Real People Slash

Все стало неправильным. Все было неправильным. А шанс был. Всегда есть.
Но я, не задумываясь, захлопнул перед ним дверь, не дав даже возможности объяснить, почему он постучался. Для этого нет никаких слов, есть только знание того, что я проиграл. Проиграл судьбе, если хотите; проиграл в игре, джек-пот которой составлял пять миллионов минут счастья, умещенных в одном подходящем слове, взгляде, правильном движении. Мне дали редкую возможность, нет, он дал мне такую редкую возможность все наладить, а я, ничего не поняв, не хотя ничего понимать, благополучно скомкал ее и бросил ему прямо в лицо.

И ведь я никогда ничего не понимал. Я был настолько тугим в этом отношении, что только сейчас до меня доходит все то, что он уже тогда знал. А он всегда все знал, знал наперед. И поэтому был одиноким. Я бы мог помочь ему. Но я все просрал.

Все началось так же внезапно, как и закончилось. Он стал необычно себя вести. В один день он стал спокойным и рассудительным, перестал устраивать истерики или внезапно пропадать на несколько дней, его речь превратилась из скомканного набора звуков в логически правильные стройные предложения, а внешний вид стал весьма опрятным. В общем, он стал обладателем тех характеристик, что обычно приписывались мне. Не знаю, зачем он так делал, быть может, хотел уверить меня, что на него можно положиться. Конечно, сначала парней этого повергло в легкий шок, но затем им стало даже смешно и они сделали ставки на то, сколько же он протянет. Меня же его поведение поначалу беспокоило. Но потом я забил на это странное чувство и тоже поставил деньги.
Двадцатка. Три недели. Я ошибся.

То, что он превратился в «нормального» нас радовало. Ведь мы перестали быть няньками. Но «беззаботная» жизнь закончилась через две недели. На пятнадцатый день этого его «эмоционального поста» я услышал нечеловеческий полувопль-полувизг. И хотя его номер находился через три от моего, я сразу понял, что источником этого является именно его рот. Мысли бурным водопадом Южно-американских рек обрушились на мою голову, среди которых были и о том, что его бьют/насилуют/убивают/режут на части. Первобытные инстинкты вытолкнули меня за дверь, по их же вине у меня в руках оказалась вырванная с мясом из пожарного стенда красная лопата и, благодаря ним же, я с первого раза выбил дверь его номера. Расширенные зрачки просканировали помещение и доложили в мозг об отсутствие каких-либо людей в радиусе нескольких метров кроме него самого. Он был один. И этот прокручивающий барабанные перепонки в мясорубке звук был обращен к пустому пространству. Я врос в пол. В ошалевшем мозгу пронеслось простое предложение: «Он сошел с ума». Он издавал один сплошной звук, одновременно похожий и на рыдание, и на рев турбин самолета, и на истошный крик забиваемой свиньи. Не знаю, сколько он так простоял, сколько я так простоял, но затем он замолк и обернулся. Его глаза «светили» рентгеновскими лучами. Одним рывком он вырвал эту идиотскую лопату из моих окаменелых рук, а другим пригвоздил меня к стенке. Эти лучи прожигали мои глаза. Я думал, что его зрачки вот-вот разорвутся, заполняв весь белок тупой темнотой. Меня как будто там не было. Я все чувствовал, но никак не реагировал. Да, это был какой-то паралич. Я смотрел в эти колодцы, на дне которых уже образовывались воронки, и пытался устоять. Поняв, что нет ни одной зацепки, он начал действовать. Он стал целовать меня везде, где только мог достать. Он припал к моей шее, действуя зубами так, словно хотел отделить мясо от кости. Затем он куда-то убежал, принес стул, забрался на него и стал целовать меня в макушку, вески, затылок. Ему показалось мало, и он попытался стянуть мою футболку, но, поняв, что это не так-то просто сделать, отчаянно разорвал ее. А мне было все равно. Еще чуть-чуть он возился со мной, а потом резко уставился на меня. На белках появились красные ниточки. Он просил меня. Невыразимая смесь жалости, мольбы, гордости, отвращения и, может быть, того самого плескалась в его глазах, а затем выплеснулась и на меня. А я? А у меня был паралич. И, не выдержав этого, он в одно мгновение оказался у моих ног и зарыдал. Он дал мне самый-самый последний шанс. Он издавал еле слышимые странные звуки, а все его тело свело одной большой судорогой. Он надрывался, словно кого-то рожал. Но никто не родился, все умерли. Я смотрел на него как на прокаженного. Будто, если я дотронусь до этого, в меня вселится вся эта мерзопакостная зараза. Сработали все те же инстинкты. И я убежал. Вот так просто, как трус с поля проигранной битвы. Проигранной для обеих сторон. Я бежал по улицам незнакомого города по пояс раздетый и с совершенно онемевшей головой. Потом туда, конечно, начали заползать, одна за другой, разные мыслишки, и мне вдруг стало страшно за него. Я вернулся в отель и в номере со все еще распахнутой настежь дверью увидел его. Рядом с ним даже не валялись выплюнутые легкие, как я успел себе представить, он просто спал. Тело отключилось, чтобы мозг не взорвался. Я перетащил его на кровать и улегся рядом. Теперь-то мне было не противно.

Естественно, когда я проснулся, его не было рядом. Его не было целый день, а потом он пришел как ни в чем ни бывало и сразу позвал меня, для того чтобы поговорить. Он вел себя чертовски правильно, именно так, чтобы я ничего не заподозрил. Чтобы ничего не понял, ведь шанс уже упущен. Он твердил что-то про нервный срыв, про накопившиеся эмоции, говорил, что он заигравшийся идиот и т.д. При этом он ерзал, стеснялся, прятал взгляд, а потом пронзительно смотрел в мои глаза, словом – вел себя так, как будто, мы, блять, просто случайно поцеловались! И я отчаянно соглашался со всем этим, убеждал себя, что все именно так и было. Конечно, было что-то внутри, что не давало забыть, но я сумел заглушить это.

Но я не такой сильный. Оно копилось во мне и спустя почти десять лет вырвалось наружу. Понадобилось время, но я осознал и, главное, принял. Когда я прозрел, мне захотелось тут же рассказать ему об этом. Я позвонил ему, сказал, что скоро буду, примчался… Но, увидев его, я кое-что понял. Оказывается, все эти года я жил в коконе. Я впервые взглянул на него, на его жизнь. У него есть любимая женщина, ребенок, дом. Дело даже не в этом. Он сам изменился, его ценности поменялись, его мысли, его поступки. Я не знаю, плохо это или нет. Он опять впереди меня. А я остался со своим откровением один на один. И, наверное, я придаю себе слишком большое значение, когда думаю, что из-за меня он стал таким. Я всегда искал себе оправдания. До сих пор ищу.

Но кто знает, что было бы, если бы тогда все случилось, как задумывал он. Как пошло это бы ни звучало, но мы были бы счастливы. Он бы написал парочку гениальных альбомов, а потом нас бы поглотила зияющая пустота. Потому что так счастливо долго не живут. Но разве этого мало на две человеческие жизни?