, тебе хреново. Это видно, - сущий ангел, светящийся, участливый, живой; ругающийся – странно было слышать. Но он был весел, черт возьми, не поврежден – и он ни в чем не обвинял, казалось. А я был зол, растерян и испуган. Мне нужен был ответ – но я не мог заговорить об этом. Он изучал мое лицо. Улыбка стала шире. - Она не знает. - Что? - Джейн. Она не знает, я ничего не говорил. Ты ведь из-за этого? – и замолчал, закончил, так весело, немного удивленно глядя на меня. Меня так колотило от озноба, что зубы звонко отбивали дробь. Я стиснул челюсти до боли, цепляясь взглядом за деревья и дома, и отвернулся, не чуя под собой земли; услышал краем уха его спокойное «Куда ты?» и, не ответив, быстрым шагом направился домой. Я слепнул от пара, выдыхая воздух, жадно слушал, стараясь не шуршать подошвами по тротуару – казалось, что вот-вот Мэтт или Джейн меня окликнут, остановят, захотят вернуть. Но всё-таки я не был пойман, я добрался. Влетел домой, влетел к себе, влетел в себя – взлетев по лестнице, я отчего-то кинулся к окну. Там - ничего; все так же серо, так же пусто и уныло – жуть. Я усмехнулся, хотя на самом деле было вовсе не смешно – я все еще боялся, я не мог понять, черт подери, не мог. Был я убийцей или нет? Я должен был спросить. И он, он должен был бы сам ответить, если это было так. Сунув руки в карманы пальто, я нашарил полупустую пачку сигарет и закурил; растерянно скользил взглядом по хмурой, мертвой улице, жадно затягиваясь раз за разом. Бездарный день. Бездарный – и неясный. Я путался все больше, я терялся, уже не зная – было это или нет. Я сделал шаг назад, устало растирая пальцами глаза. На подоконнике валялся черный шарф.
няшный Фрэнки хорошая глава. какая-то теплая, но мне показалось, что там шел снег. может, и правда шел - не знаю, не помню. солнце, сухой холодный асфальт, частые, крупные снежинки. замотанные шарфами люди. красота. скромные замашки романтики у меня какие-то. но вот что самое обидное: я не могу сказать ничего более. ради этого мне пришлось бы внимательно перечитать все, написанное ранее, а я сейчас, увы, не в состоянии *вымученная улыбка* ну, ты знаешь и, надеюсь, поймешь.
Сообщение: 67
Зарегистрирован: 06.10.09
Откуда: Москва
Репутация:
1
Отправлено: 15.02.10 12:03. Заголовок: действительно теплая..
действительно теплая глава. прочитана в третий раз не то, что в ней много соплей и прочее. во всех этих терзаниях где-то светится нужный огонек.) приятно чувствовать его присутствие.) Джерард мечется от стенки к стенке. и я просто визжу от восторга, когда Фрэнки стойко смотрит ему в глаза. сильный малый только здесь увидела белый стих. может у меня просветление, но, однозначно, мне очень нравится
Отправлено: 18.02.10 16:16. Заголовок: Очень понравилась гл..
Очень понравилась глава) Мне кажется, есть какие-то непонятные СДВИГИ в лучшую сторону) Очень красивая. Такая светло-открывающаяся... не знаю, как это объяснить..
Сообщение: 414
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 22.02.10 22:51. Заголовок: Just_Emotion, все зн..
Just_Emotion, все знаю, все понимаю. И люблю очень вот за это Just_Emotion пишет:
цитата:
мне показалось, что там шел снег. может, и правда шел - не знаю, не помню. солнце, сухой холодный асфальт, частые, крупные снежинки. замотанные шарфами люди
И вообще за всё *расчувствовался жутко* Avomora пишет:
цитата:
сильный малый
Это не он сильный) Это, скорее уж, Джерард сильный) Avomora пишет:
цитата:
только здесь увидела белый стих
Женько заметила еще, кажется, на пятой главе. Подтверждаю - присутствует. Но, сцуко, вообще неосознанно о_О Grim_Guest, спасибо тебе))) Эти сдвиги, сдвиги, черт, всю душу они мне вымотали. Шарф, да)) *соскучился, вроде как *
Сообщение: 415
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 23.02.10 02:20. Заголовок: (Хуже, чем с четверт..
(Хуже, чем с четвертой. Хотя думал, что дальше некуда, серьезно. Убился)
Глава 8.
Шесть тридцать пять. Я никогда не мог найти с родителями общий язык. Да и не старался, если честно. Старались ли они – не знаю, не могу сказать наверняка. Не то, чтобы я был особо чем-то недоволен. Они ко мне не лезли, никогда. А я не дергал их. Единственный скандал произошел, когда я заявил, что не пойду учиться дальше – еще во время обучения в школе я решил, что буду рисовать. Они не относились к этому серьезно, и это здорово меня бесило. Какого черта было оплачивать мои уроки в художественном классе, если они, на самом деле, с самого начала хотели видеть меня каким-нибудь удачливым предпринимателем, ну, или офисным работником – чему там поклоняются обычно? Шесть сорок, в комнате темнело. Они до ужаса любили Марка, оба. Может, поэтому я сам ими не был воспринят, как художник. А Марк был гением, он был им, черт возьми, я бы не мог поспорить с этим. И я не смог бы с ним сравниться, даже если бы сошел с ума. Да, я хотел хоть в чем-то быть таким, я жаждал рисовать не хуже – но не мог. Всё это слишком долго меня грызло – и стало, должно быть, главной причиной, по которой я все же бросил рисовать. Шесть пятьдесят, окно открыто настежь, мне непривычно тяжело дышать. Ведь каждый в этой жизни мнит себе талантом. В этом признается не всякий, верно – но думать и мечтать об этом любят все. И я, я тоже был таким, я долго и упорно в это верил. Вот ты малюешь что-то на листе бумаги под слабым светом тусклой лампы, ты ходишь в школу, ты терпишь все насмешки над собой, корпишь ночами над каким-нибудь рисунком, который ты, с присущей детям мнимой скромностью, считаешь гениальным, и вдруг, в один прекрасный день чей-то взгляд – тот самый, единственно нужный – натыкается на твою работу. И всё, и ты уже спасен, и ты возвышен, вот она, мечта. Какой-нибудь богатенький псевдоценитель искусства берет тебя под свое теплое крыло, пропахшее чем-то до ужаса чужим и инородным. Потом – первая выставка, пара заметок в местной газете, все больше, все шире, все дальше. С ним так случилось, с Марком – не со мной. А я остался. Я приводил ему уйму доводов, я говорил, что этот незнакомый нам мужик наверняка какой-то старый извращенец. Да, нас заметили, обоих. Я упирался и цеплял его остаться, он, в свою очередь, смеялся, ругал меня за чрезмерный реализм. И я остался – там же, где я был, и там, где я сейчас. Родители так ни о чем и не узнали; только слышали, неверное, от соседей, что Марк перебирается в Нью-Йорк. А тот старик, конечно, не был извращенцем, которым окрестило его тогда мое неразвитое воображение. Он был владельцем одной небольшой частной выставки. Я был замечен, был, черт подери. Я помню, Марку нравились мои рисунки. Семь двадцать две. Я отказался. Почему? Я снова это вспомнил. Пока стоял так, неподвижно, залитый слабым светом лампы. Я выдыхал тяжелый пар в морозный воздух, в темноту окна. Было гораздо холоднее, чем несколько часов назад; но я стоял и слушал мерзкие шаги часов, поглядывая искоса на стол и наблюдая, как ветер нагло теребит края бумаги. Семь тридцать пять. Он все еще лежал передо мной. Я продолжал дышать. Хотелось спать ужасно, я здорово замерз, но все равно стоял, как идиот – я даже сам не знал, зачем. Если прислушиваться, то часы шагают; шагают, а не тикают, серьезно. Я с ног валился, так хотелось спать. Я подался вперед и прислонился лбом к стеклу, зажмурился – чертовски холодно, чертовски, и даже в горле начало слегка першить. Часы шагали в тишине, я стоя бы уснул, ей-богу; но все же слышал каждый звук. Семь сорок три - и торопливый говор матери на первом этаже. Я как-то умудрился пропустить звонок. Одернул сам себя, заставил приоткрыть глаза и развернуться. Внутри противно сжало на секунду, и я вдруг крепко разозлился на себя. Он все еще лежал, на том же самом месте. Я различил ее смущенный, приглушенный смех, хлопок двери и поворот ключа в замке. Я быстро свирепел, на удивление. Какой, к чертям, замок? Взять шарф – паршивая минута, отопри обратно. Шаги часов, ее шаги на первом этаже. Я начал сомневаться. Может, все-таки отец вернулся? Так рано? Может, может быть, вполне. Я потихоньку начинал сходить с ума. Шаги часов, шаги часов и тишина. Но все-таки метнулся – шумный, торопливый, вколачивая ковер ботинками в ступени, и завозился перед дверью в темноте. Я слушал, как казалось, целый час его нетерпеливое сопение. Справился. Распахнул дверь и влетел, раскрасневшийся, в расстегнутой куртке; ворвался, как к себе домой, остановился, улыбаясь – без кольца в губе, зачем-то снял опять, когда-то, почему-то. Нетронутый, такой же, как и в первый день, как новенький, ей-богу. Он запыхался, ворот толстовки сбился набок. Весь нараспашку, идиот, и с голым горлом. - Отдышись. - Я бежал, - он все улыбался, хватая ртом воздух, раздувая ноздри. - Зачем? - Мне в девять надо быть дома… Вот и бежал… - Отдышись, черт возьми. - Ты зачем окно открыл? - Тебя высматривал. Он замер, глядя на меня и тихо улыбаясь. Слишком пристальный, слишком внимательный. Глупый. Я дернул головой, торопясь разрушить его заблуждение: - Проветривал. Он еле уловимо хмурился, колеблясь, не отрывая от меня блестящих в полутьме глаз. Я вдруг понял, что ничего не чувствую, совсем – ни страха, ничего. Я словно спал, как-будто наблюдал за всем со стороны. Я стоял, не шевелясь, и с какой-то бредовой безотчетностью наблюдал за тем, как он едва заметно шевелил губами, вероятно, что-то говоря. Шаги часов. Он отдышался, наконец. Он был спокоен, снова весел, он с полыхающим от холода лицом болтал, не умолкая. Но я не слушал и не слышал, я ругал себя. В ушах гудело, всё, что удавалось выцепить извне – шаги часов. Шаги часов, шаги его – стремительно обошел меня, не зацепив, шурша расстегнутой курткой, потянулся и закрыл окно. Быстро улыбнувшись, опустил глаза, задумчиво нахмурился, рассматривая пыльные ладони. Я помню их отчетливо, его ладони – холодные и гладкие с мороза, пересеченные полосами моей пыли и грязи. И воздух был таким же затхлым, как несколько часов назад. Фрэнк скользнул взглядом в сторону, увидел шарф и поднял на меня глаза. Он снова улыбался. - Я кофе принес. Вот он, прорезался. Но в голове по-прежнему шумело, как с похмелья. Я кашлянул, прочистив горло – здорово болело. - Что? - Я говорю – я кофе принес. Растворимый. Она просила, чтобы ты купил сегодня, но ты так быстро ушел, я не успел сказать. - Кто? - Твоя мама. Ты как, нормально? – участливо; участливый ублюдок. Я вдруг почувствовал, что начинаю злиться так же, как вчера. Семь пятьдесят. Паршивых семь минут – а я уже взбешен, вот уж действительно, талантливый мальчишка. - Ты за шарфом? Бери и убирайся, - спокойно, так спокойно, как только получалось – я все еще смотрел со стороны, я мог держать себя в руках, пока так было. Фрэнк молчал, пытливо, неожиданно серьезно глядя на меня. А я смотрел в ответ, упрямо повторяя про себя: «Возьми, возьми этот проклятый шарф, возьми». Но Айеро и не думал торопиться. Он стал вдруг странно тихим, он всерьез о чем-то думал. Как-будто бы оттаял с улицы – не двигаясь, он словно засыпал, глаза блестели ярче, щеки полыхали. Он подошел чуть ближе, остановился в полуметре от меня: - Хочешь, фокус покажу? - Какой еще, к дьяволу, фокус? - Который я им не показал, – он терпеливо ждал, он знал, что я прекрасно понимаю. А я все больше злился от осознания того, что этот попугай вдруг стал непробиваем – его не трогали ни ругань, ни мой тон. Я все еще держал себя в руках, ей-богу, я старался так, как только мог. - Давай-ка так: я покажу – и сразу же уйду. Идёт? Я молчал. Пусть это глупо, пусть смешно, пусть не похоже на меня – но Джейн и Мэтт так дергали его, так ныли, выпрашивая что-то, о чем я не имел понятия, что мне с чего-то стало интересно. Не дожидаясь четкого ответа, Фрэнк шагнул еще, не отрывая глаз от моего лица – серьезный фокусник, как пить дать, насмотрелся фильмов. Но мне с чего-то стало страшно. Я вдруг почувствовал, как в комнате тепло, пока его холодная ладонь скользила у моей щеки; замерз ведь, здорово замерз, не важно, что бежал. Он дотянулся бы и так – уж не настолько я высокий, в самом деле. Но парень все-таки чуть приподнялся на мысках. А я уже проснулся, весь напрягся, я снова был вдруг беспардонно возвращен в себя. Я, правда ведь, понятия не имел, что может быть у него на уме. И что я собирался делать? Но он вдруг странно сжался. Быть может, он не отдавал себе отчета – но я действительно заметил это: и мимолетный выдох, и дрожь бровей, и приоткрытый рот. И тут я понял, что он вовсе не уверен в том, что делает. Но он был чересчур напорист, чтобы бросить; эту его черту я распознал уже тогда. Он все-таки коснулся пальцем мочки уха, чуть задержавшись, еле уловимо сжал – и отпустил. Меня трясло. Он сделал это быстро, торопливо и довольно ловко. Фрэнк не успел бы уловить, не мог бы; как он опять зашевелился, пульсируя вокруг меня с какой-то новой, незнакомой мне доселе силой. Меня мутило. Он был плотнее, чем всегда, мой гнилостный, отравленный и мертвый, мертвый воздух. Мальчишка отступил назад, все еще глядя на меня. Я молча ждал. Но ничего. - Ничего не произошло. Он как-то медленно, растерянно моргнул – и рассмеялся. Я опешил. Он так заливисто и громко хохотал, что я чуть не принял это за истерику. Фрэнк резко дернул головой, пытаясь перестать, и торопливо закивал: - Вот именно. - Что ты несешь? - Вот именно, что ничего, совершенно ничего, - он улыбался так, словно я только что влепил ему в дневник пятерку, идиот. - Дерьмовый из тебя фокусник. - Тебе видней, - он вдруг нахмурился, растерянный и незнакомо строгий; строгий, черт возьми. - Катись отсюда, - я снова заводился. Какого черта, мать его, с чего? Я бы уже не удивился, если бы он уселся за мой стол и стал бы вдруг перерывать рисунки. Но Фрэнк кивнул, застегивая куртку. - Хорошо, - он развернулся, сделал два шага к двери. Остановился. Господи, как же меня трясло. Мой воздух восставал против него, он стал плотнее, отторгая. Черт возьми. Фрэнк осторожно оглянулся на меня, он снова улыбался. - А что ты будешь делать? - Что? - Когда я уйду – чем ты займешься? - Ты, мать твою, куда-то торопился, как я помню… - Я же не знал, что до тебя так долго будет доходить. Так что ты будешь делать? Я помню этот взгляд, черт подери, я помню, как сейчас. Его широкая улыбка, его ухмылка, чуть вздернутые брови, он смеялся надо мной – и я таким его еще не видел. Я шагнул к нему, забыв, где нахожусь, забыв, что мать сновала там, на первом этаже. В глазах темнело, легкие сжимало изнутри, кровь яростно стучалась мне в виски – ей было мало, мало места, не хватало. Меня знобило, лихорадя в то же время, некстати для меня и для него. Я сгреб его в охапку, резко притянув к себе, сжимая отчего-то коченеющими пальцами хрустящий ворот куртки, и встряхнул. Он, тихо улыбаясь, чуть сжал мои запястья все еще холодными руками, и я невольно замер. Так было в первый раз. Наперекор, черт подери, наперекор. Он вдруг сопротивлялся. Я растерялся так, словно до этого он был всего лишь чем-то бестелесным. Но все же не старался оттолкнуть меня. А я хотел этого, господи, хотел. Я чувствовал, до боли остро, как все вокруг меня плывет, кривясь, уродуя себя, пытаясь отогнать и вытеснить его живое нечто – он пробирался, стоя без движения, он мог проникнуть дальше, много дальше, чем я думал. И, стоя так, держа его, я вдруг отчетливо понял, что больше не смогу, ни разу; я не смогу толкнуть, разбить его о стену, не смогу ударить. Даже тогда, когда я буду этого хотеть до помутнения рассудка, как я хотел тогда, в ту самую минуту. Не понимая, я начинал бояться ни на шутку; его, его бояться. Его тепла, живых вибраций, которые разрядами в меня вгрызались, впивались недозволенно, без спроса, черт возьми – но не таясь. Я двинуться не мог, а Фрэнк опять заговорил, так осторожно улыбаясь, словно стараясь скрыть усмешку – горькую, горькую, незнакомую. Он все держал мои запястья, с любопытством глядя на меня. - Что ты будешь делать, когда я уйду? Ляжешь на кровать, попытаешься уснуть? Не сможешь, будешь вертеться всю ночь и думать? - Убирайся отсюда, твою мать, - я выдавливал из себя слова, я знал, что повторяюсь, но ничего не мог поделать. Мне было больно, было больно там, внутри; чертовски больно, я не мог дышать, глотал бесшумно плотный, вязкий воздух. - Посмотри на себя, ты же вымотан. Ты опять не уснешь, - он слабо улыбнулся. Я молчал – беспомощно, боясь того, что он был чересчур реальным здесь, так близко; боясь пошевелиться, проявить себя и выдать с головой. И я молчал, пока часы шагали. - Просто открой рот и скажи. Это не сложно. - Тебе пора… - Не вытуривай меня, когда я пытаюсь тебе помочь, - он вдруг опять нахмурился, сильней сдавил одно мое запястье. Я ощутил биение собственного пульса. Сумасшедший. Я дернул головой, пытаясь незаметно захватить немного воздуха – другого, больше мне привычного, еще не тронутого им. - Скажи. Это проще, чем кажется. - Да что ты от меня хочешь, черт возьми, что я должен сказать? - Задай вопрос. - Какой вопрос? – я здорово терялся, даже страшно. Я уцепился взглядом за дверную ручку – как-будто повернется, вот сейчас; ей-богу, я держался из последних сил. Он тихо засмеялся: - Да я откуда знаю? Это же твой вопрос, не мой. Ты хочешь знать? Ну, так открой рот и спроси. Он ждал. Он ждал, черт подери, он был готов ответить. Не шутя, не насмехаясь ни секунды, мальчишка был серьезен. - Почему? – я все сжимал скользящую, шуршащую с мороза ткань. Но я уже не мог даже встряхнуть его, не мог, как ни хотел. - Что? - Почему ты так себя ведешь? - Как именно? - Как-будто ничего не произошло, – я выдыхал это шершавыми кусками. Да он хоть представлял, чего мне это стоило, сопляк? Не знаю, до сих пор я не уверен в этом. Он чуть прищурился и покачал еле заметно головой: - Неправда. Если бы ничего не произошло, я бы не привел сюда ребят. И не был бы здесь сейчас. А еще у меня шея очень ноет и спина, - Фрэнк сморщил нос, пожал плечами, улыбнулся. Ноет. Ноет, вот оно, как. И ноет, и болит, возможно. Чувствует. Смешно, я понимаю, что смешно, абсурдно, ненормально – но я уже почти не верил, я хотел раздеть его немедленно, сейчас же, чтобы найти хоть что-то; чтобы мой разум, наконец, пришел в порядок, чтоб не осталось никаких сомнений на мой счет; найти и распознать на нем мои следы, отметины, знать точно – я растерзал его, его, а не себя. Я изнасиловал его, я мог его убить, я даже, может быть, пытался. Но это было, как бредовый сон – далекий, нереальный, не такой. Меня трясло по-прежнему, мутило так, что голова кружилась. - Ты в порядке? - Было или нет, черт подери, да или нет? - видимо, меня шатало, я не помню. Но он схватил меня за воротник рубашки, удержал. Его лицо казалось беспокойным. Я отдернул руки. Фрэнк вновь заулыбался. - Просто открой рот и скажи. - Я изнасиловал тебя. Да или нет? Я был на полпути к тому, чтобы вышвырнуть его из комнаты, не медля – или скатиться, чего доброго, в истерику. Он вскинул брови, все еще не отпуская, до одури спокойный, но серьезный; и удивленный, черт его дери. Он всматривался – тише, не спугни, удостоверься, что все расслышал правильно, смотри, цепляйся за мои зрачки, паршивец. Я сходил с ума ко всем чертям, я был уверен в этом, глядя на него. Но неожиданно расширились глаза, уголок рта судорожно дернулся вверх – и Фрэнк захохотал. Опять, да чтоб он подавился. Я был убийцей, искупал грехи – а он стоял и ржал, заливисто и громко. - Я ведь обижусь. Правда, я имею право на тебя обидеться теперь. И он давил весь этот бред почти сквозь слезы. Я молча наблюдал за тем, как он пытается себя унять, замолкнуть, наконец. Он веселился, без притворства хохотал - и этот смех совсем мне не казался нездоровым. Но так же неожиданно и резко Фрэнк замолчал. Он улыбнулся, резко мотая головой, и дернул меня за воротник рубашки. - Так вот, из-за чего ты. Но это слишком, правда. Даже для тебя. - Что… - Нет. Я прикрыл глаза. Меня мутило страшно, голова кружилась, я давно и окончательно решил, что я свихнулся, что сошел с ума. Но у него были совсем другие соображения на этот счет. Айеро снова потянул меня за ворот, я открыл глаза. Он выглядел опасно незнакомо. Я тихо, незаметно рассыпался. - Нет. Я сам все сделал, - Фрэнк улыбнулся, слабо, но отнюдь не осторожно. Тихо. Тихо. Такая же тихая, слабая. Лениво царапнула: «Слышишь, слышишь ведь?» Я сделал резкий шаг назад, боясь упасть – но больше я боялся, что все-таки смогу; смогу ударить и разбить. А я ведь смог бы, смог бы, черт возьми, хотел. Согнувшись пополам, я сдавливал живот руками, прислушиваясь к крикам там, внутри. Все, что снаружи нарушало тишину – шаги часов. Шаги часов, шаги часов. Она смеялась, мразь, меж ребрами, глумилась надо мной, пока его спокойный голос доносился до меня. - Прекрати. Ты просто устал. Хватит, Джи. - Зачем? - Джи, перестань… - Зачем, черт подери, зачем это тебе?! – я думал, что кричу. Но я хрипел; хрипел, урывками хватая воздух – не мой, совсем не мой, чужой до острой боли в легких, он был разбавлен, был отравлен чем-то более живым, намного более живым, чем я. Я растерзал себя, а не его. Я сам хотел, иначе бы не сделал это. Он мог бы мне сказать, он должен был, ублюдок. Не изнасилованный, нет, не поврежденный. Он соблазнил меня, он сделал это, черт; я был напуган сам собой и им - и я хотел поверить. Мне было жаль себя до бесполезных слез, когда я задыхался, пытаясь осознать его нелепые слова, пока моя уступчивая сука тихо ухмылялась, ощупывая острыми ногтями все мое нутро. «Чувствуешь, ненавидишь? Скажи, скажи». А я молчал, сжирая сам себя до стержня, до основы. Мой добровольный демон тихо подошел и положил ладонь мне на затылок. - Так что? Грызет все-таки? – он улыбался. Нет, я не видел, просто был уверен. Да что он может знать, черт подери, что ему может быть известно?! - Зачем ты это… Черт возьми, зачем? - Я пробую, что может подействовать. Фокусник. Фокусник, вот оно, как. Я резко выпрямился, глядя на него. Фрэнк осторожно отступил, застегивая куртку до конца, нахмурился. - Я не ожидал, что с тобой такое будет. Мне стыдно, извини. Я изучал его; рассматривал и слабо ненавидел. Но не верил. - Я вынудил тебя, я это сделал. Черт, я же помню. - Тебе что, нравится так думать? Ты никогда не слушаешь, да? Я сделал это сам. - Хочешь сказать, что тебе не было больно? Он медленно моргнул и осторожно, тихо улыбнулся. - Конечно, было. Поначалу. - Тогда… - Я знал, что делаю. А ты? - Твою мать, я ничего не знал, я сам не понимал, что делаю! - Я так и думал, - Фрэнк кивнул. – Мне пора, правда. Ляг и поспи, ты можешь быть спокоен, ясно? Я чувствовал, как холодеют пальцы. И больше ничего. Я знал, что мне нельзя его так отпускать, пока он все не скажет; знал, что надо прокрутить всё в голове еще с десяток раз прежде, чем я смогу поверить и понять. Рассыпавшись, я растерял себя, словно упал в глубокую нору, и камнем вниз - а все стояло вверх тормашками внутри. Но я не мог собраться. Пустота; вдруг ни одной паршивой мысли в голове. Уставший мозг, уставший организм, меня бы не могло хватить надолго. - Ты придешь завтра? Всего две лекции, давай. Я ответил машинально, почти не слушая, не глядя на него, упершись взглядом в стену. - Завтра воскресенье. - Суббота. Выспись, слышишь? Мне пора, - он сотню раз успел это сказать, пока оглядывался на меня, пока он брался за дверную ручку, выходил и с тихим скрипом прикрывал дверь за собой. Он возвращался так же громко, торопливо, как пришел. Его шаги – и быстрое прощание на первом этаже, я слышал очень четко. Хлопок двери. Мой яд разбавлен, мой углекислый воздух все еще при мне. Шаги часов, шаги часов – и тишина. На подоконнике остался черный шарф. Я тихо засмеялся, давя ладонями живот. Внутри по-прежнему все скручивало болью.
Отправлено: 23.02.10 16:52. Заголовок: не могу понять себя,..
не могу понять себя, когда читаю "Ищущего". он такой безнадёжный, просто весь, как будто слеплен из безнадёжности. каждый герой мне кажется... умершим?.. покалеченным?.. и худшее, что я не знаю, как их можно починить. отсюда чувство безнадёжности. рассказ неправильный, но в хорошем смысле. ты меня понимаешь? =) я знаю, меня нечасто воспринимают всерьез, но я серьезна. он сводит меня с ума! и мне очень сложно писать комментарий.
я помню, что ты говорила в начале, и мне теперь каждую секунду становится страшно, уж не просрала ли я уже что-то важное. но больше мне неприятно от того, что вокруг меня полно таких покалеченных людей, и я не могу их "починить", хотя очень хочу.
в общем, мне нужно с этим что-то делать, и я очень надеюсь, что Ищущий найдёт, что искал. и поможет найти другим).
*переваривает главу* черт побери...этот слог, эта атмосфера. мне так нравится, что хочется кричать. столько эмоций и ни одного связного предложения не могу сказать. это очень сильно. Фрэнкиии прст! они начали разговаривать! черт, главное, чтобы Джи выдержал все это, пока Фрэнки так упорно ищет. *кончился словарный запас*
Сообщение: 418
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 01.03.11 20:54. Заголовок: (Это все еще важная ..
(Это все еще важная для меня вещь. Хотя так и не скажешь) Каюсь) Правда, каюсь; за целую вечность, что не было проды, ответов на комментарии и меня самого, в том числе. Работа, диплом и, как следствие, долгое и полное отсутствие вдохновени)
Глава 9.
Я лежал на кровати, уставившись в потолок. Веки тяжелели – некстати, мне было необходимо все обдумать. Чтобы понять; понять и осознать. Но почему-то в голову лезло совершенно не то. Я старался вернуться к нужной мысли, цеплялся за самого себя. Но я был пуст и чист, как новенький блокнот, и вдруг необходимость ломать над этим голову показалась мне смешной. «Не сможешь, будешь вертеться всю ночь и думать». Что будет завтра, если я поеду? А если нет? Полнейший бред, я ни черта не мог решить. Я не мог вспомнить его голос, как ни старался, как-будто его и вовсе не было здесь пять минут назад. И мне вдруг стало странно, сладко, беспросветно наплевать. Чертовски здорово устал. Да или нет? И все-таки, наверное, нет. Примерно к десяти я уже твердо знал, что не поеду. Я все лежал, не двигаясь, рассматривая комнату, как-будто бы впервые. Не помню, когда последний раз я убирался. Каждый предмет казался тусклым из-за слоя пыли. Отец пытался приучить меня к порядку с малолетства. Я вспоминал о нем. Сейчас я почти его не вижу. Он из тех людей, которые просто не совпадают со мной по времени. Я так привык быть без него, что, когда он все-таки приходит в то же время, что и я, мы просто не обращаем внимания друг на друга. Он довольно скучный. Сам факт его существования давит на меня, пожалуй, больше, чем постоянное присутствие рядом матери. Хотя я помню, что когда-то он был не таким. Я вдруг подумал о рыбалке. Рыбалка, черт возьми, смешно. Одно название, я был-то там от силы пару раз. С отцом, на озере. Мне было около семи – и мне не нравилось. Не нравилось, что нужно было ждать, не нравилось, что это нравилось ему. Но мой отец действительно знал в этом толк. Я помню, как он шепотом рассказывал мне всякую галиматью про этих скользких, огненно-прозрачных рыб, пока я терпеливо помирал от летней духоты. Он был помешан на рыбалке пару лет от силы, но зато на совесть. Я делал, разумеется, буквально все не так – не так сжимал в руках проклятую удочку, не так насаживал наживку на крючок; я даже и молчал, наверное, не так, а надо было как-то по-другому, со значением. Я ненавидел эту плещущуюся тишину, но все-таки терпел – а он в полголоса рассказывал о том, как в этом восхитительном процессе важна какая-то наживка. Наживка, видите ли, играла чуть ли не решающую роль. Для каждой рыбы – обязательно своя. Он изучал, он знал, вычитывал всю эту ерунду, он пичкал ею семилетнего меня. «Если наживка правильная, Джерард – то рыба приплывет опять, даже если до этого сорвется с крючка». Идиотизм какой-то, ну ей-богу. Кому-то это правда интересно, может быть; хотя мне, если честно, не очень верится. Он все пытался доказать справедливость своей теории. Что было бы легко, потому что крючки у него были кошмарные, и с них срывалась каждая вторая рыба. Я не любил смотреть на них. На то, как они пучили глаза, как бились в панике и шевелили жабрами, хватая воздух, раздувая серебристые бока. Я сам не помню, как уснул – на удивление крепко; так крепко, что мне ничего не снилось. А если даже и снилось, то я ничего не смог запомнить. Проснулся сам – без десяти полдень; мать, видимо, отчаялась меня будить. Солнце палило нещадно, в закрытой комнате мне было душно, было жарко. Все та же пустота, ни мыслей, ничего. Дом так же тихо и спокойно спал. На подоконнике – такой обычный, что я даже удивился, как эта тряпка умудрилась довести меня вчера. «Наживка – вот, что важно, Джерард», - боже правый, он ведь на самом деле в это верил. Один раз она все-таки вернулась, эта рыба. Действительно вернулась, примерно через час после того, как сорвалась с крючка. Я безошибочно определил ее по оборванной, чуть выступающей вперед губе. Я молча, затаив дыхание, наблюдал, как он с каким-то фанатичным покровительством подтягивал ее к себе - а рыба извивалась, блестя на солнце серебром, подвешенная к тонкой паутине лески. И я был поражен; боготворил находчивость, начитанность отца не меньше суток, пока какой-то знаток из старших классов мне не сказал, что рыбы, по сути своей, поголовно идиоты – и обладают памятью не больше десяти секунд. Мой мозг отчаянно ленился, не хотелось думать, совершенно, ни о чем. Я знал, что надо, хорошо бы, но не мог. Я только отчетливо помнил – вчера я окончательно решил, что не поеду. Было прохладно, как вчера, но я стоял на улице и медленно курил, облокотившись на машину, подставив спину солнцу. Студенты хлынули потоком из дверей, а я стоял и даже не трудился никого высматривать, как-будто был не с ними, чувствуя по-прежнему какую-то непонятную, но отупляюще приятную пустоту. Здорово жгло спину и затылок. Мне было странно хорошо. Наживка – вот, что важно. Я не был уверен в том, что делаю. Я попросту не знал, не думал. Может, поэтому, когда я, наконец, увидел его рядом с Джейн и Мэттью, выходящим на ступеньки, с какой-то равнодушной, еле уловимой улыбкой на губах, с рассеянным и туповатым взглядом в никуда, я странно удивился; и в самом деле - будто бы забыл, где нахожусь. Девчонка щурилась на солнце. Мне даже на секунду показалась, что она не в духе. Может, злилась на меня, не знаю. Заметила. Остановилась, глядя на меня сквозь этот строгий прищур. Я машинально улыбнулся, щелчком выбрасывая дымящийся окурок. Джейн вдруг замахала вытянутой вверх рукой, как маленькая. Чуть оступилась, еще немного - и скатилась бы со ступенек ко всем чертям, как пить дать; он проследил за ее взглядом, ткнул Мэтта в бок локтем и пошел навстречу. Опять распахнутый, немного сонный, до странности ленивый, с каким-то смутно мне знакомым блеском в слезящихся от осеннего ветра глазах, вцепившись в лямку рюкзака, который волочился по земле, шурша и цепляя листья. Засунув руки в карманы черного пальто, я равнодушно наблюдал за ними. Джейн улыбалась. Кирби что-то бормотал, немного нервно дернул головой, когда мальчишка что-то коротко ему сказал. Я успел подумать, что он что-то принял. Я не терпел наркотики, как таковые, как явление. Обычно Мэтт здорово меня бесил, успев принять, бывало, что-нибудь до моего прихода. Но в тот день мне было совершенно наплевать. Я чувствовал себя измотанным до отупления, вдыхая солнце и морозный воздух. Дышал я очень жадно, даже странно. Словно пытался оживить себя. Смешно, но получалось. Я был расслаблен и неожиданно спокоен; я наблюдал за Фрэнком. Он был, как в первый день. Остановился рядом, улыбаясь. И я только тут сообразил, что совершенно ничего не знаю. Я не знал, зачем же все-таки приехал, не знал, что собирался делать и зачем. Фрэнк весело щурился, глядя на меня снизу вверх. - А я говорил, - он обернулся к остальным и повторил чуть громче. – Говорил же! Джейн улыбнулась шире, потерлась подбородком о свое плечо. - Вот дураки, - чуть слышно выдала она, не переставая улыбаться. Я посмотрел на Мэтта – он выглядел устало и был явно раздражен. - Ты бы еще к вечеру приехал, - девчонка попыталась сделать строгое лицо. Смешная. - Я вообще не собирался. - Так нехрена тогда было и приезжать, - скривился Кирби. Ужасно бледный, незнакомо злой. И смотреть на него тогда мне было так же незнакомо тошно. Я закатил глаза. - В чем дело? - Он проспорил мне пять баксов, - весело похвастался Айеро. Все сразу встало на свои места. Я даже улыбнулся. - Думал, не приеду? Решил меня похоронить, скотина? – я все улыбался, хотя особого веселья в тот момент не ощущал. Мэтт, кажется, смутился, неопределенно дернул плечом. Мальчишка обернулся и потребовал с усмешкой: - Давай уже. Я не собираюсь тут торчать до вечера. Я исподтишка разглядывал его коротко стриженый затылок, пока Мэтт с недовольным видом копался в кошельке. Расстегнутая куртка висела на нем мешком, почти сползая с плеч и совершенно открывая шею, на которой я заметил еле различимый красноватый след. И мне вдруг захотелось рассмеяться. Так сильно захотелось, что я с трудом сдержался. Я вспоминал события последних дней, словно это был один бредовый сон. Я знал, знал абсолютно точно этот след, я сам его оставил – но при этом не почувствовал никакой связи с ним. Не мой, не я. Как-будто не было, как-будто не со мной. Он снова повернулся, с каким-то до смешного детским самодовольством шурша новенькой зеленой купюрой, засовывая деньги глубоко в карман и улыбаясь мне сквозь выбившуюся из-за уха челку. Чуть дунул на нее, сверкая все еще слезящимися светлыми глазами – на улице, на ярком солнце они казались мутно-золотыми. Я стянул с себя колючий черный шарф и перекинул его через шею Фрэнка. Он улыбнулся шире, виновато щурясь сквозь обгоревшие на кончиках ресницы: - Опять забыл. Я идиот, - он был вполне собой доволен. Я кивнул, все еще машинально сжимая шерстяную ткань. Джейн рассмеялась невпопад – и так же резко запнулась, начав стремительно краснеть. Я отпустил концы шарфа и отступил назад. Не отрываясь, продолжал глядеть на него, не понимая причины и чувствуя, как Кирби смотрит на меня почти в упор. Айеро коротко вздохнул, задумчиво уставившись куда-то в сторону. Я вдруг подумал, что ему, наверное, опять скучно. Забавно то, как Джейн и Мэтт таскались с ним. И как он умудрился так спалить ресницы – ведь осень на дворе… Он продолжал о чем-то напряженно думать, глядя в пустоту невыносимо сонными, чуть мутными глазами. Не чувствуя себя застигнутым врасплох, не ощущая никакой угрозы, я стоял напротив и спокойно, как-будто это был не я, рассматривал его. Шарф был на нем. Мне совершенно не хотелось уходить. Я тихо извивался. Он вдруг зевнул, с таким забавным, оглушительно писклявым звуком, чуть шмыгнул носом, растирая мутные глаза – ужасно сонный, чуть мерцающий. Была ли у него такая же дурацкая привычка лежать часами, уставившись куда-то в одну точку, и думать по ночам? Я в этом сильно сомневался. - Подбрось его до дома, что ли, он весь день на ходу засыпает, - Джейн с нежностью глядела на мальчишку. Фрэнк заморгал, не поднимая подбородок, глянул на меня чуть исподлобья и как-то вкрадчиво заулыбался. Маленький хитрец. - Садись в машину. Господи, помилуй. Не я. Не собирался, даже не подумал, просто ляпнул. Он вскинул брови и заулыбался во весь рот. - Правда?! – и тут же, нате вам, кристально чистый взгляд, черт подери, кристально; как-будто только что проснулся, проспав не меньше и не больше десяти часов. Небо затягивало тучами, стало заметно холодней. - Садись уже, - я закатил глаза, все еще остро ощущая на себе взгляд Мэтта. Больше он не заставил меня повторять. Выдав коротенький смешок, который, судя по всему, предназначался Кирби, он обежал вокруг машины и, проворно забравшись на переднее сиденье, так грохнул дверцей, что мне немедленно захотелось ему руки оторвать. Я посмотрел на Джейн. - Ну, едете? Ее глаза по-матерински нежно, смешно тепло глядели на меня. Взялся довезти до дома стервеца, которого не выношу – действительно, ну просто молодец. - Да брось, тут пешком минут пять, - девчонка отмахнулась, взяла под руку Кирби. – Не обижай его, он хороший, - по-детски сморщила нос, улыбаясь. Не видел, чтобы она делала так раньше. Нелепая пародия на что-то неуловимо знакомое. Мэтт улыбался, глядя на меня. - Вот завезет его в какой-нибудь глухой переулок и грохнет там, - весело сообщил он. Джейн подозрительно взглянула на него. Кирби вежливо добавил, продолжая улыбаться: - А виновата будешь ты. - Ты что-то принял? - Нет, мамочка. - Прекрати, не надо так дурачиться. - Да, мамочка. Айеро высунулся из окна почти по пояс, хныча: - Мы едем – или как? Я сделал это раньше, чем успел подумать – отвесил ему, в общем-то, довольно безобидный подзатыльник. Фрэнк притворно ойкнул и нырнул обратно, весьма довольно улыбаясь. Мэтт вскинул брови, тыча в меня пальцем: - Вот видишь, видишь? Нет, ты видела? – он продолжал нести всю эту околесицу, пока Джейн фыркала, откидывая голову и закатив глаза; и где она понабралась этих ужимок? И даже тогда, когда она уже успела оттащить его на расстояние, Кирби все еще орал какой-то бред. Смесь наркошутовства и, как мне показалось, не очень дружелюбных взглядов на меня через плечо. Мне на щеку упала капля; начинался дождь, так что я поспешил залезть в машину. Он развалился на сидении. Съехав вниз, вытянув ноги, наклонил голову к плечу и чуть подергивал конец шарфа. Пока я оживлял мотор и растирал замерзшие ладони, Фрэнк заерзал, засунул одну ногу под себя и, шумно хлопнувшись затылком о спинку сиденья, воззрился на меня. Я чуть поправил лобовое зеркало и глянул на него. - Уже проветрилось, закрой окно. Секунд пять понадобилось ему на то, чтобы убедиться, что кнопки на дверце отсутствуют. При виде старой ручки он удивленно что-то промычал и с упоением принялся крутить ее обеими руками, сосредоточенно пыхтя. Подняв стекло, опять откинулся на спинку и выдохнул с восторгом: - Классика! - Старье, - я покосился на него. – Где твой дом? Фрэнк сморщил нос и улыбнулся: - В Ванкувере. Я развернулся к нему всем корпусом, нахмурившись, и он, резко посерьезнев, чуть дернул головой: - Пока прямо. - Будет намного проще, если ты сразу назовешь адрес, - пробормотал я, сосредоточенно выкручивая руль и выезжая со стоянки. Он без всякого смущения пожал плечами, чуть отвернулся, словно заскучал: - Я не помню. Как добираться – да, а адрес – нет. - Ты недавно переехал? Он кивнул, смотря в окно и преследуя указательным пальцем дождевую каплю, медленно ползущую с той стороны стекла наискосок. Дождь лил сильнее, и я включил дворники, тут же забегавшие по стеклу с омерзительно-резиновым визгом. Я подумал, что надо бы заменить их, когда доберусь, наконец, до автомастерской… - У тебя аллергия на шерсть есть? Я бросил на Фрэнка короткий взгляд: он так же увлеченно водил пальцем по запотевшему стеклу. - Нет. Все еще прямо? Он снова кивнул, не поворачивая головы. Какое-то время мы ехали молча. Он был не так словоохотлив, как обычно, а мне попросту совершенно не хотелось разговаривать с кем бы то ни было. По правде говоря, я толком даже не знал, почему согласился отвезти его. Я бы солгал, сказав, что у меня были в тот момент хоть какие-то мысли на этот счет. Я вез его до дома – вот и все. - Ты зайдешь? - Что? - Зайдешь ко мне? Я чуть сбросил скорость и повернул голову. Фрэнк отлепился от окна и теперь спокойно глядел на меня снизу вверх, все так же развалившись, будто бы сползая незаметно, прижавшись щекой к шершавой обивке. - Незачем, - я опять прибавил газа. Он молча отвернулся и уставился на мокрую дорогу впереди. Но через минуту вдруг немного оживился, чуть потянув меня за рукав и приподнявшись на сидении: - Сейчас направо. Я повернул, как он сказал, и вскоре выехал на трассу. Я подумал было, что он живет где-то на окраине, но очень скоро мы пересекли черту города, а он по-прежнему спокойно отвечал: «Пока что прямо». Я все еще был чересчур расслаблен, все еще подвержен тому усталому, глухому отупляющему чувству, которое держало меня с самого утра. Иначе я, должно быть, смог бы обратить внимание, заметить, что сам себе устраиваю западню. Но на тот момент меня лишь раздражало время, которое я тратил на него. Мы ехали уже чуть больше часа. Он как-будто понял: - Еще две мили, там поворот направо. Очень скоро мы свернули с трассы, проехали еще немного по живой дороге, не тронутой асфальтом. - Здесь, - он снова оживился и заерзал, застегивая куртку. Внутри вдруг закололо, но странно тихо, отстраненно. Как-будто бы не я, как-будто не со мной. Я понимал, что что-то происходит, но почему-то был по-прежнему спокоен. Мы остановились у какого-то отеля: высокий, несуразный серый дом. Большие окна, мутные, как-будто от известки, и три широкие ступени перед дверью. Он выбрался из машины и теперь топтался на дороге, пока я вылезал наружу, оглядываясь и стуча зубами – здорово похолодало. Дождь теперь слабо моросил, покалывая кожу. Фрэнк терпеливо ждал, пока я осмотрюсь, переминаясь с ноги на ногу и засунув руки в карманы куртки. Он чуть заметно улыбался, отфыркиваясь от холодных капель, быстро слизнул пару раз влагу языком с губы. Я запер дверцу. - Пошли, - он дернул головой по направлению к отелю. Конечно же, я знал; конечно, мне казалось, что я действую бездумно, наобум. Сейчас попытка как-то оправдать себя мне видится смешной и бесполезной. Да, я не думал – но, определенно, знал. Я помню это место, как сейчас. Гравийная дорожка, тянущаяся к входу; когда я шел за ним, ведомый совершенно добровольно. Я помню этот звонкий хруст подошв, скрип камней и мела, размоченного дождевой водой, три ступени, вторая – сильно треснувшая, и горсть бетонной щепки из-под моего ботинка, когда я наступил на хрупкий, хрусткий край. Входная дверь с царапиной через весь мутный квадрат стекла. Фрэнк дернул ручку сразу очень сильно, я вошел за ним – и дверь захлопнулась сама, не слишком быстро, с тем самым заунывным мерзким звуком, от которого так часто ноют зубы. Совсем немного света, стойка, лестница и лифт. Я осматривался без какого-либо интереса, безотчетно ощущая всю бредовость происходящего – и так же безотчетно ожидая, когда же до меня дойдет, что, совершенно очевидно, это место к его дому отношения иметь не может. Он прошел вперед меня, к высокой стойке, вытянулся так, что куртка сильно задралась наверх, и положил руки на столешницу. - Дэйв! – он завопил так неожиданно и громко, что я вздрогнул. Из-за двери за стойкой тут же вылетел мужчина: немолодой и коренастый, хмурый, с бычьей шеей, покрытой нездоровой краснотой. - А, это ты, - он явно делал парню одолжение своим присутствием, что-то неразборчиво ворча и растирая заспанные серые глаза под чуть припухшими веками. - Свободный есть? – было очевидно, что его грубость Фрэнк пропускал мимо себя. - А как еще? – мужчина хмыкнул, заметив, наконец, меня. – Тебе тридцать четвертый? - Ага. - Вас двое? – он снова хмыкнул, чуть щурясь и пытаясь разглядеть мое лицо. Я не слышал, чтобы Фрэнк ответил, но мужчина отчего-то громко рассмеялся, протягивая ему длинный желто-серый ключ. - Слишком сильно не шумите. Фрэнк что-то еле слышно промычал, и я заметил, как заалели кончики его ушей. - Лифт работает? - Вчера работал вроде. Айеро фыркнул, видимо, от смеха, и обернулся, чуть заметно улыбаясь: - Нам наверх. Прозрение накрыло меня в лифте. Стрекочущая, темная коробка. Я понял, что меня поймали. Загнанный в ловушку, я начал просыпаться, пока мы поднимались на шестой этаж, под мерный гул почти что мертвой лампы, мигающей и погружающей нас раз за пять секунд в дрожащую на тросах темноту. Фрэнк опять был странно сонным. Он стоял напротив, облокотившись, чуть откинув голову назад, блуждая равнодушным взглядом по кабине лифта. Затем этот ленивый, мутноватый взгляд остановился на моем лице; остановился и остался. Он уперся носком одной ноги в подъем другой, чуть покачался, как скучающий на перемене школьник у стены, глядя прямо на меня сквозь смутный прищур, сквозь влажную, растрепанную челку, совсем не торопясь убрать ее за ухо. Я тихо извивался. Он молчал – расслабленный, разболтанный, мерцающий в этой голубоватой полутьме. Вдруг у меня возникло ощущение, что здесь, сейчас мне можно абсолютно все. Я не мог знать причины, по которой он обманул меня на поворот, а может, на два или даже на три. И я, должно быть, до сих пор не понимаю, на что рассчитывала Джейн, так легкомысленно, так слепо вверяя мне его. Я только знал, что там, под шарфом, между парой на удивление подвижных позвонков все еще теплились мои недавние следы. Я вспоминал об этом, как-то слабо, отстраненно начиная понимать, что не уйду, не захочу уйти – и все же, сам себе не веря, надеялся, что я неверно понимаю этот взгляд и эту позу. Он не пытался даже подойти ко мне – вот, что давало хоть какую-то надежду. Коридор был так же темен, как и эта чертова коробка, и так же отвратительно, безвкусно зелен, как его свитер с низким воротом, который выдал мой укус. Было бы глупо удивляться тому, как целенаправленно пошел он к правильной двери, как быстро отпер, несмотря на острую нехватку света – мне, в общем-то, довольно ясно было дано понять, что Фрэнк пришел сюда не в первый раз; отнюдь не в первый. Номер оказался на удивление чистым, светлым и просторным. Я не собирался заходить, я лишь рассчитывал, когда меня спасут – или когда же я приду в себя настолько, чтобы справиться с этим самостоятельно. Но Айеро, привычно быстро скинув кеды и повесив куртку, выжидающе уставился на меня. Я не шелохнулся. Он чуть нахмурился, задумчиво вздохнул, как-будто бы неловко потирая шею. И только тут я вдруг заметил, что чего-то не хватает. - Где твой рюкзак? Какой-то бред, черт подери.Мы оба знали, что рюкзак был с ним в машине - и, судя по всему, там он и остался. Я тут же понял, что готов сейчас, немедленно идти за ним и принести Айеро; чтобы только после развернуться, все еще находясь в дверях, и, оставив его здесь, уйти, как и планировалось с самого начала. Фрэнк снова слабо, еле уловимо улыбнулся. Чуть отступив назад, как в лифте, оперся спиной о стену, наклонил голову к плечу, опять вздохнул и сунул руки в карманы узких джинсов: - Снимай ботинки, Джи. Я тихо извивался, блестя на солнце серебром, подвешенный на тонкой паутине лески.
Сообщение: 423
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 05.11.11 22:30. Заголовок: Глава 10. Я стоял ..
Глава 10.
Я стоял в дверях гостиной; без обуви, но до сих пор не сняв пальто, оглядывая номер. Он и состоял-то из одной этой гостиной – огромной комнаты с высокими и мутными от пыли окнами. Диван-кровать, вполне приличный для подобного отеля, стоял у стенки слева; посередине комнаты журнальный стол с кушеткой, паркетный пол под серовато-бежевым ковром. Что удивило меня больше всего, так это наличие отполированного барного стола, который, судя по всему, служил заменой кухонному и находился прямо напротив двери, чуть дальше холодильника, стоявшего правее, у стены. Никогда еще мне не приходилось видеть более странного гостиничного номера. Стоя на коленях перед раскрытой дверцей, ко мне боком, Фрэнк громыхал нутром холодильника, пока я щурился от света, который беспрепятственно бил в пусть мутные, но не зашторенные окна. Прижавшись к косяку плечом, я равнодушно наблюдал за парнем. Теперь я знаю, что мое спокойствие было не больше, чем обманом, самовнушением, попыткой вакцинации, очередным коротким и обманчивым затишьем; туповатой дремой за мгновенье до того, как получить толчок в плечо и вдруг проснуться. Я следил за тем, как он, приподнимаясь на коленях, изучал глубины средних полок, как еле уловимо ерзал на ковре, тем самым задирая чуть повыше щиколотки край штанины светлых джинсов, на удивление на этот раз свободных – и я увидел зубчатый край ярко-красного носка под косточкой, под тенью синеватого ушиба. Айеро быстро встал и развернулся, не закрывая дверцу, отряхнул потертую голубизну коленей: - Есть пиво. Будешь? - Нет. - Минералку? - Нет, спасибо. Чуть нахмурившись, он извлек из холодильника бутылку пива и, наконец, захлопнул дверцу. Затем прошел до середины стойки, встал, опершись спиной о край стола, откупорил пиво и, кинув крышку в раковину с глуховатым звоном, отпил из горлышка, не глядя на меня. Я молча наблюдал за тем, как дернулся его кадык, я странно близко слышал чистый чпокающий звук, когда он отнимал бутылку ото рта. Все вопросы, которые я бы хотел ему задать, забылись с той же безотчетностью, с какой я наблюдал за тем, как Фрэнк запрыгнул на стойку и, снова крепко взяв бутылку обеими руками, болтал ногами в воздухе. Он глотнул еще, глядя куда-то в сторону, как-будто думая о чем-то эдаком, своем, почти не интересном. «О чем ты думаешь?» О чем я думал? Я не помню. Может быть, о том, что мне не верилось в его реальность. Как-будто у него внутри не билось сердце, как-будто бы он был проекцией, как-будто не его я колотил лопатками о стену в позапрошлый вечер. Я мог бы развернуться и уйти, и он, возможно, даже не сказал бы ничего. Думаю, он рассматривал возможность подобного развития событий. Даже несмотря на то, что его рюкзак лежал сейчас в моей машине. Но все же… - Так и будешь там стоять? – он заулыбался, глядя на меня и снова делая очередной глоток. И мне отчего-то показалось, что пьет он все медленнее, словно наслаждаясь вкусом – или же попросту цедя сквозь зубы, чтобы заполнить хоть каким-то действием эту бессмысленную пустоту. Я машинально, как-будто бы из вежливости подошел к нему. И тут оно случилось. Утренний пинок – и пробуждение. Я вдруг услышал громыхание дождя по скатам крыши; поежился, почувствовав, как тянет холодом и сыростью из приоткрытой форточки, и длинный ворс ковра приятно приминался, чуть пружиня, под ногами. Фрэнк улыбнулся веселее, покачал в воздухе мутно-зеленой запотевшей бутылкой. Теперь его голос гораздо явственней, острее доносился до меня. - Точно не хочешь? - Нет. Он пожал плечами, отхлебнул еще и с гулким стуком отставил пиво в сторону; пожалуй, даже дальше, чем было бы удобно взять его опять. Айеро чуть откинулся назад, опершись позади себя руками на столешницу, и снова поболтал ногами, спокойно, прямо глядя на меня – как-будто мы с ним старые друзья, которые так просто коротают последние минуты перед просмотром матча по футболу. Я стоял довольно близко. Чуть повернувшись боком, облокотился о столешницу, тут же почувствовав приятную опору мраморной прохлады и успев опять подумать – не слишком ли шикарно для такого номера в довольно, в общем-то, паршивеньком отеле? Я сделал это машинально и бездумно, но он менялся ловко и стремительно, как ртуть: перестав раскачивать ногами, он заерзал, придвигаясь ближе к краю стойки, все так же прямо и без всякого стеснения глядя на меня. Его открытый взгляд сейчас был абсолютно ясным, без тумана, но я все-таки заметил смутно различимый блеск. Чуть помедлив, он быстро облизнул нижнюю губу, опять заерзал, и на секунду я ощутил его дыхание, еле уловимое – и еще менее различимая неровность с уже знакомым, чуть хмельным теплом. Я, как парализованный, стоял, не замечая, что сам уже томительно, невыносимо медленно тянусь к нему, при этом не успев ни осознать, ни испугаться; и, не успев еще коснуться, я почувствовал щекой его так быстро им рождаемый румянец. Вдруг я понял, что стою уже прямо перед ним, тянусь вперед, упершись животом ему в колени. Фрэнк выпрямился, становясь чуть выше, закусил губу – но все-таки не справился, не смог сдержать улыбку. Мне было все равно. Его глаза уже блестели, как от слез, или как-будто он был болен, тяжко болен, как те дети, которые лежат в кроватях, сваленные гриппом или, может быть, ангиной, с ломотой в суставах, с сильным жаром. Я все наваливался на него, почти что неосознанно, словно просто для комфорта; и он, неожиданно хихикнув, широко раздвинул ноги, предварительно чуть оттолкнув меня коленом для удобства. Как-будто бы привычно сжав меня чуть угловатыми коленями, он обхватил меня рукой за шею, и я тут же с неприязнью ощутил застиранную, грубоватую колючесть его рукава. Мне было сложно отследить что-либо, я чувствовал себя застывшим и слепо полагался на него. Поэтому чуть вздрогнул, когда он осторожно вдруг прихватил зубами мою нижнюю губу, пока его глаза все так же были широко открыты. Меня внезапно окатило жаром. Я провел ладонями вверх от коленей по его ногам – с нажимом, жадно вылавливая его тепло сквозь шероховатую белесо-голубую ткань. Фрэнк откликнулся мгновенно: придвигаясь ближе, он проворно запустил пальцы мне в волосы, лишив меня тем самым какой-либо возможности прийти в себя и отстраниться. Он притянул мою голову к себе – нетерпеливо, жадно, как ребенок, не знающий отказа, дыша все тяжелее и настойчиво толкаясь языком мне в губы. Эротики тут было ни на грамм, он грубовато, торопливо требовал впустить – и я поддался, машинально чуть приоткрывая рот. Он мог пробраться дальше, много дальше, чем я думал. Мальчишка заводился так на удивление быстро, что мог бы запросто свернуть мне шею, будь я хоть немного меньше и слабее. Фрэнк снова чуть откинулся назад, не отпуская мою голову, и я был вынужден крепко обхватить его одной рукой, другую снова уперев в холодный мрамор, чтобы он не увлек меня за собой назад – или мы и вовсе, чего доброго, могли бы грохнуться с довольно узкой стойки. Я целовал его, как сумасшедший, глубоко и жадно, надеясь, может, напугать и привести в себя. Но этот демон только беспрестанно ерзал, крепче прижимаясь ко мне своим подвижным теплым телом, все пытаясь зачем-то отклониться; притянув меня к себе, хотя и так он был настолько близко, словно пытался просочиться сквозь меня. Я чувствовал, как все плывет вокруг, как меня неумолимо кренит в сторону на стремительно слабеющих ногах, пока я обнимал его одной рукой, нащупывая ребра сквозь болотно-вязаную ткань, соскальзывая увлажнившийся ладонью с мраморной опоры - все еще немыслимо холодной по сравнению с его болезненно пульсирующим жаром, который опалял мое лицо. Он на мгновение отстранился, прерывисто дыша и глядя словно сквозь меня уже начавшими мутнеть глазами. Я тут же благодарно задышал, мотая головой – ей-богу, этот парень настоящий вампиреныш. - Айеро, черт тебя возьми… Он шумно глотнул воздуха, снова притянул меня к себе, и я расслышал, как он бормочет быстро: - Все, хватит, надышались. Я не успел прийти в себя. Фрэнк неожиданно и резко подался бедрами навстречу, еле слышно застонав в мой рот – и мне сейчас же захотелось запустить обе руки под этот мерзкий, ненавистный свитер. Все это было чересчур. Я вдруг вспомнил, как Джейн когда-то трактовала нам значение слова «раствориться» - у нас была короткая баталия на этот счет. С довольно объяснимой для девчонки романтичностью она втирала мне и Мэттью про единство душ. Так я скажу вам – к черту души, растворение куда страшнее, чем может показаться. Мэтт куда лучше описал это явление - по крайней мере, тогда именно его я понимал отчетливо, как никогда. Нет никакого растворения в другом. Есть жуткая, кошмарной властью наделенная реакция, не столь химическая, сколь физическая, когда все твои частицы вдруг отказываются подчиняться из-за какого-то вмешательства извне – и ты пропал, реакция пошла. Феерия и единение душ? Вот уж ни черта, сложно себе вообразить, придумать что-либо более кошмарное, чем это; когда ты больше не являешься собой, когда любое движение твоего тела, вопреки воплям и желаниям рассудка, полностью подчинено другому – и пусть делает с тобой, что хочет. Свобода воли? Черта с два я сам бы захотел – но я поддался уже дважды. - Блядь, Айеро, - что может быть страшнее – я даже выпустил его с трудом. Я шарахнулся от него, как от чумного, хватая воздух, споткнулся, быстро отступая, плашмя ударился спиной о стену. Мальчишка машинально покачнулся, чуть не слетев со стойки. Но все же удержался; распахнув глаза, с минуту вроде бы растерянно разглядывал меня, прерывисто дыша чуть приоткрытым ртом и раздувая ноздри – чертовски запыхались, оба. Затем он вдруг скучающе вздохнул, чуть дунул на назойливую челку и резко хохотнул. Я уставился на него во все глаза. Он вздохнул еще раз, и я заметил, как быстро он выравнивал дыхание. - Тебе не надоело? - Хватит, – я чуть согнулся, стараясь отдышаться поскорее, уперев руки в чуть дрожащие колени. Фрэнк беззлобно усмехнулся: - Знаешь, в чем проблема? Ты слишком холишь собственные мысли. Я стиснул зубы, исподлобья глядя на него. Он - вновь веселый, все еще с румянцем на щеках и чуть блестящими припухшими губами - опять болтал ногами. - Если бы ты хоть раз попробовал отключить голову… - Заткнись. - Что? – Айеро чуть приподнял брови. Я выпрямился, хмурясь и все еще прижимаясь спиной к стене, изо всех сил стараясь оставаться относительно спокойным, с каким-то отстраненным удовлетворением отметив, что я довольно быстро прихожу в себя. - На кой черт я тебе сдался? Я думал, он снова будет бесконечно улыбаться, но вместо этого Фрэнк вдруг прикрыл глаза, опять выплевывая из себя короткий и усталый вздох. Затем опять открыл глаза, почти с укором глядя на меня: - Людям свойственно заниматься сексом. Трахаться. Понимаешь? – он крепко закусил губу, и тут уж мне всерьез захотелось ему врезать; он издевался надо мной, с явным трудом сдерживая смех. Фрэнк покачал в воздухе одной ногой и чуть склонил голову набок: - Все дело в том, что я не против. Что может быть проще, как еще мне сказать? - Но я, я – против, твою мать… - Я так не думаю, - он пристально разглядывал меня. Чувствуя, как в голове гудит, я резко оттолкнулся от стены, разворачиваясь, и быстрым шагом направился к двери. О его чертовом рюкзаке я в тот момент уже не думал, мне было важно просто не пристукнуть мальчишку за то, что он творил уже в который раз. Его голос прозвучал почти вкрадчиво. - Джерард. Я обернулся на пороге. Я должен был уйти – и я хотел, ей-богу, я хотел, стремглав, по лестнице, бегом. Фрэнк выглядел серьезным, странно взрослым. Он помолчал с минуту, прежде чем опять заговорить с тяжелым вздохом: - Я не пытаюсь навязаться… - Неужели? - Нет. Я не хочу быть твоим другом. Не хочу играть с тобой в бейсбол, ходить в кинотеатр, сидеть вместе за обеденным столом и целоваться под луной. Я стоял и слушал, глядя на него, не будучи в состоянии пошевелиться. И дело было не в том, что он выкладывал весь этот бред, нет, а в том, что он не извинялся, и я не мог услышать в этом тоне попытки оправдаться; не мог, как ни пытался. Айеро просто констатировал факты. Я развернулся полностью к нему лицом. - И мне нет никакого смысла рассказывать что-либо твоим друзьям или семье. - Ты мне что, угрожаешь? - Ты идиот, - этот факт он преподнес мне с тем же спокойствием. – Я уже говорил, что сделал все сам. Я так хотел. Ты – тоже. - Черта с два. - Я тебя не заставлял. Перестань себя казнить на этот счет и просто сделай то, что хочешь. - Я хочу сейчас уйти. - А я хочу повторить. Я замер, как вкопанный. Он сказал это так легко, словно речь шла о добавке пива – не хитря, не стараясь морочить мне голову, не произнеся ничего лишнего. Та же голая констатация факта. «Земля, видите ли, круглая – так что мы будем с этим делать?» Все вдруг стало так просто, что мне с трудом в это верилось. Никакой ерунды, никаких угрызений совести, никаких излишеств – парень просто хотел, чтобы я трахнул его еще раз. - Ты что, ненормальный? – спросил я хрипло, все еще не веря в то, что вся эта масса ухищрений с его стороны могла служить настолько простой и примитивной цели. Фрэнк усмехнулся, отодвигаясь чуть назад на стойке, и притянул колени к груди: - Вряд ли. Просто не вижу смысла себя ограничивать. Ты меня хочешь. Я всматривался в его лицо, пытаясь уловить хотя бы тень сомнения – совершенно тщетно, он твердо был уверен в том, что говорит. И тут я покатился со смеху. Это была истерика, не более. И Фрэнк не улыбнулся, но дал мне время. Отсмеявшись, я вытер слезы, глядя на мальчишку. Он наблюдал за мной, по-прежнему без всяких признаков улыбки. Я скомандовал довольно резко: - Собирайся, отвезу тебя обратно. Он растерянно моргнул, и я нахмурился: - Мне наплевать, либо я отвезу тебя, либо потом подберешь свой рюкзак на дороге. И после этого исчезни. Найди себе кого-нибудь еще для этих развлечений. Фрэнк пристально разглядывал мое лицо. - Если бы хоть раз ты отключил голову… - Собирайся, черт возьми. В машине он молчал, забившись в угол ближе к дверце, глядя в окно и крепко обхватив руками свой рюкзак, облепленный значками. Я злился на себя и на него. За то, что я бездарно трачу время, за то, что я опять поддался, за то, что он совсем запудрил мне мозги – самоуверенный играющийся демон. Он попросил довезти его до автобусной остановки, недалеко от университета, и я уже почти поверил в то, что наваждение мое иссякло и изжило себя. Я остановил машину ближе к тротуару, Айеро потянулся к ручке, уже намереваясь вылезти наружу, но вдруг раздумал и, хлопнувшись затылком о спинку сиденья, с вкрадчивой улыбкой поднял на меня глаза. - Я хочу, чтобы ты кое-что запомнил. - Вылезай из машины. - Одна минута. Это важно. Мне нужно, чтобы ты запомнил. Я покосился на него. Фрэнк еле уловимо потерся щекой о мягкую обивку, все еще улыбаясь, но как-то непривычно цепко глядя на меня: - Впереди целое воскресенье. Я скривился, с трудом сдерживаясь, чтобы не выпихнуть его на тротуар ногами: - Приглашаешь на пикник? - Нет. Сейчас я точно знаю, чем ты займешься. - Неужели… - Ты доберешься до дома, опять ляжешь на кровать. - Убирайся из машины. - И будешь думать обо мне. Я громко рассмеялся, больше от неожиданности, чувствуя, как все больше выхожу из себя, и развернулся к нему. Лицо парня теперь было совершенно серьезным, без какого-либо намека на улыбку, без единой веселой искры в глазах. Я крепко сжал пальцами руль, стискивая зубы до боли, держась из последних сил – лишь бы не ударить, чтобы только он прекратил смотреть на меня вот так; лишь бы не отвесить мальчишке затрещину, от которой ему бы пришлось оправляться неделями. Некоторое время он внимательно рассматривал мое лицо, не отводя взгляда, казалось, даже не моргая. Затем вдруг медленно кивнул, словно, скорее, самому себе – и повторил спокойно: - Ты будешь думать обо мне. Всю ночь и весь следующий день. И ничего не сможешь с этим сделать. А потом ты возненавидишь себя. Потому что мог бы делать со мной то, чего на самом деле хочется, - он запнулся на одно мгновение и тут же добавил с легкой улыбкой. - И тогда бы у тебя не так чесались кулаки. Я не мог не смотреть на него. Мне хотелось вытолкать его из машины ко всем чертям, но я был не в состоянии даже шевельнуться. Внутри что-то противно кольнуло. Заворочалось. - Выметайся, - хриплый шепот, на большее я не был тогда способен. Фрэнк помолчал, отстегнул ремень безопасности, неуклюже натянул лямку рюкзака на плечо и, снова повернув голову ко мне, повторил тихо, но отнюдь не вкрадчиво: - Ночь и целый день. Ты будешь думать обо мне. Смешно, смешно до слез, какое самомнение. Я знал, что выдержу легко – теперь, когда мне стало ясно, что этот низкорослый попугай во мне нашел. Я знал, что выдержу, когда он выскочил в шумящую под ливнем темноту и, даже не взглянув в сторону автобусной остановки, засунув руки глубоко в карманы куртки, быстрым шагом направился куда-то на восток. Я знал, что выдержу, когда увидел окна собственного дома – в гостиной горел свет, и это означало, что сегодня я буду вынужден ужинать в компании не только матери, но и отца. Я знал, что выдержу, когда глотал это треклятое жаркое, которое любил отец; терпел, когда он обращался ко мне: «Джерри»; когда я, наконец-то, был отпущен, и поднялся к себе наверх, и включил лампу на столе, чуть отвернув ее к стене. И рухнул на кровать, так остро чувствуя усталость, точно зная, что я немедленно засну, как только завернусь плотнее в одеяло и уткнусь в подушку – я знал, что выдержу легко. Улегшись, я закрыл глаза. Часы шагали в тишине. Я резко рассмеялся - и запнулся, испугавшись собственного голоса, так странно прозвучавшего в этой немой и пыльной, затхлой полутьме. "Мне нужно, чтобы ты запомнил". От его свитера теперь саднило шею.
Сообщение: 424
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 25.01.12 20:53. Заголовок: Глава 11. От его св..
Глава 11.
От его свитера теперь саднило шею. Без пяти полночь. Я не понимал, как он вообще мог его носить, для такой пытки следовало бы родиться носорогом. Зачем было тащить меня в задрипанный отель? Он уже бывал там, я четко это понимал. Половина второго. Почему он не подождал автобуса? Кошмарно жесткий свитер, черт возьми, я уже расчесал себе всю шею. «Все дело в том, что я не против». Три часа. Я вспоминал, как он сидел на стойке, улыбаясь, болтая в воздухе ногами. «Я хочу повторить». Так просто, много проще, чем я себе придумал. К пяти часам утра меня занимал один вопрос: он знал, что так и будет, и потому сказал, или же все-таки сказал – и потому я, черт возьми, не мог выкинуть его из головы, как ни старался? К семи часам я уже твердо был уверен, что он меня проклял. Было слишком жарко, и я почти что с ненавистью комкал одеяло ногами, а под конец и вовсе спихнул его на пол. Маленький ублюдок. Я начал было думать, что бы мог с ним сделать, если бы точно знал, что за это я не буду арестован; но, задержавшись на дыбе, мысли мои потекли в неверном направлении. Ведь он позволил бы, позволил, черт возьми – если только я не совсем сошел с ума. Мы были там одни, он сделал все, что можно, чтобы выманить и заманить меня – он бы позволил, что угодно. В районе десяти часов утра я мысленно назвал себя кретином, а к полудню уже вовсю ненавидел. В одном он, видимо, был прав – я слишком много думал, пытаясь проанализировать и осудить себя. Да, я его хотел. Не испытывая никакой дружеской привязанности, не ощущая никакого намека на нежность, я хотел, чтобы его подвижное, немыслимо живое тело билось подо мной. Поймав себя на том, что начинаю возбуждаться, я, чертыхаясь, поднялся с кровати и уселся рисовать - но уже через четверть часа яростно комкал в руке его штрихованный затылок. Я вновь улегся, и тут уже всерьез начал терзаться новой мыслью – а если все? Если завтра он уже не сядет рядом? Если не предложит никогда… - Джи, ты не спишь? Я так дернулся, садясь, словно только что занимался чем-то, что было, по моему мнению, бесспорно уголовно наказуемым, и крикнул явно громче, чем было необходимо: - Нет! Мать вошла, протягивая трубку телефона: - Тебе звонят. Мысль появилась и исчезла, как только она добавила: - По-моему, это Мэттью. Я взял трубку, устало растирая пальцами висок и косясь на мать. Она чуть укоризненно взглянула на меня и поспешила выйти. - Да. - Нет. - Придурок. - И я тебя люблю, дорогуша. - О, мы сегодня в хорошем настроении? - Не умничай, - он хмыкнул, пока я прислушивался к непонятным воплям на заднем фоне. – Я вчера хреново себя чувствовал. - Никак не вымеришь оптимальную дозу? Его голос стал совсем медовым – Мэтт отлично знал, как я ненавидел этот тон: - Ну же, дорогуша, не злись, я был плохим и признаю это. Я зажмурился, чувствуя, как начинает болеть голова: - Кирби, чего тебе? - Чем ты занимаешься? Помимо того, что валяешься на кровати и… - Я валяюсь на кровати. - Чудненько. Не хочешь немного подвигать задницей? - Ты начал бегать по утрам? - Все остроумнее и остроумнее. Ты чего такой жизнерадостный? Убил малыша Фрэнки и закопал его тельце в парке? - Черт, я был уверен, что замел за собой следы, - я хмыкнул, с удивлением отметив, как хрипит мой голос. - Слушай, Кирби… - Так вот… А? - Что? - Ты что-то начал говорить. - Нет, ничего. Так вот? - Так вот, ближе к телу. Тут у меня наметилась тусовка… - Нет. - Зану-у-у-да, - я почти что видел, как он скривился, уныло растягивая губы. - У меня есть планы. - Какие планы? Валяться на кровати и валяться на кровати? - Нет, еще я бы немного повалялся на кровати. - Это меняет дело. Ладно, кроме шуток, Джейн тоже тут, что явственно свидетельствует о высшем светском ранге… Я сжал трубку так, что заболели пальцы, при этом изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал: - Этот маленький ублюдок тоже приглашен? - Кто, Фрэнки? Снова «Фрэнки», господи, что за изврат? Я состроил трубке рожу. - Его не будет, можешь быть спокоен. Я звонил ему, но он не в настроении. Так что натягивай свои лучшие джинсы и тащи сюда свой зад – твои драгоценные уши никто не побеспокоит, - он снова хмыкнул и затих. Мне не понравился его смешок и этот тон. - И все-таки я выбираю кровать, - устало подытожил я. В трубке что-то зашуршало, и я услышал отдаленный голос Мэтта, пробубнивший: - Сама разбирайся. - Джер! Я резко дернул головой, поморщившись: - Джейн, спокойнее. - Прости, - она хихикала. Полдень - и уже наклюкались, отменно. – У тебя все в порядке? - Да, дорогая, все отлично. Не уговаривай, я не намерен препираться. - Я и не собиралась, - ее голос зазвучал чуть обиженно. – Просто хотела узнать, как твои дела. - Я уже сказал, все чудно, моя радость. - Прекрасно, зубоскал. Ты вчера подбросил Фрэнка? Как сказать… - Подбросил. - Без проблем? - Какие могут быть проблемы, дорогая? - Знаю я тебя. Если бы, сестренка… - Надеюсь, ты не сердишься. Три квартала, конечно, ерунда, но он был такой сонный, и я решила… - Что? – я замер, чувствуя, как холодеют пальцы. - А? - Три квартала? Три чертовых квартала? – я, ей-богу, не хотел срываться, но это было чересчур. Джейн спросила осторожно: - Джер, ты уверен, что нормально себя чувствуешь? Ты сам его отвез. - Да. То-есть, да, я знаю. Мне казалось, что гораздо больше. Наверное, мы просто заболтались. Девчонка рассмеялась: - Заболтаться на пару минут? Он тебя уже не бесит? - Уже не так. Джейн, слушай, - я перешел на шепот и тут же понял, какой это было ошибкой, когда услышал ее сосредоточенное сопение. Я опять повысил голос. – Ты знаешь его телефонный номер? - Фрэнки? Боже всемогущий… - Да. - Нет, но я могу спросить у Мэттью… - Нет, не надо. - А в чем дело? - Да ни в чем. Он кое-что забыл у меня в машине, - черт возьми, так нагло мне давно не приходилось врать. - Что-то важное? Я могу сказать тебе его адрес, он… - Нет, это ерунда, не важно. Отдам в понедельник. - Но я могу попросить Мэттью… - Джейн! – взорвался я, и она мгновенно замолчала. Я закрыл глаза, вздохнул и продолжал спокойно. – Не надо. Говорю же, ерунда. Развлекайся, дорогая. И проследи, чтобы наш торгаш побольше налегал на гадость в жидком виде. Джейн тихо фыркнула: - Целыми днями только этим и занимаюсь. - Вот поэтому у тебя и нет личной жизни, - заметил я почти ласково. Девчонка усмехнулась: - Нет, просто ты слишком неприступный. Я рассмеялся, как и полагалось, хотя мы оба знали, что это шутка лишь наполовину. - До завтра, дорогая. - Так ты приедешь завтра? - Завтра и будет видно. Итак, три чертовых квартала. Днем отец уехал на корпоративную рыбалку – уже совсем не то, что он когда-то так любил, но развлечение собственного начальства давно уже стало его главным хобби. Три долбаных квартала. От остановки – семь минут ходьбы от силы. И тот отель в нескольких десятках миль от города. Отлично. Но зачем? И почему я, черт возьми, так прицепился к Джейн? Я могу выдумать хоть тысячу причин. Но моя шея все еще чесалась. К пяти часам я изнывал. Я хотел убить его за то, что он сделал, но еще больше – за то, как легко, играючи это у него получилось. Валяясь на кровати, я разбирал музыкальные диски - и доводил себя, смехотворно и бесповоротно, орущей из динамиков и раз за разом повторяющейся мелодией, которая какого-то черта способствовала именно тем мыслям, от которых я весь день пытался избавиться. К шести часам я понял, что окончательно рехнулся. Мое сумасшествие дошло до того, что я на несколько секунд пожалел о том, что не узнал у Джейн этот проклятый адрес. Я лежал на животе, свесив голову с кровати, и, как последний идиот, раскрывал и закрывал коробку одного из дисков на полу, слушая щелчки и стараясь подстроить их под ритм мелодии. Мать, судя по всему, затеяла готовку, и в воздухе витал чуть уловимый запах подгоревшего изюма. Я щурился от дыма, хотя не курил уже больше получаса, но слишком лень было вставать и открывать окно; хрипло вторил солисту: «Bite the hand that feeds», - запинался, потому что не помнил, когда последний раз слушал этот альбом, почти начисто забыл все слова – и продолжал до отупения, до бесконечности щелкать проклятым пластиком. Звонок я слышал очень четко, нехотя приподнялся, чтобы глянуть на часы. Но я рехнулся, черт возьми, действительно, рехнулся. Было слишком рано, отец не собирался возвращаться минимум до десяти часов. Я мгновенно дотянулся до стереосистемы и убавил звук. От напряжения сводило мышцы, но я лежал все так же, выгнувшись и приподнявшись на локтях, и слушал, слушал, слушал бесконечно, под слабый шелест музыки и под шаги часов. Если это Джейн, черт, если только это Джейн – клянусь, я точно знал, что пришибу ее на месте. Но этот шумный топот по ступенькам в тот момент я бы не спутал ни с каким другим. Ублюдок, демон, маленькая дрянь. Я скатился к краю, чуть не рухнув на пол, вскочил и еле устоял, с треском раздавив ногой один из дисков. Я метнулся к двери за секунду до того, как он вбежал - такой же, как тогда, распахнутый и в куртке, с улыбкой до ушей и яркими, блестящими глазами. Фрэнк не казался удивленным, когда я сжал ворот его куртки и крепко приложил мальчишку о приоткрытую дверь, которая захлопнулась под нашим весом, оглушая – только чуть сморщил нос и вновь заулыбался: - Джейн позвонила с телефона Мэтта и сказа… Я заткнул его ко всем чертям. Мне было наплевать, и я прекрасно знал и сам, что Джейн могла сказать. Я не намеревался вести с ним конструктивную беседу, и он отлично это понял, с удивительной готовностью приоткрывая рот, впуская мой язык. Вряд ли то, что со мной творилось в тот момент, происходило ранее или могло бы повториться. Я сломался. Сломался и сорвался так, что сам себя боялся. Мне было тесно самому в себе, я опасался, что дверь не выдержит и просто-напросто слетит с петель. Я слышал дрожь внутри себя, я слышал шорох куртки и треск дисков под ногами, когда я навалился на Айеро, упираясь в пол так сильно, словно мечтал размазать его тело по двери; слышал дыхание и приглушенный стон, когда я целовал его совсем уж грубо, истязая губы – и Фрэнк чуть ткнул меня в живот, заставив на секунду отстраниться, смеясь почти неслышно: - Полегче. Я на мгновенье замер, глядя на него при слабом свете лампы, сквозь марево и жар, сквозь раскаленный, воспаленный воздух. Он улыбался – широко, почти самодовольно, впиваясь цепким мутноватым взглядом в мои глаза. Голова кружилась страшно, я боялся, что могу упасть, когда он сам притягивал меня опять к себе, обхватив руками шею, приподнимаясь, несмотря на натиск, который я никак не мог ослабить – мой теплый, теплый демон, опять без пирсинга в лоснящейся губе, он целовался так же жадно, как и я, уже чуть извиваясь подо мной, и сердце бешено стучало где-то в горле, грозя удушьем. И теперь мне было мало. Я обнимал его одной рукой, забравшись пальцами под куртку, под мягкий край толстовки, сжимая кожу, может, слишком сильно – но я уже не мог остановиться. Я слышал, как Айеро тихо стукнулся затылком пару раз, но он и не подумал жаловаться – только опустил руки, пытаясь скинуть верхнюю одежду. Я тут же сделал шаг назад, не переставая целовать его, стянул с мальчишки куртку и опять прижал его к двери. Когда я пригвоздил запястья Фрэнка у него над головой, он снова тихо засмеялся и зачем-то сказал: - Босс. Почему-то эта глупость заводила еще больше. Я целовал его шею, стараясь не кусать, с трудом держа себя в руках, засасывая кожу и с ужасом ощущая свою все возрастающую жадность. Чуть запрокинув голову назад, он выгибался мне навстречу, закусив губу и чуть прикрыв глаза. Он не издал ни звука, но я знал, что долго продолжаться так не может. Добравшись до ключиц, с трудом соображая, что я делаю и как, я задрал край его толстовки и тонкой, выцветшей футболки – и на секунду замер. Внизу, на бледном животе у этого мальчишки была татуировка - две птицы друг напротив друга. При этом свете я вряд ли смог бы рассмотреть их, но в тот момент меня немного удивило само наличие еще одной татуировки – я почему-то полагал, что его эксперименты ограничивались тем кошмарным скорпионом. Даже не успев подумать, я опустился на колени. Фрэнк глядел на меня сверху вниз, чуть улыбаясь, дыша только слегка быстрее, чем обычно, блестя глазами сквозь косую челку. Мне на секунду показалось, что он ждет какого-то вопроса, но спрашивать мне было нечего. Когда я целовал его живот, посасывая кожу, он тихо захихикал, и я вдруг рассердился – я делал это так легко и осторожно лишь потому, что не хотел ставить на нем лишних меток, но уж никак не из расчета на щекотку. Я крепко обхватил его за бедра, прикусывая кожу над пупком. Смешки оборвались, и он что-то невнятно промычал. - Тихо, - я чуть оттянул зубами кожу и продолжил целовать, сжимая его бедра так, что ныли мышцы рук, спускаясь ниже, к самой пряжке темного ремня. Он напрягся, и когда я оттянул на сантиметр пояс джинсов, чтобы затем с нажимом провести языком чуть ниже, под самым уровнем ремня, по бледной тонкой коже, Айеро тихо застонал, впиваясь пальцами в мое плечо. Я резко поднялся и кинулся к стереосистеме, чтобы опять прибавить звук. Голос вокалиста здорово теперь ударил по ушам, и Фрэнк заметно вздрогнул; но тут же улыбнулся: - Люблю их. Он выглядел иначе – стоял, прижавшись к двери, с чуть прикрытыми глазами, с дрожащими ресницами, взъерошенный и раскрасневшийся, немного вялый, расслабленный и с мутным взглядом, устремленным на меня. Я вспомнил лифт, дрожащую на тросах темноту. - Мальчики! - Вот черт, – я кинулся вперед, наваливаясь снова на Айеро и на дверь, и еле успел повернуть замок – мать уже пыталась толкнуть с той стороны. Фрэнк тихо прыснул со смеху, и я почувствовал, как он скользнул рукой вверх под мою рубашку. Я схватил его запястье, крепко сжал сквозь ткань. - Мальчики! - Да, мам?! Он опять хихикнул, провел вверх языком по моей шее, лизнул мой подбородок, будто бы играясь. Я не сдержался и перехватил его язык губами. - Сделайте потише, так же оглохнуть можно, Джи! - Джи, - еле внятно поддразнил мальчишка, и я получше впечатал его в дверь, так, что он тихонько застонал. - Ладно, мам, сейчас! – я только мог молиться, что сквозь этот шум она не сможет различить, как я почти что задыхался. - Спасибо! Я с трудом расслышал скрип ступеней. Фрэнк добрался пальцами до моего соска и крепко сжал. Я зашипел от боли в его теплый рот, сильней сдавил его запястье под своей рубашкой, но он сам вытащил руку и снова обхватил меня за шею. - Тихо все равно не получится, - пробормотал Айеро. Я вновь кусал его, оттягивая нижнюю губу. Незапланированный перерыв ни капли не пошел на пользу – все вокруг вертелось. Мальчишка терся об меня. Я всерьез боялся, что дверь начнет трещать под нашим весом. Я крепко обнимал его обеими руками, не прекращая целовать, немного приподнял над полом, и Фрэнк тут же обхватил меня ногами. Он был гораздо тяжелее, чем казался. Я покачнулся, сделал несколько шагов назад и в сторону, с трудом соображая, потерявшись, и, стараясь не упасть, снова навалился на Айеро, теперь впечатывая в стену возле шкафа. Рядом что-то с грохотом свалилось на пол, и краем глаза я заметил уродливо раскрытый, вывернутый том Экзюпери. Это было хуже наваждения, я окончательно свихнулся, потеряв способность связно мыслить. Я торопливо стягивал с него толстовку вместе с майкой, вжимая в стену, выцепляя слабый стон, целуя и засасывая кожу теплой шеи – и как он только мог стерпеть такой колючий свитер? Фрэнк попытался опустить ноги, но я так сильно сжал его бедро, что он захныкал, подаваясь мне навстречу; и мы опять чуть не упали, когда я отступил назад, не отпуская парня, стараясь удержать и удержаться, и с размаху врезался спиной в комод. Я остро чувствовал жар его близкой кожи, я весь дрожал, пьянея, задыхаясь. Он был мой, черт подери, он сам так захотел – и я не мог остановиться, я был жаден. Фрэнк кое-как расстегивал мою рубашку на ходу, а я нашел кровать, только когда пребольно треснулся коленом о ее каркас. Айеро все возился с нижней пуговицей на моей рубашке, это казалось бесконечным. Я оттолкнул его, и парень рухнул на кровать –с тихим всхлипом, чуть дрожащий, он был как-будто пьян. Я расстегнул рубашку до конца, откинул на пол, глядя сверху вниз на Фрэнка, попросту не в силах оторваться, и забрался на него. Он выгнулся навстречу и заерзал, дразня меня почти до боли – я уже был слишком возбужден. Голова немыслимо кружилась. - Перестань, не делай так. Он приподнялся на локтях, слабо улыбаясь, рассматривая мое лицо захмелевшими глазами, схватил меня за волосы одной рукой, чуть потянул и дунул в ухо. Затем приподнял бедра и опять потерся об меня, гораздо ощутимее, чем прежде. Меня это взбесило. Я навалился на Айеро всем своим весом, придавив к кровати, и крепко сжал его запястья – возможно, слишком крепко. Он рассмеялся, но вдруг резко выдохнул, снова приподнял бедра, гораздо резче, и протяжно застонал. Я тут же снова поспешил заткнуть его, глубоко целуя, ловя его язык губами, заглушая стоны. У парня были явные проблемы с тормозами – разгоряченный, он извивался подо мной змеей, он терся об меня, сжимая пальцы в кулаки и напрягая руки так, что я с трудом держал их. Мне самому было почти что больно; очевидно, что ни один из нас не протянул бы долго. Я соскочил с него, с трудом себя заставив, чуть снова не скатившись на пол, дрожащими от нетерпения руками расстегивал его ремень – а он лежал передо мной, дрожа все ощутимее, запрокинув голову назад, зажмурившись и закусив губу; и я, как сквозь туман, увидел вздувшуюся вену на блестящей коже возле скорпиона. Я стянул с него ботинки и носки - ярко-синие, оставившие след от зубчатого края - и отметил возле косточки ушиб, который уже видел так недавно. Он сбивчиво дышал чуть приоткрытым ртом, сжав пальцами измятую подушку и глядя на меня сквозь обгоревшие ресницы, пока я, словно помешавшись, не в состоянии терпеть и ждать, рывками стаскивал с него штаны. Фрэнк был без нижнего белья и слишком возбужден - и, судя по гримасе боли, на секунду скользнувшей по его лицу, я действовал чрезмерно грубо. Когда я скинул на пол его джинсы, парень приподнялся, потянувшись к моему ремню – нетерпеливо, с рассеянными мутными глазами, с прилипшей к коже челкой, с приоткрытым влажным ртом. Подобного я уже выдерживать не мог, я снова оттолкнул его и торопливо сам стянул последнюю одежду. Он был словно чем-то инородным, лежа на настолько мне привычных белых простынях. Тяжело дышащий, гибкий, наглый, нетерпеливо изнывающий - и мой. - Перевернись. Он послушался мгновенно. Резко крутанувшись на постели, Фрэнк улегся на живот, плашмя - и лишь чуть-чуть приподнимаясь на локтях. Я неосознанно отметил, как он продолжал еле заметно ерзать, и понял, что мальчишка мог бы обойтись и без меня; сейчас ему, возможно, хватило бы и плотной ткани одеяла, так кстати грубо скомканной под его бедрами и голым животом. Это было слишком, но я замер, не в состоянии шевельнуться, жадно наблюдая за тем, как парень возбуждает сам себя. Айеро ткнулся лбом в подушку, опускаясь. Вытянув руки, вцепившись пальцами в край плотного матраса, он вдруг всхлипнул; прогнулся, откидывая голову назад и продолжая двигаться еще быстрее. - Джерард. Черт, я не могу… Не знаю, кто из нас двоих был больше одержим. Я навалился сверху на него всем телом, опять хватая за запястья, и распял, как когда-то уже делал – в тот момент казалось, что это было много лет назад. Я вдавил его в кровать, не позволяя двигаться, и Фрэнк, пока я целовал свой собственный укус на этой гладкой шее, вдыхая запах тела и шампуня, ругал меня, чуть хныча, за мою неторопливость. А я запоминал его, входя намного осторожнее, чем в прошлый раз, и он пытался приподняться для удобства, но я не дал; и он, такой же обездвиженный, распятый, смог только, выгнув шею, наполовину развернуть ко мне свое лицо и захватить мой взгляд, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Искоса глядя на меня через плечо, Айеро пьяно улыбнулся. И тут я понял, что он мысленно себя хвалил; его устраивало то, что он увидел. Я снова злился – и я чересчур хотел его, чтобы поддерживать подобный еле ощутимый темп. Фрэнк дернулся, зажмурившись, когда я резко толкнулся в него, и снова всхлипнул, выгибаясь подо мной. - М, так… гораздо лучше. Я медленно лизнул его алеющую щеку, начав размеренно, болезненно неторопливо двигаться, чувствуя уже острое давление в паху, стараясь не сорваться и злясь все больше на мальчишку, который, кажется, ужасно был собой доволен. Я сдавил его запястья со всей силой и ускорил темп, кусая его шею. Фрэнк протяжно застонал, и меня тут же окатило жаром. Кровь бешено стучала в висках, музыка оглушала, и голос вокалиста слышался одним протяжным воплем. Ускоряя темп, чуть ослабляя хватку, я чувствовал, как его пальцы комкают простыню под моими ладонями, как он чуть шире раздвигает ноги, пытается приподнять бедра. Но я был слишком тяжел для таких манипуляций, и Айеро оставалось лишь по-прежнему лежать пластом, чуть хныкая от недовольства. - Ты принципиально не даешь мне кончить, да? – пробормотал он вдруг сварливо, и я на мгновенье замер. Что я знал об этом? Совсем немного; но того, что знал, было вполне достаточно для самого меня. И все-таки я совершенно тщетно пытался вспомнить, кончил ли мальчишка в той чертовой кабинке. Я помнил свой оргазм – словно многократный, резкий, слишком яркий, слишком сильный, чтобы заметить что-либо еще. И мне не нужно было ничего другого, но в тот момент я понял, что здесь, сейчас мне необходимо знать, как сам Айеро выглядит в момент оргазма. Я приподнялся, садясь, приподнимая и его, крепко обхватив руками его грудь и плечи. Мальчишка собирался встать на четвереньки, но я продолжал тянуть его, пока он не прислонился чуть липкой от пота спиной к моей груди. Сидя на коленях, я крепко взял его за локти, снова потянул, и он начал садиться на меня, одновременно склоняясь чуть вперед и опускаясь ниже над постелью. Я действовал на удивление медленно, это полностью шло вразрез с тем, чего я именно хотел. Я вдруг расслышал издевательский смешок: - С девчонками ты трахаешься так же? Ты как самый длинный в мире анекдот. Я расскажу… Ту чушь, которую он молол дальше, я уже не слышал – у меня словно что-то вспыхнуло перед глазами. Ему мастерски удавалось вывести меня из себя в кратчайшие сроки – я рванул его тело на себя раньше, чем успел подумать, и он резко, с глухим шлепком опустился на мои колени, тут же вскрикнув. Обхватив рукой его за плечи, я начал не слишком быстро, но глубоко вбиваться в него - я чересчур хотел мальчишку, и он довел меня до ручки. Фрэнк всхлипнул и заерзал, словно подбирая более удачный угол, и, еще теснее прижимаясь к моей груди, вдруг тихо застонал. Он что-то бормотал, но я не слышал. Я ускорил темп, так слепо жадно прижимая к себе его подвижное тело, уткнувшись носом в его влажный, с терпковатым сладким запахом затылок. Айеро откинул голову назад, мне на плечо, на несколько секунд скользнув раскрасневшейся, невыносимо горячей щекой по моей щеке, с широко открытым ртом, и я услышал, как дыхание с хрипом вырывается из его горла. Мне было страшно от того, как голова кружилась, и было слишком, слишком жарко, слишком душно. Упершись подбородком в его плечо, я словно сквозь туман заметил, как парень тянется к себе руками. Я перехватил его запястья, крепко сжав, рывком приподнимая бедра вверх, и Фрэнк довольно громко заскулил. Я уже быстро, резко его трахал, чувствуя, отлично понимая, зная точно, что он хочет большего, что ему мало. Я схватил его за шею и заставил повернуть ко мне лицо. Айеро словно задыхался, раздувая ноздри, глядя на меня почти просящими, такими мутными глазами - но все же слабо улыбнулся, и я, не в силах сдерживаться, жадно целовал его опять. Я почти сворачивал мальчишке шею, и он стонал мне в рот, уже не знаю, от боли или удовольствия - но отвечал он все же с удивительным энтузиазмом. - Ты думал обо мне… Мне показалось, что это лишь воспоминание, которое звучит в моей звенящей голове, засев в мозгу и воспалив его. Но тут я понял, что он шепчет; шепчет низко, незнакомо хрипло, все так же неудобно выгнув шею, влажно целуя мою скулу, чуть задевая белыми зубами – пока я двигался под ним, совершенно точно больно сжимая его плечи; двигался так быстро, что немели мышцы, что комната вокруг меня плыла, и кровь циркулировала с дикой силой, заставляя ныть все тело. Фрэнк громко застонал, зажмурившись, и словно на мгновение перестал дышать – но тут же вновь открыл глаза. Он еще чуть изогнулся – я услышал, как хрустнул шейный позвонок – и, лизнув мою щеку снизу вверх, чуть усмехнулся: - Ты заранее продумал, что будешь со мной делать? Скажи мне. Он снова начал меня злить, но просчитался - мне уже было все равно. Я двигался, я жадно крал его тепло, глотал дыхание и случайную слезу, которая скатилась по его щеке, по разгоряченной коже, к уголку припухших губ. Я не знаю, как он мог, как ему удавалось завести меня одним лишь стоном – но это было так. И я не собирался отвечать, черт подери, это было слишком. - Джи, музыка! – этот вопль из-за двери уже казался слишком несерьезным; он был не здесь и чересчур далек. Фрэнк захихикал; захихикал, черт возьми – сквозь стон, все так же быстро продолжая двигаться на мне, он снова издавал эти девчачьи звуки. Я зажал ему ладонью рот. - Сейчас, мам! И только тут заметил, что и сам продолжаю в прежнем темпе вбиваться в этого мальчишку – словно мать и не стояла там, за дверью. Я расслышал стук в тот же момент, когда Айеро больно укусил меня за палец. Я зашипел, отдернув руку. Мой теплый, обнаженный демон улыбался, как ребенок. - Не сейчас, а сейчас же! И, кстати, Джи! - Мам, ну что еще?! - Хам, - прошелестел мне в ухо Фрэнк, дразня, опять смеясь, приподнимаясь на коленях – и резко снова опустился на меня, явно намеренно сжимаясь. Это было слишком остро, слишком - я вцепился в его плечо, боясь, что упаду, и укусил его за губу гораздо сильнее, чем хотел бы; Айеро широко распахнул глаза, и мне только чудом удалось успеть заткнуть ему рот до того, как он вскрикнул. На языке остался сладковато-металлический привкус. - Я принесла немного печенья! Это была, пожалуй, самая бредовая из всех нелепых ситуаций в моей жизни – и было совершенно очевидно, что мальчишку это забавляло. - Мам, потом! – я с трудом соображал, что именно ору в ответ, потому что уже четко чувствовал сумасшедшее напряжение внизу живота. Фрэнк через плечо смотрел на меня мутными глазами, тяжело дыша и не нарушая зрительный контакт. - Спроси Фрэнка, он же твой гость! Фрэнк, ты голоден?! - Ты голоден? – шептал я чисто машинально, прижимаясь раскрытым ртом к его шее возле уха, хватая жаркий воздух. Он не улыбнулся: - Ужасно. Это было пошло. Настолько пошло, что при других обстоятельствах я бы рассмеялся и скривился – но не в тот момент; когда он смотрел на меня действительно голодными глазами, нетерпеливо ерзая, без тени улыбки на лице, с чуть приоткрытом ртом – и я вдруг почувствовал, как его пальцы впились в мои бедра. Не знаю, говорила ли мать еще что-нибудь, но я не слышал ее голоса; не знаю, двигался ли я, но помню, как меня начало трясти; не знаю, трогал ли Фрэнк себя, но он невероятно сильно сжался вокруг меня прежде, чем протяжно застонать в мою ладонь – и я почувствовал, как его язык уперся в мои пальцы. - Блядь… Такого еще не было. Ни один из моих оргазмов не заставлял мои мышцы вытворять такое, ни разу мне не приходилось ощущать эту дрожь, заставляющую все тело мелко трястись на чьей-то теплой и липкой спине на протяжении нескольких слишком бесконечных секунд уже после того, как я кончу. Я ощутил падение, но тут же понял, что Фрэнк, стоявший на четвереньках все время, пока я отходил от острого оргазма, теперь распластался подо мной на кровати. Белые пятна перед глазами, свидетельствующие о нехватке кислорода, исчезли. Дыхание сбилось, сердце бешено колотилось в груди, отдаваясь в ушах пульсирующим гулом; я все еще чувствовал смутные остатки дрожи и странно незнакомую, смертельную усталость во всем теле. - Джерард, ты не мог бы… - Что? Айеро лежал подо мной, уткнувшись лицом в подушку и тяжело дыша. - Слезь с меня. Я скатился с него, переворачиваясь на спину, на край кровати. Фрэнк быстро приподнялся на руках, жадно хватая ртом воздух, дунул на растрепанную челку и, потянувшись к стереосистеме, выключил музыку. Мне казалось, что последние несколько минут я вовсе ничего не слышал, но тут же был оглушен густой, тяжелой и внезапной тишиной. Парень улегся, перевернувшись набок, и уставился на меня кристально ясными глазами. Он все еще пытался отдышаться, но, словно мне назло, делал это теперь с закрытым ртом – было лишь заметно, как широко раздуваются его ноздри. Я никогда не видел смысла говорить что-либо во время секса или после – но эта тишина меня пугала. Она давила на уши - не моя, чужая, его тишина. Не могу сказать, что я видел в глазах Айеро намек хоть на что-нибудь. Судя по всему, он не намеревался открывать рот и говорить какую-нибудь чепуху, не собирался требовать этого от меня и не надеялся, что я вдруг потянусь к нему, еле живой и истощенный, на другую сторону кровати, чтобы погладить по щеке или проворковать на ухо… да хоть что-нибудь. Но рот он все-таки открыл; кое-как восстановив дыхание, он снова дунул на влажную челку, которая тут же опять прикрыла глаз, с которого он, видимо, намеревался ее убрать, сморщил нос и сообщил вполне серьезно: - Теперь можно печенье. ...
Сообщение: 425
Зарегистрирован: 21.05.09
Откуда: Москва
Репутация:
9
Награды:
Отправлено: 25.01.12 20:54. Заголовок: ... Мне не хватало ..
...
Мне не хватало сил, чтобы как следует уставиться на него, я просто равнодушно наблюдал за тем, как Фрэнк, не дожидаясь моей реакции на свои слова, слез с кровати и принялся подбирать одежду с пола. Он был очень неплохо сложен, несмотря на рост – и, совершенно очевидно, ни капли не стыдился своей наготы, расхаживая по моей комнате, нагибаясь за одеждой и прыгая на одной ноге в попытке натянуть носок. Скоростью, с которой он оделся, и деловитостью, с коей покрутился перед зеркальной дверцей шкафа, приглаживая волосы, не могла бы похвастаться ни одна девушка. Я не чувствовал ровным счетом ничего, наблюдая за его быстрыми движениями – возможно, потому, что у меня попросту не осталось сил. Все, чего я хотел, это чтобы он ушел без лишних слов – и я бы мог тут же провалиться в сон. Фрэнк двумя руками поднял с пола раскрытую книгу и, разгладив помятые страницы, водрузил ее обратно на полку. Затем взял куртку, быстро подошел к кровати, словно не раздумывая, склонился надо мной и улыбнулся. Несмотря на его позу, запертым себя я не почувствовал. Он чуть наклонил голову вбок, рассматривая мое лицо и продолжая улыбаться. Я не выдержал, хотя не думаю, что это прозвучало грубо: - Чего? - Если приедешь завтра, можем повторить. Смешно, но в тот момент я был уверен, что не захочу повторять подобное как минимум полгода – я мог только спать, спать беспробудным, бесконечным сном. Мне даже ответить было лень, но Фрэнк, похоже, в этом не нуждался. Он наклонился ниже и безо всякой силы на секунду прихватил мочку моего уха горячими губами. Но в тот момент, когда пальцы Айеро словно ненароком, легко и без причины, на короткий миг скользнули вниз по моему животу, я уже точно знал, что скоро буду снова возбужден. Буду хотеть его опять, еще и снова; буду хотеть задолго до того, как он успеет съесть то чертово печенье, которое мать сунет ему в руку прежде, чем закрыть за ним.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 10
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Но дальше, надеюсь, будет лучше. Мне эта глава не очень нравится. Она не такая, какой будут остальные. Слишком поверхностная и флаффная.
Мне такое в голову не приходило, но можно было бы попробовать) 
Она мне не нравится. Но ее можно считать прологом, как-то так... Спасибо, будем стараться 
черт, я тебя обожаю еще больше, чем раньше... 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
