Автор: Just_Emotion Бета: нет Название: Five-Oh-Five [505] Дисклеймер: я в это не верю. Я в это свято верую Предупреждения: много флаффа, в дальнейшем – моральные терзания, а также приступы, нелогичное поведение и многое другое. Это все как-то… странно. Рейтинг: R общий, в дальнейшем – NC-17 Пейринг: Alex Turner/Miles Kane Жанр: angst, romance, fluff, AU Тип: slash От автора: огромная благодарность двум моим до неприличия любимым братьям Женько и Ро за их неоценимую помощь и моральную поддержку, которая и помогала мне творить это практически без остановки. Я давно не писал ничего большого и мозгоебуче-ангстово-сопливого, поэтому не обещаю, что это будет the best fic ever, хотя я, конечно, постараюсь. Мне просто нужно как-то сохранить собственный рассудок в порядке. Я понимаю, что текста очень много, но кому надо, тот прочитает. Он писался в адских мучениях и достаточно долго, поэтому я спокойно смогу назвать его не иначе, как просто своим ребенком. аминь. Ну и некоторые пояснения: 1) Алекс старше Майлза на два с половиной месяца, и это сыграет определенную роль 2) у Алекса НЕТ проблем с дикцией – это акцент 3) в жизни Алекс не болен астмой Первые пять частей здесь скачать
PanicLittle_Dudе, ух ты ж епты *_____* а чем они потрясли О_о вроде, ничего такого в них нет, просто угробившего пять лет на музыкалку человека понесло.. *пожимает плечами* ну если ты помнишь, как этот момент писался...))) в общем, спасибо тебе большое за твои слова. а прода будет завтра))
Отправлено: 20.08.09 13:58. Заголовок: В эту ночь Алекс так..
В эту ночь Алекс так и не заснул, хотя ночи оставалось от силы пара часов. Он ворочался с боку на бок, пытался найти более удобное положение - так, чтобы не разбудить мирно посапывающего рядом Майлза. Было холодно, но до какого-нибудь одеяла дело так и не дошло, поэтому единственным, что пытался предпринять Алекс, - это не дрожать слишком сильно. Он перевернулся на другой бок, поджал под себя ноги и глубоко вздохнул. Отчего-то болела голова. Может быть, лишь из-за одной мысли, которая все последнее время неистово билась внутри черепной коробки: «чтозахреньянатворил». И ведь правда: что? Наверное, он не должен был этого делать ни при каких обстоятельствах. Не списывать на нетрезвое состояние, на погоду, на то, что у него давно не было девушки, еще на что-то… да какая, к черту, разница?! Он просто не должен был. Вот и все. Первое правило любого уважающего себя парня: не спать с друзьями. Но, увы, они оба послали это правило куда подальше. Как теперь все это разгребать? Алекс тихо застонал и запустил руку в волосы, взлохматив их еще больше. Невыносимо хотелось курить. Вот так вот – лежа на чужой кровати, когда собственные джинсы тряпкой валяются где-то в другом углу, и чтобы достать сигареты, нужно встать, найти их, откопать где-нибудь зажигалку… нет, сейчас на это нужно слишком много сил. В принципе, под пепельницу можно было бы приспособить стоящую рядом бутылку, оставшуюся еще с вечера, но в горле неприятно першило, и он одним глотком добил оставшиеся на донышке остатки в попытке как-то ее притупить. Мерзкое пойло пошло не в то горло, и Алекс закашлялся, внутри надеясь, что не спровоцирует этим какой-то приступ. Это было последним, чего сейчас не хватало для полноты картины самобичеваний. Время шло невыносимо медленно, словно часы остановились, хотя иногда стрелки конвульсивно содрогались и делали новый шаг. А Алекс больше ни о чем не мог думать, кроме как о том, что в этом виноват только он сам, и том, что же теперь будет. Можно будет, конечно, сделать вид, что ничего не произошло, но вдруг после этой ночи их, в первую очередь, дружеские отношения пошатнутся, дадут трещину? Или же теперь они должны будут перейти на какой-нибудь новый уровень, к которому Алекс пока еще не готов? Он тряхнул головой, стараясь отмести эти мысли куда подальше. Какие отношения? Какой новый уровень? Они знакомы от силы неделю, о чем вообще может идти разговор! Они даже лучшими друзьями еще не могут называться. Бред какой-то. Алекс снова тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. В окно за его спиной просачивался блеклый свет, какой бывает в моменты сильных снегопадов, но шел ли там снег или нет, он не видел. Да и сейчас это было совсем не важно. Сейчас его заботило лишь то, что влип он, возможно, дальше некуда. Или же то, что он просто испугался. Почувствовав что-то новое, открыв что-то новое, испытав что-то новое. Не то, что он всегда себе представлял. И не так. Да, столкнулся с новизной и, вспомнив, что всегда в душе был страусом, спрятал голову в песок, чтобы не рушить собственные представления о правильном. Да кто он вообще такой, чтобы о чем-то судить? Хотя больше всего его пугало то, насколько сильно его влекло к Майлзу. Так, как еще никогда и ни к кому прежде. И больше всего ему не нравилось то, как сердце вздрагивало при каждой мысли о нем. «Тернер зажигает, - подумалось ему. – Первый человек, который отнесся к тебе как к человеку, а не к мебели, а ты сразу же неведомо чему обрадовался и потащил его трахаться, словно не в силах удержать джинсы на себе. Когда успел превратиться в кролика?» В этот раз Алекс даже не попытался отогнать от себя эту мысль, потому что в ней не было ни капли неправды. Самым лучшим выходом было бы сейчас сесть на машину времени и попытаться все это предотвратить. Было по-прежнему холодно. В этот момент Майлз пошевелился, прижался к Алексу, обнял его за талию и тепло выдохнул куда-то в шею, и тот дернулся, словно ужаленный. По спине пробежала теплая дрожь; захотелось свернуться клубком с чашкой чего-нибудь горячего в руках, и смотреть в окно, за тонким стеклом которого холодно, серо и неприятно. Но на душе было еще противнее, и поэтому Алекс только осторожно убрал руку Майлза с талии, чтобы не разбудить – он не знал, что должен будет сказать в этом случае. Тихо собрал валяющиеся по всему периметру комнаты вещи, оделся, набросил пальто и вышел, прикрыв за собой дверь. Шарф на шею он намотал уже на лестнице, закрыв лицо почти до самых глаз, спрыгнул с нижней ступеньки, толкнул от себя запищавшую дверь и вышел на острый мороз, который неприветливо обдул и так обветренную кожу и плюнул в лицо ворохом снежинок, что чем-то напомнили Алексу конфетти из фольги. Он пошарил по карманам и с облегчением вздохнул, когда нашел сигареты. Зажигалка лежала прямо в пачке, и он не преминул закурить. Шарф при этом пришлось опустить пониже, и он втянул голову в плечи, потому что по спине пробежала холодная волна. На каждое прикосновение шея отзывалась неприятной ноющей болью, и Алекс постарался не вспоминать, как Майлз кусал, целовал, царапал и засасывал на ней кожу, жадно и так невыносимо нежно. До сильной пульсации где-то внизу живота и инстинктивного сжатия пальцев в кулаки, так что ногти больно впивались в кожу. Первая за день сигарета отозвалась легким покалыванием в кончиках пальцев, и он затянулся еще раз, пытаясь согреться в облачке собственного дыма. Стало как будто легче; Алекс огляделся, потому что освещенные мутным светом улицы немного дезориентировали его – они не были похожи на те, по которым он шел ночью. Кое-как определился с положением и примерным направлением движения и быстрым шагом пошел к дому. Уже выпавший снег хрустел под ногами; новые снежинки падали и падали, покрывая старые сугробы новым слоем – свежим, мягким, больше похожим на сахарную вату, чем на настоящий снег. Только вата не бывает такой холодной. Алекса мутило; он подумал, что было бы хорошо что-нибудь закинуть в себя, когда он придет домой, но при одной только мысли о еде желудок с силой скрутило, и он сразу же забил в себе эту мысль. Во рту и на губах оставался неприятный горьковатый привкус, ему захотелось отплеваться, чтобы как-то избавиться от него, но сигарета неумолимо догорала, пока он тянул время, а пальцы слишком замерзли, чтобы как-то зажигать новую. Наверное, еще никогда прежде Алексу не было так хреново. Не плохо – именно хреново. Даже тогда, когда после какого-то очередного мелкого разрыва с какой-то там блондинкой он закрылся на неделю дома, обкурился с горя, что называется, «в доску», а потом еще неделю провалялся ходячим трупом, потому что трава оказалась паленой. Во всяком случае, даже тогда у него не было такого ощущения, что он залпом выпил целый литр кипящей кислоты, и теперь она по миллиметру разъедает у него внутри все, до чего дошла очередь. Шаг, шаг, шаг. Каждый новый шаг отзывался глухим эхом в голове и болью – в висках. Он бежал. Бежал от того, что уже прошло, бежал от себя, бежал от собственных мыслей и возможных последствий, которые упорно стучали в затылок в такт с сердцебиением. Алекс поморщился, когда дым обжег все внутри и неприятно отдал в нос – медленно начинал тлеть фильтр. Тогда он без особого сожаления отбросил сигарету в ближайший сугроб и закурил снова. Большой палец полоснуло неприятной болью, когда он несколько раз вжикнул колесиком зажигалки о заледеневшую кожу, а потом дохнул на замерзшую руку, выдыхая на нее не столько теплый воздух, сколько клубящийся в нем дым. Мысль о том, сколько ему еще такими темпами осталось до рака легких, а потом и до финишной прямой, неприятно уколола куда-то в живот, и Алекс еще раз затянулся, решив, что подумает об этом когда-нибудь потом. Когда будет время и не будет проблем. Он повернул направо, быстро пройдя под козырьком, с которого в ряд свисали устрашающего вида сосульки, перепрыгнул маленькую лавочку возле заваленной снегом песочницы, проехал по покрывавшему лужу льду. Алекс чувствовал, как его нос раскраснелся, и возникло желание снова натянуть шарф до самых глаз. Тогда он затянулся как можно глубже в последний раз, задержал внутри горячий дым и выдохнул, а потом поднял шарф, засунул руки в карманы, сгорбился и прибавил шаг, глядя под ноги. Стало немного теплее, да и дом с каждой секундой приближался все быстрее, и под конец он совсем уже побежал, когда увидел, как кто-то выходит из подъезда. Алекс придержал дверь, а потом быстро прошмыгнул и на секунду остановился, переводя дух. Лифт снова не работал, поэтому пришлось подниматься пешком. Уже на третьем этаже внутри неприятно пекло, и Алекс попытался отдышаться на ходу, изо всех сил стараясь не давать развиться мысли о том, что ему двадцать два, а здоровье ни к черту. Еще два этажа он прошел задержав дыхание, а на пятом уже не удержался и закашлялся, прибавив шага и перепрыгивая через ступень. О том, что в кармане лежал ингалятор, он как-то совершенно позабыл. Кашель был сухим и неприятным, если, конечно, можно назвать хоть какой-либо кашель приятным. Он обдирал горло, и Алексу вновь пришло в голову сравнение с ангиной, когда все горло покрыто нарывами, и каждый подобный лишь приступ нещадно их обдирает. Только, может быть, зашкаливающей за отметку в сорок градусов температуры не хватало для полноты картины. Остаток пути он прошел как в тумане, зажимая рот рукой сквозь толстый шарф и стараясь, чтобы не проснулись рефлексы, которые бы вывернули его наизнанку. Ноги держали плохо, другой рукой Алекс схватился за перила, чтобы не упасть, но это ему не помогло, и уже в самом конце дороги он, наконец, опустился на колени и схватился обеими руками за горло, словно кто-то сжимал его холодными невидимыми пальцами. Казалось, все внутренности неистово рвутся наружу, на свободу, но он сопротивлялся до последнего, пока перед глазами не запрыгали задорные разноцветные круги, и Алекс в который раз подумал, что все, допрыгался – или же лучше будет сказать: докурился? – что сейчас от удушья потеряет сознание, а там уже и до света в конце тоннеля недалеко… Может быть, иногда он и думал об этом, допускал какой-нибудь подобный поворот событий, но собственную трагическую кончину он представлял, увы, совсем не так. Столь невеселые думы одолевали его не так долго – ровно до тех пор, пока в гудящей голове не воцарилась непроглядная материальная тьма, сдавливающая его голову изнутри. Он ничего не видел – перед глазами встала пелена, и он еще остатками чувств мог догадываться, что вокруг происходит и где он находится. Легкие будто бы взбесились и решили окончательно добить его прямо сейчас, чтобы больше не мучился ни сам, ни мучил и их. Вот только так просто сдаваться Алекс не собирался. В какой-то момент все снова прояснилось, и он ошарашено заморгал, осознавая, что он по-прежнему находится в своем собственном подъезде, где на него так не вовремя напал злоумышленник в лице собственного непослушного организма. Он опустил глаза ниже, на свои руки, и чуть не удивился в голос, когда понял, что сжимает неизвестно откуда взявшийся ингалятор. В который раз уже эта штука приходит ему на помощь. - Придется тебе, видимо, отложить халявную поездку на «скорой» до морга до следующего неудачного приступа, Тернер, - хриплым срывающимся голосом пробормотал Алекс самому себе под нос и медленно поднялся с колен. Координация движений была по-прежнему хреновенькой, и оставшиеся метры до квартиры он дошел держась за стену. Попинал дверь, потянул ее на себя, подергал за ручку в попытке открыть ее без ключа, который, возможно, даже торчал в замке с другой стороны. Она нехотя, но поддавалась, и Алекс даже порадовался, правда, про себя – его состояние на данный момент позволяло только доковылять до кровати и без чувств упасть на нее. Делать этого, однако, он не спешил. Кое-как помучив дверь еще немного, он с силой дернул ее на себя, и она распахнулась, чуть не слетев с петель. Алекс быстро зашел в квартиру, сбросил с себя верхнюю одежду, забросил в стирку рубашку. Джинсы полетели на диван, следом за ними туда устремились мобильный и ингалятор, извлеченные из кармана пальто. Часы на экране мобильного показывали восемь утра, и Алекс удивился: ему казалось, что прошло гораздо больше времени. Намного больше. Внутри было на редкость мерзко, и хотелось отмыться от этого ощущения. Драть кожу мыльной мочалкой, стоя под горячей водой, до тех пор, пока все это не пройдет, пока он не почувствует себя живым трупом и просто не завалится спать от усталости. Он ведь так давно не спал нормально. Алекс присел на край кровати, поборов в себе желание просто так упасть и вырубиться. Желательно надолго. Настолько, сколько он вообще будет в состоянии. Наверное, в первый раз за всю свою недолгую жизнь он пожалел, что не родился каким-нибудь медведем, который запросто может проспать несколько месяцев. Подождать, пока все пройдет, а потом, может быть, начать все сначала. Переписать всю свою жизнь заново. С тяжелым вздохом Алекс не выдержал и упал на кровать, снова запустив руки в и так стоящие дыбом волосы. Он чувствовал себя грязным. И изнутри, и снаружи. Будто это въелось в каждую клеточку и собиралось остаться с ним до конца всей жизни, каждую секунду с садистским удовольствием напоминая Алексу обо всем случившемся. И ему было по-настоящему плохо. Зазвонил телефон, но Алекс даже не удивился. Он знал, кто может звонить ему в такое время, поэтому просто дотянулся до трубки и не глядя на экран сбросил вызов, а потом и вовсе выключил аппарат. Но легче не стало. Ему и правда нужно было в душ. Смыть с себя весь пот, всю грязь, согреться, а потом выпить чего-нибудь и без сил упасть. Залечь на дно. Алекс рывком встал, стянул носки, забросил их куда-то за диван и быстро закрылся в ванной. Включил горячий душ на полную, облокотился руками на холодный фарфор умывальника и поднял взгляд в зеркало. Покрасневшие, опухшие глаза, как с похмелья. Белая кожа. И, наверное, ледяная. Абсолютно безжизненное выражение лица, пустота во взгляде, опущенные плечи. Красные в синеву пятна, спускающиеся по шее и пестреющие на выделяющихся сквозь тонкую кожу ключицах. Длинные царапины. Кожа отзывалась неприятным нытьем на каждое прикосновение к шее, и Алекс скривился, как от зубной боли. - Ты не гей, Тернер, запомни это, - процедил он сквозь зубы собственному отражению, которое, казалось, только усмехнулось ему в лицо. – Ты нормальный парень с нормальной ориентацией, даже не думай о чем-то другом. Забудь об этом и больше никогда не вспоминай. Да, немного не так он представлял себе свою жизнь четыре года назад, когда бросал все ради чего-то призрачного. Такого, что с трудом представлял себе даже он сам. Горячий влажный пар медленно заполнял небольшое пространство ванной; зеркало запотело почти сразу, скрывая от Алекса его собственное отражение, и одним пальцем он размашисто написал во всю его ширину: «МУДАК». От этого стало немного легче, по крайней мере, он дал выход какой-то своей части, бьющейся внутри него, как тигр в клетке, и осознание этого словно сбросило с его плеч часть непосильного груза. Во всяком случае, именно им он себя и считал, и признание в этом самому себе привело его в чувство, как пощечина – пьяного. Алекс прикрутил горячую воду и включил холодную, ровно настолько, насколько он мог вытерпеть – умереть от ожогов ему не светило. Не сегодня. Тело благодарно отозвалось на горячую воду, он чуть ли не застонал от наслаждения, когда всю усталость в одну секунду куда-то смыло. Но как таковых сил по-прежнему ни на что не было, поэтому он лишь уперся лбом в холодную плитку и стоял так, крепко зажмурив глаза, под обрушивающимися на него волнами горячей воды, а все тело ныло от долгосрочной усталости, и он не мог пошевелиться. Алекс постарался не думать о том, как еще несколько часов назад Майлз обхватывал его бедра ногами, непрерывно целовал и кусал, царапал и впивался пальцами, тяжело и сбито дышал ему в ухо и жадно касался губами груди. Алекс мотнул головой, чтобы избавиться от охватывающего его с каждой секундой все больше наваждения. Мокрые волосы облепили лицо; казалось, все вокруг раскалилось, и дышать от этого становится лишь труднее. Алекс совершенно бездумно посмотрел на сморщившуюся от горячей воды кожу на руках, перемялся с ноги на ногу, чувствуя: если сейчас он не перестанет греться подобным образом, он просто заснет прямо на ногах. «Как лошадь», - решил он и мысленно нервно прыснул, внешне его лицо оставалось спокойным. Пересилив себя, он выключил воду, кое-как вытерся полотенцем, вышел из ванной, достал откуда-то спортивные штаны, натянул их на мокрые ноги и упал на кровать, обессиленный. Невыносимо хотелось спать; веки слипались, и он устроился поудобнее, подбил подушку под голову и укрылся, сбросив лежащие рядом джинсы на пол. Было уже легче – ненамного, но все же легче. Во всяком случае, ощущение того, что он только что вылез из сточной канавы, как-то пропало. Мозг выключился еще до того момента, как вырубился он сам, и следующие минут пять он просто спокойно лежал с закрытыми глазами, чувствуя лишь приятную легкость и даже не догадываясь о том, как на его выключенный телефон один за одним идут звонки, а звонящий вновь и вновь слушает стандартный ответ автомата о том, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», и ему остается лишь догадываться, куда так неожиданно испарился Алекс и что сейчас творится в его беспокойной душе.
Отправлено: 20.08.09 14:16. Заголовок: ну просто ангстище, ..
ну просто ангстище, бро *___* ты так описываешь все эти приступы астмы, так реалистично, что мне просто стало интересно - откуда? откуда такие мысли? прочитал, вдохновился, поблагодарил, пошел думать <3
Алекс проснулся примерно через пару часов от сильного неритмичного стука дождя в окно, абсолютно выжатый, будто всю ночь разгружал вагоны. Голова невыносимо болела, расходясь по швам, и во всем теле была ватная слабость, так что у него не сразу получилось даже дотянуться до телефона и включить его. По кнопке включения он попал только с третьего раза, внимательно разглядывая телефон, как адскую машину, через сощуренные от яркого света глаза. На дисплее высветился добрый десяток непринятых вызовов (от Майлза, конечно) и одно сообщение, но уже от Мэтта. Репетиция переносилась на одиннадцать, и, в общем, Алекс уже опоздал. Почти. Осознав это, он подскочил на кровати, сделал какой-то нереальный финт и свалился на пол, больно ударившись пятой точкой, вихрем забежал в ванную, каким-то неведомым образом успел одновременно почистить зубы, расчесаться и натянуть носки. Потом уже немного спокойнее надел джинсы, майку, какой-то свитер – первый, который попался под руку, пальто, забросил в карман телефон, ингалятор, не забыл и про ключи. Последним штрихом был шарф, который он просто засунул в карман – наденет по пути, и закинул гитару на плечо. У него было еще двадцать минут в запасе. В который раз улица встретила его неприветливо, но на этот раз уже не самым сильным, но и не самым слабым, холодным ливнем, который сразу же промочил джинсы до колена и забежал под воротник. Алекс печально решил, что шарф уже можно не надевать, но все равно обмотал его вокруг шеи, чтобы не волокся по земле – один он уже испортил подобным образом. При этом воспоминании что-то внутри вздрогнуло, и он только ускорил шаг, не давай себе потонуть в невеселых мыслях. Все вокруг было серым, безрадостным и мокрым – не март, а ноябрь какой-то. Под ногами хлюпали лужи, холодные брызги от них разлетались в разные стороны, а небо было темным, и из-за этого вокруг тоже все было темно, словно начинало смеркаться. Лондон просто поражает разнообразием своей погоды, ничего не скажешь. До студии было не так далеко, и Алекс немного сбавил шаг, когда почувствовал, что сердце ускоряет ход – он еще все везде успеет. Гитара приятной тяжестью оттягивала плечо, и ему не терпелось снова сыграть на ней что-нибудь, ведь именно в эти моменты он чувствовал себя наиболее спокойно. В этот раз перед дорогой он остановился, внимательно посмотрел по сторонам, а когда убедился, что вокруг никого нет, спрыгнул с бордюра и быстро перешел дорогу – буквально перебежал. Над головой мелькнула молния, следом ударил гром, и Алекс пообещал себе, что по возвращении домой напьется горячего кофе и отоспится – под аккомпанемент природных неистовств ему всегда спалось лучше. А потом посмотрит на все свежим взглядом и наверняка придумает что-нибудь, ведь жизнь не кончается на какой-то глупости. Может быть, даже вернется в Шеффилд, к семье, выслушает нотацию, потом – радости по поводу возвращения «блудного сына», виновато улыбнется, и все снова будет так, как раньше. Придется, конечно, пожертвовать группой, новыми интересными знакомыми, свободной вольной жизнью, но, возможно, оно и правда того стоит? Хотя на образование, видимо, по-прежнему не приходится рассчитывать. Только вот со своей мечтой расставаться Алекс не собирался – хватит с него нескольких лет постоянной беготни, каких-то проблем, постоянной меланхолии, вялотекущей депрессии и многих других неприятных последствий. Он только начал обретать себя в этом большом городе, и инстинкт самосохранения четко говорил ему: вцепись покрепче и держи обеими руками то, что только начало складываться именно так, как хочешь ты. И Алекс держал. На повороте он споткнулся и чуть не полетел носом прямо в грязь, тихо выругавшись себе под нос. Опять задумался неведомо о чем – ну сколько вообще можно думать? Словно силой мысли он сам себе помогает. Только повышает вероятность снова во что-нибудь вляпаться. Вполне возможно, что даже и в прямом смысле. Он решил для себя, что нужно смотреть под ноги, но почти черный асфальт, тускло блестящий от дождя, не поднимал ему настроения ни на йоту – сейчас Алексу хотелось чего-то яркого, веселого, радостного. А вокруг лишь одна серость. Даже люди словно сговорились – все как один в черном, сером и еще сотне оттенков двух этих цветов. Через несколько минут он снова споткнулся, на этот раз о какую-то корягу, неуместно торчащую из асфальта. Верь он в совпадения, судьбу или какие-то высшие силы – да во что угодно, боже – он бы придал этому какое-нибудь значение, решил бы, что кто-то не хочет, чтобы он дошел до студии, повернул бы обратно, списал все на простуду, которой, в общем-то, у него нет, на плохое расположение звезд… Но Алекс только упрямо шел и шел, вертя головой по сторонам в поисках прекрасного среди унылой городской серости. И долго шел, пока у него не засосало под ложечкой, как только он подошел к самым дверям конечного пункта. Майлз уже ждал его, и явно довольно долго, потому что его нос по цвету больше напоминал клоунский, чем обычный, человеческий. И у него там, наверное, до сих пор все болело. Алекс застыл столбом, не в силах больше сделать хоть шаг. Дыхание перекрыло; он почувствовал, как сердце словно сорвалось с цепи и пустилось в бешеный пляс, а рука, придерживающая ремень на чехле, чуть не разжалась от неожиданности. Майлз заметно оживился, завидев Алекса еще издалека, и сделал несколько шагов навстречу. Задумчивость на его лице сменилось робкой радостью, и, если бы Алекс не знал, он бы даже не понял, что что-то было. Нормальный человек на его месте сделал бы вид, что ничего и правда не произошло, а потом бы разобрался уже по ходу дела, но Алекс не искал легких путей. Тем временем Майлз подошел уже совсем вплотную, а Алекс снова сдвинулся с места, так быстро, словно пытается от кого-то убежать не привлекая внимания, втягивая голову в плечи и стараясь не чувствовать, как саднит искусанная и исцарапанная кожа на шее и плечах. - Алекс! Наконец-то, я уже испугался, - Майлз улыбнулся, недоумевая глядя на хмурого Алекса, который, казалось, его даже не заметил, лишь сильнее втянул голову в плечи. – Куда-то резко пропал, телефон выключен… Тернер остановился, как вкопанный, и медленно повернулся всем корпусом к Майлзу. Его голос был хриплым, и он сначала облизнул пересохшие губы. Друг быстро пробежал по ним взглядом и снова посмотрел ему в глаза. - Зачем ты пришел? - Эм… прости? Но Алекс только покачал головой и снова пошел, засунув руки в карманы и попытавшись спрятаться за шарфом. Он не оборачивался, но спиной чувствовал обжигающий взгляд Майлза, который в нерешительности потоптался на месте, а потом пошел следом, все еще силясь что-то сказать. - Эй! Алекс! Подожди! - Прости, Майлз. У меня нет времени. Алекс как можно скорее прошмыгнул в помещение, а когда Майлз догнал его, на двери уже висела табличка: «Пожалуйста, тише. Идет репетиция».
Отправлено: 22.08.09 16:51. Заголовок: они обидели Майлза! ..
они обидели Майлза! Сволочи Какой-то сплошной холод в этой части. Всем плохо, погода тоже не фонтан. А Майлз такой все-таки заботливый, зачем Тернер с ним так( Хочу знать, что дальше, хочу, чтоб они помирились скорее)) <3
обидели, обидели. еще как обидели(( Алекс испугался, сцуко брат, это ж драма, епт xD ну... не могу сказать, что они прямо сразу прямо помирятся... в общем, все будет) <3
Отправлено: 23.08.09 13:56. Заголовок: Алекс пожалел, что п..
Алекс пожалел, что пришел на следующую репетицию. Конечно, косить было не в его правилах и возможностях, но теперь, когда каждый звук раскаленными осколками стекла резал и полосовал легкие, он больше ни о чем не мог думать. Чтобы как-то сосредоточиться, он закрыл глаза – он все равно уже ничего не видел, только старался вытянуть срывающимся голосом очередную высокую ноту. Уже которая двухчасовая репетиция, на которой каждую секунду нужно было выкладывать на полную, чтобы показать: он все же на что-то способен, он не подведет, парни не ошиблись, когда решили взять его к себе в группу. Прошел всего час, и Алекс старался думать лишь о том, что нельзя показывать свою слабость, что нужно просто взять себя в руки, заткнуть собственный организм куда подальше и выдержать. Это уже потом он даст себе волю, отлежится, может быть, даже наступит себе на горло и сходит в больницу, потому что, если с этим ничего не сделать, все мечты, к которым он так стремился, черт возьми, накроются медным тазом… Алекс глотнул воздуха и продолжил петь, вцепляясь в гитару все сильнее, будто искал в ней какую-то помощь. Он горящей кожей чувствовал на себе недоуменные взгляды одногруппников, он понимал, что они недовольны, но ничего не мог поделать, и лишь продолжал петь, ориентируясь только по одному пункту: они всегда играли одно и то же по кругу. Он не различал нот, не понимал те слова, что по инерции всплывали в голове, только не давал себе забыться. Было больно, и колени подкашивались, так что большим трудом Алекс продолжал держать себя на ногах. Может быть, стоило взять перерыв, выйти на улицу, вздохнуть морозного воздуха, покурить и как-то прийти в себя, но пальцы вновь и вновь повторяли врезавшиеся в память созвучия, и не было никаких сил остановиться. В какой-то момент он пообещал себе: последняя песня. Две минуты передышки - и все, он больше ничего не попросит. В этот же момент стало будто легче, перед глазами прояснилось, и он почувствовал, как открывается второе дыхание. В ногах по-прежнему была слабость, но ощущения, словно его изнутри раздирает когтями стая бешеных котов, больше не было. Только приятная, пусть и странная, пустота. Сердце дико колотилось, как если бы Алекс пробежал стометровку, но сейчас главным было не это. Главным было то, что, как только он вытянул последний звук и ослабил хватку на струнах гитары, в глазах вдруг потемнело, и последним, что он услышал через шум крови в ушах, был испуганный крик: - Эй! Алекс! А потом – ничего.
Алекс проснулся из-за того, что ему холодно. Из-за того, что замерзли руки, а где-то в пояснице моторчиком свербит дикое желание укрыться, повернуться на бок и зарыться носом в одеяло. Весь окружающий мир казался бумажной декорацией, плоской и прозрачной, а на самом деле вокруг и правда ничего нет. Только, может быть, свет. Внутри была нереальная легкость и пустота, и Алексу показалось, что его самого тоже нет. Что сейчас есть только его сознание и единственная мысль, которая выделялась из общей картины: «Это что за вашу мать?» Внутренне усмехнувшись, он открыл глаза. По роговице сразу ударил белый ослепляющий свет, и он подумал, что все, допрыгался – хотя сейчас, скорее, уже допелся - наконец-таки. Сколько сопротивлялся, упирался, боролся, а теперь вдруг раз! – и все. Ну, хоть теперь он, наконец, отдышится. Белый потолок, белые стены, белый свет. Все вокруг белое, что навевало лишь две мысли: либо он уже и правда на том свете, либо просто загремел в «желтый дом», ну подумаешь, какие дела. Однако пожилая женщина (тоже вся в белом), которая почему-то сидела в палате, и, немного прищурившись, внимательно всматривалась в порхающие в руках спицы, не была похожа на Бога, и Алекс немного остепенился. Только поднял руку и провел ей по лицу, пытаясь убрать то, что как-то неощутимо мешает. Пальцы были до ужаса холодными, что вселяло еще одну невеселую мысль о том, что он уже полноценный труп. «Чего-то ты уже совсем зациклился на этих трупах, детка, - хихикнул внутренний голос. – То всем рассказывал, что не спешишь умирать, не спешишь, а теперь каждая вторая мысль так и кричит об этом. Тебе бы только в готы с таким мировоззрением идти, Тернер». Посторонним предметом на лице оказалась кислородная пластиковая маска, и Алекс понял, почему ему так легко дышать. Вокруг него были опутаны какие-то прозрачные трубочки, рядом стояла устрашающего вида капельница, и, сложив все факты в один, он понял: он в больнице. И даже немного огорчился: сколько он сопротивлялся, но не пришел сам – теперь, видимо, его принесли, потому что последнее, что он помнил – попытка сдержать очередной приступ. Тогда он был на репетиции, кажется. Быстрым движением он снял маску с лица, повыдергивал все трубочки и рывком встал, почувствовав, как на мгновение от этого простого движения в голове потемнело. Алекс мотнул головой, разгоняя туман, и снова осмотрелся. В палате он был почему-то один, и за окном было темно – наверное, ночь. - Вы уже очнулись? – подала голос медсестра, не поднимая глаз от своего вязания. Алекс сначала не понял, что обращаются именно к нему, но, решив, что она не с воздухом разговаривает, переспросил: - Что? - Вы уже пришли в себя, мистер Тернер? - Нет, блин, я во сне хожу, - закатив глаза, тихо пробормотал Алекс, а потом уже громче добавил. – Как видите. Долго я был в отключке? Она мельком посмотрела на наручные часы и все тем же отрешенным голосом произнесла: - Семь часов. - И как я сюда попал? - Вас принесли друзья. Сказали, что вы ни с того ни с сего потеряли сознание. Они были очень встревожены вашим состоянием. - Но вы-то, я надеюсь, не сказали им, в чем дело? – поинтересовался Алекс, разминая затекшие спину и шею. - А они и не интересовались. Интересовался другой молодой человек. В груди что-то екнуло; Алекс шумно выдохнул и спросил: - Кто? - Не знаю. Конечно, этого и следовало ожидать. - Он не представился? - Сказал, что ваш друг. Назвался Майлзом… - медсестра задумчиво сдвинула брови к переносице, а потом ее лицо просветлело. – Кейном. Точно. Майлз Кейн. Он пришел через час после того, как вас в бессознательном состоянии принесли трое ваших друзей. Топтался по коридору туда-сюда несколько часов, все ждал, пока вы очнетесь, и наотрез отказывался уходить. Он ушел, наверное, час назад и попросил передать вам, чтобы вы с ним связались. - Обязательно, - тихо произнес Алекс, решив для себя, что нужно что-то делать. Правда, он пока не знал, что именно. Хотя нет, знал. Алекс дотянулся до висящих на спинке койки вещей и начал поспешно одеваться, дрожа от холода. Флегматичная медсестра, которая, казалось, была под транквилизатором, очнулась только к тому моменту, когда он уже обматывал шарф вокруг шеи. Она было вскинулась, чтобы как-то попытаться его остановить, но Алекс быстро подошел к двери, дернул ее за ручку и произнес: - Извините, но у меня много дел. Мне пора бежать. И ах да, - он задумчиво почесал затылок, - если мой друг придет еще раз, скажите ему, что я скоропостижно скончался в адских мучениях от рака легких. Может быть, так будет лучше всем. - Но мы не можем просто так вас отпустить! Вам нужно лечение! - Я и сам как-нибудь справлюсь. У меня много дел, - снова повторил он и вышел за дверь. Забив в себе какую-то странную горечь, Алекс молниеносно пронесся по коридору, выскочил на улицу и сразу же закурил, отогнав от себя мысль, что он стоит на пороге больницы, в которой несколько часов провалялся без сознания, и если бы не друзья, то неизвестно, чем бы все это вообще закончилось. Было все еще холодно, но заполнявший его горячий дым вселял какое-то чувство облегчения. Будто все уже закончилось, и все снова хорошо, снова так, как раньше, только намного лучше. В этот раз он даже не закашлялся – только жадно глотал дым, как в последний раз, и он растекался по венам, заставляя руки легко дрожать. Снова шел снег. Все вокруг было белым, будто до сих пор зима на календаре, и лавочки, которые только встречались по пути, были занесены до самого верха только что закончившейся метелью. Зажав сигарету губами и продолжая жадно дышать ей, пропуская весь никотин через себя, Алекс покопался в карманах и достал телефон. Непринятый вызов от незнакомого номера, сообщение от Мэтта с вопросом, все ли с ним в порядке и как он себя чувствует, и просьбой дать им знать, когда придет в себя и все уладит, чтобы можно было договориться насчет новой репетиции - у них начинался новый семестр, и теперь приходилось как-то подстраиваться под их занятия. Замерзшими пальцами Алекс кое-как напечатал в ответ, что он жив и, наверное, здоров – ведь это было всего лишь переутомление, потому что последняя неделя была тяжелой и богатой на события, он просто не высыпался и был абсолютно вымотан, а так все отлично - быстро сбросил сообщение и спрятал телефон в карман, скользнув глазами по часам в верхнем правом углу экрана. Без десяти девять вечера. До дома идти было полчаса в неспешном темпе, и он, прикурив новую сигарету от старой, быстрым шагом направился куда-то между домов. Было тихо, и снег отвесно и спокойно падал на землю, путался в волосах, стелился под ногами, и Алекс, наверное, впервые за долгое время обрадовался тому, что живет именно в Лондоне. Снова было тихо – как в плане отсутствия ветра, так и в плане того, что в радиусе нескольких километров не было ни одного человека, будто весь район вымер. Но Алексу это было только на руку. Он немного попетлял по хрустящему пушистому снегу, выискивая более короткий и удобный путь, быстро забежал в какой-то магазинчик, купил сигарет и направился домой с твердым намерением просто по-человечески проспаться, потому что он и правда был вымотан. Ему казалось, что все эти семь часов, что он пролежал без сознания, он был не в отключке, а лишь безмятежно спал, пытаясь как-то наверстать упущенное и хоть немного отдохнуть. Спать не хотелось, но усталость свинцом оседала внутри, по миллиметру, медленно, но упорно, и с каждым днем становилось все тяжелее. Ему нужно было только вернуться к обычному течению жизни: с утра до вечера работа, потом – время для каких-нибудь великих свершений, репетиций и прочей мишуры, а ночью спать. И никак иначе. Уже возле самого дома Алекс вдруг передумал, с легкой улыбкой разбежался и упал спиной в самый большой сугроб, который был к нему ближе всех. Мягкий снег встретил его громким звуком: «хруп!» - и почти полностью окутал белым одеялом. Алекс затянулся в последний раз, отбросил обозначенную в темноте алым огоньком сигарету, выдохнул дым и разбросал руки в разные стороны, глядя в небо, на мигающие где-то вдали звезды. Хлопья продолжали размеренно падать на землю, и Алекс заставлял таять их своим теплым дыханием, а потом искренне удивлялся, почему на его ресницах и щеках застыли холодные капли воды. Холодно ему уже не было. Руки, которыми он как-то бездумно перебирал снег, быстро замерзли, и он потер их друг о друга, старательно выдыхая теплый воздух, чтобы как-то согреть их. Было что-то странное и захватывающее в этом: лежать возле самого своего дома, зарывшись в сугроб, пытаться согреть руки, параллельно ловя ртом крупные комочки ледяного пуха, смотреть на золотые блестящие песчинки, находящиеся в миллионах километров от него. На несколько минут этого спокойствия Алекс даже забыл о том, что успело произойти за последние несколько дней, и только размеренно дышал, чувствуя себя по-настоящему спокойно и свободно. До тех пор, пока джинсы окончательно не промокли, и по замерзшим ногам не забегали колкие хрустальные иголочки. Если бы Алекс не опасался подхватить настоящую ангину, он бы пролежал так всю ночь. Но он лишь поднялся, немного отряхнулся, попрыгал на месте и, все еще беспечно улыбаясь в воздух, поднялся к себе. Дома он сбросил все холодные и мокрые вещи, сделал большую чашку горячего кофе, а потом, отключив на всякий случай телефон, с тяжелым вздохом наслаждения растянулся во весь рост на кровати под одеялом и заснул с все той же улыбкой, уже ни о чем не думая.
*картинно прослезился от радости* все вроде и хорошо, а вот чего-то все-таки не хватает для полного счастья. Майлза
Just_Emotion пишет:
цитата:
Главным было то, что, как только он вытянул последний звук и ослабил хватку на струнах гитары, в глазах вдруг потемнело, и последним, что он услышал через шум крови в ушах, был испуганный крик: - Эй! Алекс! А потом – ничего.
*вздрогнул, перечитал, отдышался* какой-то атмосферный момент. я даже на секунду перестала дышать... уж очень все реалистично требую Майлза проды!
Отправлено: 23.08.09 20:30. Заголовок: все, ребятки. это ко..
все, ребятки. это конец. выкладываю три последние части, чтобы больше не травить душу ни себе, ни кому-то еще. не буду говорить много умных слов, не буду растягивать, не буду пафосно распинаться, что в этом тексте - часть меня. а кому надо, тот прочитает. энджой.
Следующая репетиция состоялась всего через пару дней. Очередные два часа, больше половины из которых Алекс пытался убедить словно сговорившихся друзей в том, что он «абсолютно здоров», просто «немного переутомился», потому что «за последнюю неделю столько всего произошло», и на самом деле ему «нужно было всего лишь хорошенько выспаться». Судя по всему, ему никто так и не поверил, но парни, видимо, решили, что спорить с ним абсолютно бесполезно, и махнули рукой, удостоверившись лишь в том, что петь он может и ни в какой обморок больше не грохнется. Больше до конца репетиции о том случае никто не вспоминал, и Алекс полностью отдался любимому делу, самозабвенно вытягивая каждую ноту, каждый звук, и с силой стирая пальцы о струны гитары. В который раз ему в голову приходило лишь одно сравнение – «как в последний раз», но он выгонял все невеселые мысли и только продолжал надрывать собственное горло, голосовые связки, легкие, вкладывая весь диапазон своего голоса. Кто-то когда-то сказал ему, что у него приятный голос, а Алекс внушал себе, что это – истинная правда, находя энергию в этом небольшом моменте. Он выкладывался на полную и в кои-то веки чувствовал, что довольны все, находящиеся в этой комнате. Все четыре человека, которые будто черпали силы в неиссякаемой энергии Алекса, а он лишь пытался загладить вину тем случаем, сорвавшим им предыдущую репетицию. Его дыхание было четко поставлено, и Алекс не давал возможности развиться мысли о том, что глодало его все остальные двадцать два часа. Когда угодно, но не на репетиции. Как в последний раз. За те пятьдесят минут чистого времени, что у них остались, он спел так, как, наверное, не пел еще никогда. Они не сделали ни единой остановки, ни единой ошибки; все прошло гладко и, как принято говорить, «без сучка и задоринки». Только движение, только музыка, только ровное дыхание. Было жарко, но это не имело для Алекса никакого значения – в кои-то веки он чувствовал себя в своей стихии. Репетиция закончилась, когда за окном была уже непроглядная ночь, и Алекс удивился, как быстро прошло время – буквально пронеслось мимо них скорым поездом, а он даже не запыхался. Но он слишком устал, чтобы сейчас чему-то удивляться, только попрощался со всеми и, забросив гитару на плечо, вихрем вырвался на холодную ночную улицу, жадно хватая мартовский воздух и подставляя ему разгоряченное лицо. Внутри все странно пело, и ему показалось, что все наладилось и сейчас идет как нельзя лучше. Они придумали название группе, начали писать собственные песни, а не перепевать чужие, Мэтт начал говорить что-то о какой-то студии, клубах, обещал со всем договориться заранее, так что скоро можно будет начинать давать концерты. Пока что только в Лондоне, но кто знает, как дальше карта ляжет? Задумавшись, Алекс не сразу заметил темную фигуру, стоящую совсем рядом от двери, и внутри что-то оборвалось, когда его тихо окликнули. Дыхание самопроизвольно замерло, он почувствовал, как сердце дико колотится. Он боялся не столько того, что это может быть какой-нибудь злоумышленник, который даст ему по голове его же гитарой, а потом отнимет допотопную «нокию» и скроется в неизвестном направлении – как раз такой поворот событий пугал его меньше всего. Просто голос был до боли знакомым, и при одном только его звуке захотелось повернуться и убежать в темноту. Руки в карманах сжались в кулаки как-то сами собой, и Алекс почувствовал, как ладони вспотели. Он медленно обернулся, боясь посмотреть Майлзу в глаза, потому что знал: там будет только вопрос, непонимание и удивление. - Алекс! Он отметил про себя, с какой интонацией это было сказано, и захотелось просто обнять Майлза и уткнуться ему в плечо, чтобы почувствовать: он рядом, просто рядом, такой теплый и материальный. Тот, кто отнесся к нему как к близкому человеку. Тот, кто переживал за него и готов был помогать всеми силами, какими только располагал. Тот, кто, наверное, был нужен ему все это время. Но Алекс только робко улыбнулся и спросил: - Что? - Ты как, в порядке? Ты меня напугал. Я себе все это время места не находил! - А, это… - его глаза забегали; он смотрел куда-то в сторону, боясь поднять взгляд. Потом пожал плечами и продолжил, - да, конечно, я отлично, спасибо. Он замолчал, не в силах больше ничего сказать. Слова просто не шли в голову, и Алекс, просто чтобы как-то продолжить разговор, невпопад произнес: - Мне очень приятно, что ты так за меня волнуешься. С неба капал дождь; медленно, крупными каплями, так что было понятно, что через несколько минут начнется сильный ливень, и нужно бежать домой, чтобы смотреть на него, стоя в тепле у окна с чашкой чего-нибудь горячего в руках. И радоваться, что тем неудачникам, которые под него попали, сейчас холодно и промозгло. Алекс задумчиво перемялся с ноги на ногу, поднял глаза к небу, стерев ладонью упавшую на щеку дождинку, стараясь не думать о том, что на самом деле он – такой неудачник. Было не так чтобы холодно, но затекающая за ворот по влажным волосам холодная вода пробирала хуже ледяного ветра. Неловкое молчание затягивалось; через несколько секунд из студии вышли друзья, пожелали им спокойной ночи. Алекс улыбнулся и помахал рукой на прощание, стараясь не обращать внимание на то, что Мэтт как-то странно посмотрел на них. Оценивающе. Майлз тоже улыбнулся им и, пожелав спокойной ночи в ответ, снова повернулся к Алексу. - Есть предложение сходить куда-нибудь и прогуляться. - Эм… а зачем? Он улыбнулся кончиками губ. - Ну, у меня, как бы, День Рождения сегодня. Ну так как? Алексу показалось, что земля ушла из-под ног. Он ведь совсем забыл с этими своими мелкими какими-то делами, которые, конечно же, были самыми важными в его гребаной жизни, что у Майлза День Рождения! И, наверное, нужно бы как-то его поддержать, улыбнуться, хотя бы сказать что-нибудь приятное, наступив на горло собственным соображениям и принципам. Забыть о том, что произошло, обернуть это в шутку, перестать притворяться «самым натуральным натуралом» и, забросив домой гитару, пойти прогуляться. Хотя нет, гитару можно даже не бросать – кто знает, вдруг она пригодится, если они засядут в каком-нибудь теплом местечке. Можно будет что-нибудь сыграть. Но Алекс, потупив глаза еще ниже, не придумал ничего лучше, кроме как виновато улыбнуться, а потом вдруг ляпнуть: - Эм… А… Может быть, давай как-нибудь в другой раз? Я… э-э-э… так устал и как-то неважно себя чувствую… Он был готов провалиться сквозь землю даже не от осознания собственной тупости и открыто сволочного поведения, а от того, что при этих словах мелькнуло в глазах Майлза. Не осуждение, не злость, не раздражение. Ничего этого там не было. Только грусть и какое-то сожаление. Но Алекс уже ничего не мог исправить, не мог забрать свои слова обратно, переиграть все по новой… Дождь пошел еще сильнее, ударяясь тяжелыми каплями о серый асфальт и расплываясь по нему мокрыми кляксами. Запахло мокрой пылью, что для Алекса всегда символизировало начало весны, но сейчас это запах заставил его только зажать рукавом нос и задавить в себе желание прокашляться. В горле все сразу пересохло; он почувствовал, что не в силах вымолвить больше не слова. Тогда он медленно отвернулся, поправил внезапно потяжелевшую на десяток килограммов гитару на плече, так и тянущую его к земле, и пробормотал, скорее себе, чем Майлзу: - Прости. У меня еще слишком много дел. И сделал несколько шагов в сторону дома, стараясь не чувствовать разочарованного взгляда в спину. Челка намокла почти сразу, прилипла ко лбу, и в голове проскользнула горячечная мысль: «если сейчас я не попаду домой - здравствуй, ангина!» Только этого ему сейчас не хватало. И Алекс даже не слышал – скорее, угадал, потому что это было сказано очень тихо и с нескрываемой горечью, от которой захотелось спрятаться, как страус, или просто умереть на месте, чтобы не чувствовать того, что взвилось в нем: - Совсем ты зазвездился, Тернер. Алекс так и застыл, занеся ногу для следующего шага. В глазах отчего-то защипало; он глубоко вдохнул, чтобы как-то унять вставший в горле ком, немного обернулся и робко заглянул в глаза Майлза, в которых отражался свет горящего рядом фонаря. Он даже не стал считывать то, что было там не написано – видно невооруженным глазом слепому от рождения. А Алекс лишь потерянно и без каких бы то ни было эмоций пожал плечами, снова отвернулся и быстрым шагом направился в сторону дома, на ходу доставая сигарету и закуривая. Плевать на легкие, плевать на здоровье, плевать на себя. Потому что он чувствовал спиной и затылком обжигающий осуждением взгляд, потому что в душе его стареющие холостяки соскабливали тупыми ножами застаревший пригар от кастрюль, потому что в груди пламенем горел сгорающий кислород. Потому что еще никогда прежде за всю его недолгую жизнь ему не было настолько плохо.
Отправлено: 23.08.09 20:32. Заголовок: На этом все и законч..
На этом все и закончилось. Алекс больше не отключал телефон, потому что знал – уже никто не будет ему звонить. Он снова никому не нужен. Репетиции стали реже, потому что у парней начался семестр, и все свободное время он шатался туда-сюда по городу. Когда был дождь, он где-нибудь прятался, пережидал его, а потом снова куда-то шел, шел… Когда падал снег, он мог завалиться в какой-нибудь сугроб и долго смотреть в небо, о чем-то думая, что-то вспоминая, как-то проигрывая в голове возможные варианты развития событий. Солнца не было по-прежнему, хотя медленно приближался апрель. Он стал много курить, потому что то, что он испытывал каждую секунду своего существования, даже не могло сравниться по ощущениям с тем, что он чувствовал в частые моменты приступов. Да, он задыхался, он обдирал кашлем все горло, и чувствовал, будто легкие поливают раскаленным металлом, но даже это не было настолько больно, как осознание того, что он добровольно все порушил, собственными руками. Как бы он себе ни пытался втолковать, что «Александр Дэвид Тернер – не гей», все его мысли были только о Майлзе, и отрицать этого он никак не мог. Он грыз сам себя каждое мгновение, будто пытался сделать себе как можно больнее, и этим самым оставался в реальности. Он перестал спать, потому что человеку, который не устает, просто незачем спать. И он не спал. Он ходил взад-вперед по своей маленькой квартире. От стены до стены. Зайдет в ванную, посмотрит в зеркало, отвернется, выйдет, зайдет на кухню. Заглянет в холодильник, в котором пусто, закроет дверцу. Сделает горячий кофе или чай, даже забыв положить туда сахар, вернется в комнату, сядет на подоконник и будет смотреть на улицу, грея руки о горячую керамику. На мельчайший кусочек реки, который виден из окна. Она постоянно волнуется, и будь она морем, на ней бы всегда бушевал шторм. А так по ней гуляли лишь небольшие волны, которые штормом мог назвать лишь отчаявшийся художник. Алекс начал возвращаться к своему прежнему образу жизни. Он продолжал ходить по клубам, глядя на то, как выступают такие же, как он, только которые не прошляпили свой шанс. Иногда он напивался, но надеялся, что больше никому не придет в голову пытаться спасти его, дотащить до дома. Он боялся, что рано или поздно все снова повторится. Вот только он уже не был уверен, сможет ли он это пережить, удержать, не дать сломаться и не развалить самому. Он превратился в ходячее привидение – белая тонкая кожа, своей безжизненностью больше похожая на воск. Только глаза все еще оставались такими же живыми; они были единственными подвижными точками на его лице, и он постарался теперь как можно реже подходить к зеркалу. Наверное, сейчас лучшим решением было бы и правда уехать в Шеффилд. Дать друзьям учиться, а самому вернуться к семье с повинной, да там и остаться. Устроиться куда-нибудь на работу, может быть, начать лечиться, чтобы как-то облегчить собственные страдания. Потому что с его образом жизни болезнь лишь ухудшалась рекордными скоростями, но он ничего не предпринимал, чтобы хотя бы остановить ее. Ему было по-настоящему плохо, хотя за несколько дней он перестал чувствовать и это. Самая настоящая депрессия, когда не хочется ни жить, ни спать, ни ходить, ни дышать, ни есть - лишь лежать под теплым мягким одеялом и смотреть в потолок. Ему нужен был кто-то, кто смог бы снова вернуть его к жизни, привести в порядок, и он знал, кем был этот человек. Вот только боялся сам сделать первый шаг. Потому что не знал, как он его примет, и смогут ли они попытаться начать все сначала. Он говорил себе, что, наверное, нельзя было так убегать сломя голову, пусть это даже не соответствовало его принципам и представлением. Нужно было смотреть в лицо настоящему, пытаться самому подстроиться под обстоятельства, а не бежать и прятаться от них. Но было уже поздно, и теперь оставалось лишь представлять, как все могло бы быть, если бы Алекс не сказал себе, что все это неправильно. Ведь откуда ему знать, что здесь правильно, а что – нет? Он повел себя, как маленький мальчик. Они по-прежнему собирались на репетиции, но на них больше не было того драйва. Алекс просто пел себе и пел, что-то там играл, чудом не забывая слов. Хотя он и не мог их забыть – они уже врезались ему в память настолько, что иногда даже снились по ночам. Их сборы стали чем-то напоминать похороны, и казалось, что больше нет смысла собираться вместе. Потому что Алекс витал где-то в облаках, и все видели, насколько ему сейчас тяжело, но никто не мог помочь ему в этом.
Однажды, после очередной такой репетиции, Мэтт схватил Алекса за рукав и, что-то махнув остальным, с силой потащил куда-то в самый темный и далекий угол. Его движения были быстрыми и целеустремленными, а на лице застыло выражение молчаливой агрессии и даже будто бы злости на все живое. Он прижал Алекса к стене, уперся в нее рукой возле его лица и, с негодованием посмотрев ему в глаза, заговорил. Его голос был тихим, но Алекс умел разбираться в интонациях, и эта совсем ему не понравилась. - Рассказывай, Тернер, что за херня происходит у вас с Майлзом. Алекс опешил. В детстве его называли по фамилии только тогда, когда он что-то натворил, и теперь его собирались ругать. Мэтт не был ему родственником или даже близким другом, поэтому Алекс искренне удивился и переспросил: - А что за херня происходит у нас с Майлзом? Мэтт зло сжал зубы и ударил рукой о стену, что-то прошипев себе под нос. Алекс задержал дыхание, поняв, к чему тот клонит, но приготовился делать удивленный вид до последнего: пока кто-нибудь из них двоих не сдастся. - Не прикидывайся идиотом, Алекс, я не слепой. Я же вижу, что с той самой ночи между вами что-то произошло, и никто из вас не собирается идти другому навстречу. Что случилось? Вы поссорились? Алекс пожал плечами, помялся, подбирая слова. Ничего не шло на ум, поэтому он заговорил медленно, проглатывая слова и недоговаривая окончания – как и всегда, когда он волновался. Мэтту пришлось напрячься, чтобы различить его речь. - Ну… можно и так сказать. - Рассказывай давай. - Это долгая история. Всю ее хрен обрисуешь. Но ситуация такова: мы недопоняли друг друга. Я сорвался, потом повел себя, как девчонка - и вот результат. Мэтт посмотрел в окно, о чем-то подумал, а потом снова повернулся к Алексу и продолжил говорить. На этот раз его голос звучал как голос уставшего от всего человека: тихо, спокойно и практически без эмоций. - А ты знаешь, как ему плохо? Ты знаешь, как он не находит себе места из-за того, что вы больше не общаетесь? Ты с самого начала чем-то привлек его, иначе он бы не подошел к тебе просто так первым и не протянул бы руку. Нет, он не бессердечен, он просто умеет подбирать знакомства так, чтобы при разрыве потом самому же не было плохо, - он замолчал, но не дал Алексу вставить ни слова. – Видимо, в этот раз он ошибся. Открыл тебе душу, пустил тебя… нет, он даже представить себе не мог, что ты так обойдешься с ним! Да и я хорош, - уже сквозь крепко сжатые зубы, - слепо тебе доверился, посмотрел, что ты хороший парень да забил тот колокольчик в голове, что сигналил мне что-то нехорошее. Как ты мог так с ним поступить, как?! - Да что я сделал?! – Алекс взвился, понимая, насколько тот прав. Из репетиционного зала высунулся Ник с гитарой в руке и удивленно поинтересовался, чем они там занимаются. Оба не сговариваясь махнули рукой, натянуто улыбнувшись – мол, все в порядке, а когда тот вышел, вернулись к разговору. - Да ты просто растоптал его, твою мать! Ты плюнул ему в душу и бросил, когда он доверился тебе! Ну что, мудак, ты рад?! «Мудак». Снова это понятие. Мэтт даже не представлял, насколько глубоко он попал, и у Алекса перехватило дыхание… а потом он вдруг закашлялся, даже не почувствовав, что приближается приступ. Он несколько раз кашлянул в ладонь, пытаясь задавить поднимающий голову организм, а Мэтт застыл в ступоре, не зная, что нужно сказать или сделать. Снова ощущение того, что под кожей разливается огонь. Снова дрожь в коленях, снова слезы на глазах. Дрожат руки. Ингалятор остался в кармане пальто, и бежать до него сейчас было слишком далеко, само пройдет. - Эй, парень, ты в порядке? – Мэтт недоверчиво посмотрел на то, как кивает Алекс, понимая, что ни хрена он не в порядке, что ему снова плохо. - В… полном… - Тебе нужно к врачу. Это не дело. Как ты вообще живешь-то с этим? От удивления Алекс даже перестал кашлять. Лишь почувствовал, что в груди осела бетонная плита, перекрывая доступ воздуха. И, наверное, впервые в жизни он понял смысл выражения «глаза на лоб полезли». Мэтт смотрел на него с искренним сочувствием и даже пониманием, и в голове быстро промелькнуло: «он все знает». - Да я… просто простудился… - Да кого ты обманываешь? Не понимаю, как никто до сих пор этого не понял. Давно болеешь? - Чем? - Все ты понял, хватит притворяться. Алекс попытался сделать вдох, но на глаза снова навернулись слезы, и он подавил в себе желание снова раскашляться. - Два года. - И при этом ты куришь, как паровоз, не лечишься и еще как-то надеешься справляться с ролью солиста? - Ради этого я вытерплю все, - Алекс силой воли не дал голосу сорваться и незаметно покачал головой. – Ты не знаешь, чего мне все это стоит, и я все брошу, только если умру. В прямом смысле. - Ой, не переводи разговор, - отмахнулся Мэтт. – Я все-таки хочу узнать, что происходит. - А тебе-то какая разница? - А такая. Ты теперь мой одногруппник и уже в каком-то роде друг, я надеюсь, он тоже мне в своем роде близок, и я не потерплю ссор и раздоров в моем же личном пространстве. - Я не знаю. Правда. Я неведомо чего испугался и убежал. А потом, - Алексу было больно это говорить, но он все же сказал, - я так забегался, что забыл про его День Рождения. В общем, мне кажется, даже если я сам сделаю первый шаг, он просто пошлет меня куда подальше. - А ты пробовал-то этот самый первый шаг делать? - Нет. А зачем? Мэтт глубоко вздохнул, словно сдерживаясь, чтобы не ударить его. А потом вдруг бросил ему в лицо, словно кнутом ударил. - Да потому что любит он тебя! Если бы Алекс не прислонялся спиной к стене, то он бы, наверное, сполз по ней. Сказать, что он был шокирован – не сказать ничего, и ему сначала показалось, что Мэтт шутит. Но его лицо было абсолютно спокойным, и Алекс переспросил: - Прости, что? Мне показалось, ты сказал… - Тебе не показалось. - Но… - Неужели тебя это удивляет? - Ну… да? - Придурок ты, - Мэтт тяжело вздохнул и выпрямился, спрятав руки в карманы джинсов. – Правильно ты все понял. Может, звучит странно – в этом я с тобой согласен, но в людях я разбираюсь – и в этом ты можешь мне поверить. Думаешь, я не вижу, как он на тебя смотрит? Как ведет себя, если вдруг кто-то говорит о тебе – даже необязательно он сам? Как теряется, нервничает, как бегают его глаза и дрожат руки? Это не похоже на него обычного. Да и ты, я посмотрю, тоже не промах. Ведь признай: ты такой из-за того, что вы больше не общаетесь. - Наверное… Только не говори мне, что я тоже его люблю. - Возможно. Все возможно… - задумчиво пробормотал Мэтт. – Ведь все это неспроста. Даже будь вы лучшими друзьями с самого детства, при ссоре вы вели бы себя совсем не так. - Тебе не барабанить надо, а на психолога учиться, - горько хмыкнул Алекс и посмотрел в окно. Снова шел дождь, и стекло было сплошь усыпано крупными прозрачными каплями, отливающими светом фонарей. - Так я на него и учусь, а ты что думал? – Мэтт хмыкнул ему в тон, но уже гордо. – А это кое-что значит. В общем, поверь моим словам. Послушай меня. Не усугубляй положение. Сделай первый шаг. От вашей гордости не будет лучше никому. Да и у тебя, как я посмотрю по твоему состоянию, не так много времени осталось… Черт. Короче, на хрен умные разговоры, - он схватил Алекса за воротник и притянул к себе, заглянув глубоко в глаза. – Позвони ему, извинись, скажи что-нибудь. Да по хрен, что ты сделаешь! Но чтобы все наладил, понял меня? Я спрашиваю: ты меня понял? Алекс с трудом кивнул, и Мэтт отпустил его, снова заговорив тихо и спокойно, так что перепады его настроений удивляли. - Ведь сам пожалеешь в последние минуты своей жизни, когда будешь загибаться от удушья где-нибудь в темной подворотне. Один. Попомни мои слова. И ложись в больницу. - Я подумаю, - пообещал Алекс, и они, сделав вид, что всего этого разговора и не было, вышли к остальным. Все инструменты были уже собраны; оставалось лишь попрощаться и разойтись по домам, втянув головы в плечи в попытке спрятаться от дождя. Всю дорогу до дома Алекс только смотрел под ноги и думал. Снова. О том, что Мэтт прав. О том, что нужно наступить себе на горло и правда позвонить. А там будь уже что будет. Ведь попытка – не пытка. Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал. Впервые за последнюю неделю Алекс улыбнулся. Почувствовал себя человеком. Потому что у него был какой-никакой план действий, и он знал: если ничего не получится, он сможет умереть спокойно, потому что его мечта, наконец, начала исполняться, а он пытался. До последнего. От этого простого движения скулы свело и разом заныли все зубы, но он продолжал растягивать губы, понимая, что очень скоро ему очень пригодится этот полезный навык. Все свои восемь этажей он, окрыленный, не прошел – пролетел, а потом, едва раздевшись, упал на кровать и так и заснул с улыбкой, зная, что очень скоро все, возможно, изменится. Он наконец-то определился в собственных чувствах, и теперь это знание его совсем не пугало.
Отправлено: 23.08.09 20:32. Заголовок: Алекс сидел на том с..
Алекс сидел на том самом мосту, на который они вместе ходили на второй день их знакомства. Медленно начинало теплеть, и чувствовалось, что вот она, весна, скоро пройдет по лондонским улицам звонким теплым дождем, окончательно отмывая город ото всех снегов, прогоняя холод и давая сигнал к началу новой жизни. Было светло, и все вокруг казалось окрашенным в сотни и десятки сотен оттенков одного цвета – бежевого. От самого светлого, почти белого, до самого темного, карамельного или даже кофе со сливками. Но небо все равно было затянуто уже такой привычной и почти родной молочно-белой пеленой, напоминавшей большой ком мокрой ваты. Она растянулась от самого горизонта с одной стороны до другой и мутно освещала пустынные улицы. Была самая середина дня – возможно, даже полдень, а Алекс сидел на парапете и болтал ногами, свесив их в реку. Она волновалась; по ее глади то и дело пробегала рябь, иногда превращающаяся в мелкие волны, и изредка дул пробирающий до самых костей холодный речной ветер. Он был одет явно не по погоде – свое обычное пальто он сменил на плотную голубую толстовку, хотя шарф вокруг шеи все равно обмотал, и теперь натягивал капюшон чуть ли не до самого подбородка в попытке не пустить под толстую ткань ветер и не замерзнуть еще больше. Между пальцами левой руки была зажата горящая сигарета, которой он еще ни разу не затянулся, и, хоть она тлела на глазах, добивать ее не спешил. Невидяще он смотрел вдаль. Куда-то туда, далеко, за светлый горизонт, со стороны которого вставало солнце, затянутое снеговыми тучами. Он думал. Очень много, особенно в последнюю ночь, в которую заснуть так и не получилось. Думал о том, что Мэтт был прав: он должен. Он обязан. Потому что в тот злополучный момент он поспешил пугаться и убегать. Потому что он должен был сначала разобраться в себе, в своих чувствах и эмоциях, прислушаться к внутреннему голосу, своим ощущениям и, как это ни банально, - собственному сердцу. И только потом начинать ломать все, что только начало строиться их совместными трудами и усилиями, рвать все тончайшие нити и стремиться все забыть. Потому что, возможно, в их еще ненаписанной истории открывалась новая страница – белоснежная и чистая, содержание которой должны написать они сами. Именно так, как им захочется. Как они посчитают нужным. Никто иной, лишь они. Замерзшими пальцами Алекс достал из кармана телефон, глубоко вздохнул и набрал номер. Тот самый, которого так боялся и который так постарался забыть. Он решился сделать первый шаг, пойти на компромисс, навстречу, и теперь дыхание сбивалось от волнения, а сердце забилось в такт гудкам, которые в размеренном темпе зазвучали в трубке. Те несколько секунд, что он смотрел по сторонам, в небо, на воду. Те мгновения, что он терпеливо ждал и упорно не чувствовал того, как с каждым новым гудком внутри него что-то обрывается. Он смотрел по сторонам лишь из-за того, что от страха его мутило, а руки дрожали. Дуновением ветра с догоревшей сигареты смело столбик пепла, и щелчком пальцев Алекс отправил, бесполезную, ее в воду, внимательно проследив направление ее полета. Следующим порывом ее отнесло куда-то в сторону, она погасла, а он сам подумал: если трубку так и не возьмут, следом за ней полетит либо его телефон, либо он сам. Потому что ожидание изводило, а он не приготовил заранее никаких слов, которые он должен будет сказать. Перспектива подбирать что-то на ходу его не очень радовала, более того – пугала, но пути назад не было, вызов пошел еще полминуты назад, и теперь оставалось лишь ждать. Он постарался не думать, что будет делать в случае неудачи. Может быть, и правда оттолкнется ногами от бортика и, пролетев сколько-то там метров, закончит все свои мучения в этой жизни – как физические, так и моральные. Потому что даже сейчас в кармане лежал ингалятор, а внутренности по-прежнему разъедала серная кислота смешавшихся между собой эмоций. Молчание природы затягивалось, и это напомнило Алексу классическое затишье перед бурей. Небо все темнело и темнело, готовясь вот-вот разразиться либо снегом, либо дождем, а ледяная вода под ногами бурлила, словно кто-то предприимчивый ради эксперимента решил вскипятить ее. Внезапно гудки в трубке прекратились, и Алекс задержал дыхание, вслушиваясь. Идеальная тишина – ни стандартного голоса автомата, сообщающего о том, что номер не обслуживается; ни коротких гудков, символизирующих то, что вызов сбросили; ни голоса, ни даже тихого дыхания. Будто резко пропала связь. Или же человек на том конце провода только прислушивается. И вдруг в этот же момент небо, наконец, не выдержало этой тяжести, и на землю обрушился снег. Пушистые крупные комочки падали почти без наклона, лениво, в этот раз напоминая уже не мрачный серый пепел, а тех самых прозаичных белых мотыльков, с которыми Алекс так не любил их сравнивать. Там, где они падали на землю, росли сугробы; там, где они падали в воду, пропадали без вести и тонули. В считанные мгновения все вокруг сразу побелело и приобрело праздничный вид. А Алекс лишь смотрел на небо, смотрел на холодных порхающих бабочек и все сильнее сжимал пальцами телефон у уха. Эта тишина начинала его пугать, и он уже было собрался сбрасывать вызов, чтобы попробовать попозже еще раз, только уже основательно подготовившись, как вдруг послышался этот до боли в легких и судороги по телу родной голос: - Алло? Алекс продолжал молчать, словно оглушенный, лишь открывая и снова закрывая рот, не в силах вымолвить ни слова. Он только продолжал смотреть в светлое небо, которое под первыми теплыми лучами солнца расползалось в разные стороны и открывало доступ какой-то его частичке – маленькой, но уже теплой. Она попала как раз на Алекса, и на мгновение он забыл о том, что уже давно замерз; о том, как его трясет мелкой дрожью, а внутри все нервно сжимается в судорогах. О том, что он так давно не видел настоящий свет. Все вокруг снова показалось постановочной декорацией в спектакле под названием «Жизнь». Их жизнь. Спектакле, который они уже отыграли. А теперь можно пожить уже немного и для себя. Человек, так и не дождавшийся ответа, вдруг задумчиво задышал, а потом трубка резко ожила и начала отрывисто выкрикивать фразы, которые опустошенный долгими терзаниями мозг не смог воспринять сразу: - Эй! Алло! Там есть кто-нибудь живой? Ау! Алекс! Алекс, это ты? Ответь! Алло! А Алекс улыбнулся.
Отправлено: 24.08.09 17:32. Заголовок: как конец? Неужели. ..
как конец? Неужели. Ну, что могу сказать. Во-первых, все эти три части показались мне такими интригующими, что я сама не заметила, как их прочитала. И,да, признаюсь, я все-таки ждала немного другого конца этого фика... нет, даже истории, рассказа. *выдохнул, сосредоточился, попытался написать вменяемый коммент* 505. Да. Эта песня стала своеобразным саундтреком, как ты и говорила. Потому что в этом рассказе есть что-то меланхоличное, но в то же время и романтичное. Потому что Майлз, как только я его увидела, сразу показался мне именно таким, каким ты его здесь показала. Заботливым, любящим. А Алекс, хоть и вел себя отрешенно, все равно, потому что многие люди ведут себя в жизни именно так. Ждут, пока кто-нибудь спасет их от собственного одиночества. Ждут кого-нибудь живого. Я не буду говорить, что это - самое лучшее, что ты писала, потому что, я знаю - ты напишешь еще и еще лучше. Но в этом фике все же есть что-то особенное. Что-то живое, реалистичное. Что-то твое, как ты говоришь. В общем, брат, коммента большого у меня не получилось, но я больше не собираюсь разглагольствовать и скажу: мне просто по-человечески понравилось. <3 хо. женько
Отправлено: 24.08.09 18:00. Заголовок: а я просто по-челове..
а я просто по-человечески скажу: спасибо. за твои слова, за твои эмоции, за то, что сначала поддерживала, а потом читала, ждала и подбадривала. за твою поддержку. за все спасибо <3
о. а чего ты ждала от конца, кстати? может, я что-то не так сделал...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 10
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
*картинно прослезился от радости* 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
