Real People Slash

Майлз Кейн считал себя весьма спокойным и рассудительным человеком. Он никогда не бросался ни на кого с кулаками, не крыл трехэтажным цветистым матом и не придумывал изощренные планы мести. Ему это просто было ни к чему. Но в момент, когда посреди ночи раздался телефонный звонок, а на том конце провода послышался голос когда-то-лучшего-друга, он понял – свои силы он очевидно переоценивал.
Самым сложным в тот момент было не сорваться и не послать Алекса в ад, повидать родных. То, что Тернер родом из самого темного и дальнего подземелья Преисподней, если не сын самого Сатаны, Майлз был уверен на сто сорок девять процентов. Как и в том, что для Алекса там заранее приготовлен особый котел. По блату, как говорится.
Но Кейн сдержался, чем был безумно горд. Спустя два года показательных выступлений ( со стороны Алекса), глубокого недоумения ( со стороны Майлза) и обид ( тут как раз – таки все взаимно было), слышать и слушать Алекса было невмоготу.
Уши закладывало быстрым, торопливым говором, от которого начинала нешуточно болеть голова. Алекс глотал окончания и смазывал все слова во фразах в единое целое, в большой пластилиновый ком: если хочешь понять, что он пытается тебе сказать, нужно было вычленять отдельные сегменты. Иначе никак.
-Так, стоп, - надо было прекращать этот бессмысленный в общей сути треп, грозящийся перейти в многочасовую фазу. Плавали, знаем. – Чего ты от меня хочешь?

И теперь, стоя под пронизывающим сентябрьским ветром, Майлз отчаянно пытается понять: в каком же месте он в очередной раз дал слабину и позволил себя уговорить? Только со стороны кажется, что это просто – отказаться, ответить «нет» и положить трубку. Все заняло бы меньше минуты, но Кейн не смог.
Сборные концерты очень похожи на солянку. Немного того, немного этого на потеху публике. На сцене все лучшие друзья до гроба, а за ней продолжается постоянная, непрекращающаяся грызня, все музыканты – большой клубок разъяренных змей, которые лишь иногда объединяются, чтобы затравить кого-то стороннего.
Майлз чувствует себя слегка лишним на этом празднике жизни: С Алексом они не общались уже почти два года, ребята из AM, конечно, рады его видеть, но их энтузиазм какой-то наигранный. Не в своей тарелке - вот правильное описание.
Покурить можно было бы и в номере – широко распахнуть окна, высунуться по пояс на улицу – но Кейн нацепил пальто и выскочил на улицу.
Их поселили в небольшом отеле, совсем крошечном, но невероятно уютном. Во внутреннем дворе его разбит сквер: несколько деревьев, кустов и пара лавочек. Но Майлз туда не идет, остается около крыльца, опирается спиной на дерево и достает из кармана пачку.
Собственная слабохарактерность и неспособность отказывать людям в этот раз здорово шарахнула по самооценке. Или это неспособность отказать одному определенному человеку?
На улице поразительно холодно для середины сентября. Пальцы становятся непослушными, когда их ощутимо схватывает морозом. Изо рта вырываются клубы табачного дыма, а в грудной клетке становится неповторимо тепло. Хорошо на воздухе, вдали от душного номера.
Листья в этом году опали рано, поэтому мягкие шаги он слышит сразу: пожелтевшая листва не скрывает их, а наоборот, выдает легким шуршанием, оглушительным в тишине сентябрьской ночи.
Но оборачиваться нет никакого смысла, Майлз и так знает, кто именно подкрадывается к нему со спины, хоть он и сотню раз просил так не делать.
У Алекса до смешного деловой вид, когда он приближается и решает больше не таиться. Огибает дерево, встает рядом.
-Ты за мной следил, что ли? – Майлз сейчас действительно злится.
Тернер пожимает плечами под тонкой тканью куртки и устремляет свой взгляд в чистое ночное небо:
-Какая прекрасная ночь.
Ага, полнолуние. Свет полной, круглой луны падает на лицо Алекса, и тот улыбается. Расслаблено, довольно, так, как улыбался только во снах и воспоминаниях.
Еще бы ему не улыбаться. Положительный ответ Майлза на предложение помочь выступить, ибо «кого-то левого звать все же не с руки» магическим образом развеял все его проблемы, пусть и создал новые для самого Кейна. Но ведь это уже не забота Алекса, правда?
Эгоист, до мозга костей, до самой последней жилы и клеточки в теле. Самовлюблен настолько, что никого и ничего кроме себя не видит.
Ну как, скажите на милость, можно тремя фразами вырезать своего друга из жизни ради собственной истеричной подружки, а потом, спустя два года, вернуться, как ни в чем не бывало. Нонсенс, но Алекс считает, что все в порядке. Его отличительная черта - изумительная легкость, которая раньше изумляла и восхищала Майлза, теперь только раздражает.
-Что ты здесь делаешь? – сигарета уже догорела до фильтра, но разговор предстоит долгий, поэтому Майлз вытаскивает из полупустой пачки еще одну. Вертит ее в пальцах, пытаясь унять дрожь.
Алекс не знает, но в его присутствии всегда начинает скакать пульс. Бешено, отчаянно биться в висках, ослепляя, оглушая. Пальцы трясутся, словно к телу подключили электроды и пустили колкое электричество; оно скользит от сердца по нервам, достигает ладоней, проходит через суставы, фаланги, обжигает нежные подушечки едкой как от кислоты болью.
От напряжения немеет голеностоп, и, кажется, что от такого близкого присутствия загорится кожа. Она вспыхнет как папирус и осыплется серовато-бурым пеплом, обнажая мышцы и кости. Делая еще более уязвимым.
Майлз неловко закуривает, пряча от порывистого ветра в ладонях огонек сигареты. От каждого дуновения тот загорается чуть ярче, но тут же угасает, становится тусклым.
-Да вот, прогуливаюсь, раздумываю, как бы так сделать, чтобы наше выступление завтра было самым лучшим, - в его голосе озорные нотки. Они ласкают слух, но тревожат.
-Не вздумай. В прошлый раз за твою выходку тебе разбили лицо.
Алекс хмурится, прикусывает губу, а в глазах появляется стальной блеск. Но он вовсе не удивлен, что Майлз понял его намерения.
Их синхронизация сбилась, но связь не порвалась. Эти нити, как оголенные провода, еще видны между ними. Пусть даже по ним не бежит ток.
Если он сейчас спросит, как он жил все это время, Майлз не найдется, что ему ответить. Разве что поделиться опытом: если опустить забрало и смотреть на мир и людей вокруг через маленькие щелочки в броне, никто не сможет сделать тебе больно.
В жидком золоте лунного света профиль у Тернера обрисовывается четче, изящнее, и от этого захватывает дух. Да, Алекс такой, к нему на хромой кобыле не подъедешь - засмеет.
Два года почти полного молчания и редкие смс с пьяных глаз глубокой ночью? А чего ты, Майлз, вообще хотел, признаваясь в любви своему лучшему другу?
Они оба помнят каждую секунду того злополучного вечера. Только Майлз, наверное, боится забыть хотя бы одно мгновение разговора, после которого их пути разошлись.

-Ты меня…что?
Майлз причет глаза за отросшей челкой, чтобы ни в коем случае не увидеть вживую все то, что сейчас эхом отражается в голосе Алекса.
Но взгляд помимо воли ползет вверх.
У Тернера в глазах недоверие напополам с безграничным изумлением. Все лицо его принимает выражение веселого удивления: будто бы ему сказали что-то очень забавное, но не внушающее доверия.
Они в гримерке, отыграли последний концерт. Кейн с силой сжимает в пальцах медиатор, и острый край примочки впивается в кожу.
В горле стоит металлический привкус от прокушенной губы, но Майлз не чувствует боли. В животе что-то отчаянно тянет, будто бы сердце, стремясь избежать позора, сбежало из грудной клетки и теперь прячется где-то в закоулках пищевода.
Или это все его бабочки, живущие в животе последний год, кончают жизнь самоубийством.
Майлз просто не удержался, а теперь остро сожалеет. Ну и как тут было промолчать, когда Алекс, горячий и встрепанный после выступления, обнимает за плечи, стоит совсем близко, а глаза у него пылают от адреналина и возбуждения.
-Смешная…шутка.
Алекс ни разу не дурак, хоть иногда и желает таковым казаться. Это не шутка, он осознает. Только тон его говорит примерно следующее: «Никогда и не за что больше не смей произносить подобное при мне»
Тело наливается слабостью, даже вдохнуть нет сил. Майлз слабо улыбается:
-Да, шутка.
При всем своем раздолбайском образе, Алекс тот еще тиран и узурпатор. Спорить с ним бесполезно. Майлз подхватывает гитару, бережно укладывает в чехол и выход, подхватывая с вешалки куртку.
После этого между ними что-то ломается, сбиваются настройки, рассыпается в прах то единение и целостность, от которой раньше мурашки ползли по коже.

-Ты можешь придумать хоть одно оправдание, зачем я тебе понадобился так срочно и безотлагательно, спустя два года демонстративного нежелания разговаривать?
Алекс переступает с ноги на ногу, приближаясь еще чуть-чуть:
-Алекса просила, чтобы мы исполнили «505», а без тебя - никак.
Эта женщина, конечно, прижала Алекса к ногтю, но не настолько. Уж что-что, а вмешательства в собственное творчество он никому не прощал.
-Подкаблучник, - весело резюмирует Майлз, затягиваясь, - давай, придумай что-нибудь более правдоподобное.
Алекс проглатывает оскорбление с равнодушным видом, будто бы так и надо, и делает вперед два шага, приближается как кот: мягко, спокойно, но неотвратимо. Он не отводит взгляда от сигареты, когда Майлз подносит ее к губам.
-Я скучал, - Тернер быстрым движением облизывает свои, обветренные и искусанные. Как там в психологии? Жест желания? Фальшивка.
-Твои слова, блять, сродни молоку единорога. Верить в них очень хочется, но в реальности правдивость весьма сомнительна.
-Ты мне не веришь?
Вопрос звучит тихо, точно Алекс изо всех сил мысленно уговаривает себя не поднимать голос.
Майлз не отвечает. В груди хлюпает, булькает что-то обжигающее, как раскаленная лава; эта жижа затапливает трахеи и гортань, выжигает голосовые связки, лишая возможности произнести хоть слово.
Они молчат. Пауза повисает липкой паутиной между ними, окутывает. На коже остается невидимый, но ощутимый ожог: кожа будто плавится, горит и оплывает горячим воском. Все так трудно, тяжело. И он, и Майлз, старательно пытаются задеть друг друга в разговоре, в этом словесном поединке. Но в нем не может быть победившей стороны. Только близкие люди могут бить в цель с подобной точностью, по самым болевым точкам.
-У тебя красивая девушка, - голос Тернера сочится ядом и сарказмом, - была.
Девушка? Ах, да. Агнесс.
Когда они познакомились несколько лет назад, он был буквально заворожен этой девушкой.
Агнесс любила вечеринки, музыкантов и секс. И была совершенно не похожа на Алекса Тернера.
У нее были очаровательные родинки на спине и острые коленки. Они целовались у всех на виду, не скрываясь и не таясь, а Майлз был почти счастлив.
Он мечтал украсть ее ото всех и сбежать вдвоем на остров во внеплановый отпуск.
Только все всегда идет не так, как планируется.
С ней было легко и весело, но она не была Алексом.
Тернер был, есть и будет одним из трех китов, на которых зиждется вес мир Майлза.
Музыка, творчество и Алекс. И когда это он успел отхватить себе столько места?
Столбик табачного дыма осыпается на пожухлую траву под ногами первым снегом.
Алекс кусает губы, прячет ладони в карманах:
-Она мне не нравилась, она тебе не подходила.
Майлз скидывает брови, хоть в темноте и не видно, и мычит что-то глубокомысленное. Сердце пляшет канкан и вот-вот разнесет ребра на осколки, прорвет кожу и вырвется на волю.
-Агнесс замечательная. А твоей подружке хороший понт дороже денег.
Вместо ответа Алекс в темноте нашаривает его кисть и подносит к лицу. Целует, медленно и обстоятельно, вкладывая в каждое касание все то, что очевидно рвет ему грудь, но то, что он не может произнести вслух. Он царапает мягкие губы о кольца, но не отстраняется, будто бы и не замечает, что друга начинает колотить.
Кейна разбивает озноб, даже температура подскакивает. Его бросает то в жар, то в холод. Даже агрегатное состояние меняется, наверное. Майлзу кажется, что он вот-вот из твердого тела превратится в плазму, минуя жидкость и пар.
Эти касания сухих, горячих губ к чувствительной коже запястий вызывает ураган. Он проносится в голове, сметая с воображаемых полок ворох воспоминаний, подзабытых желаний и смешных страхов. Они разномастным пестрым смерчем кружатся, планируют по воздуху и осыпаются внутри черепной коробки кучей полароидных снимков.
У Майлза хватает выдержки поднять безвольную, тяжелую руку с зажатой между пальцев сигаретой.
Затягивается глубоко, полностью заполняя легкие дымом под пристальным взглядом. Он задерживает дыхание, наслаждаясь ощущением того, как дым мечется внутри тканей легких, но не может найти выход наружу, на морозный воздух.
Движения у Алекса плавные, неторопливые. Он наклоняется ближе, отпуская руку Майлза, и прижимается к его рту. Аккуратно раздвигает языком губы, скользит по ним в едва уловимой ласке, от которой подгибаются колени.
Помимо воли Майлз размыкает губы, позволяя Алексу проникнуть внутрь. Дым клубится у него в горле, дышать почти невозможно.
Тернер усмехается в темноте и одним мощным вдохом вытягивает горький, терпкий дымок из легких Майлза, вместе с жалкими крохами оставшегося кислорода.
Первый поцелуй получается неловким, неумелым. Словно оба вернулись на десяток лет назад, лишившись всякого опыта.
Алекс смеется, сжимая на его нижней губе зубы до неясной, смутной боли. Майлз глотает воздух ртом, но он кажется докрасна раскаленным, как в пустыне.
Реальность становится немного подозрительной, туманно-рваной. И хуже всего, что он не может определить, что реально – весь этот туман, или то, что он видит в просветах.
Может, он, Майлз, лежит сейчас в своем номере, выключившись от нервов и недосыпа, и видит прекрасный сон. Но Алекс, крепко обнимающий его, не может быть просто игрой подсознания.
Кейн обхватывает его руками в ответ. Это так прекрасно – обнимать его. Сильно, до боли, прижиматься всем телом.
Тепло от этих рук, оно проникает в кости, плоть и кровь, становится единым целым с Майлзом, вгрызается в код ДНК, и просто так его уже оттуда не выгнать.
-Если ты сейчас скажешь, что это просто шутка, я тебя никогда не прощу, - он шепчет это Алексу на ухо, отчаянно задыхаясь. Внутри плещется кипяток, обжигает внутренности, но вызывает эйфорию.
-Если ты сейчас с этим согласишься и опять сбежишь, я тебя никогда не прощу, - Алекс серьезен, но глаза его смеются.
Майлз делает глубокий вдох, про себя недоумевая, как смог протянуть без Алекса так долго.