Скрытый текст лучше уже не будет, но не пропадать же добру? ради всего святого, простите меня за этот эпизод, я понимаю, что для истории он вообще нихрена не нужен, это так, авторская блажь))) да, мне стыдно
|
2.
Так началось наше приключение.
А как начиналась наша дружба – за год до этого?
Обыкновенно.
Он возник на пороге нашей репетиционной базы. Тогда я и представить не мог, чем обернется появление в группе нового гитариста. Даже в самом причудливом сне не мог бы я увидеть такое: какой-то левый парнишка, нелепый, замкнутый, излюбленная мишень для школьных лидеров, и вдруг – мой друг... Он шутил, он улыбался одними губами, вел себя мило и чуть-чуть забавно. Он нервничал, как выпускница на балу – дрожал, обливался потом и попеременно тер кончик носа то правой, то левой рукой.
А еще – он потрясающе владел инструментом. Феномен, который мне никогда не понять до конца – как, как пятнадцатилетний парень может столь виртуозно играть, так срастаться с инструментом, гнать сквозь него такой поток энергии. Мне с моими барабанами с ним не тягаться. Да и Крису с его басом.
Крису он понравился сразу – в отличие от меня. Я приглядывался целую неделю, пока не понял – это хороший парень, с которым можно проводить время.
И вот мы уже бегаем друг к другу в гости – точнее, только он ко мне, потому что меня без приглашения видеть на пороге он не хочет. Да, он порядком своеволен, но разве я против? Большую часть времени мы проводим втроем, но Крис часто бывает занят. Тогда мы сидим на лужайке за моим домом или в провонявшем бензином гараже и вместе репетируем. Вечерами вместе пьем и планируем хулиганские выходки. Ночами воплощаем их в жизнь и наводим страх на родной городок.
Мы обыкновенные подростки, ведь так?
Наша дружба началась естественно и незаметно, и всё стало иначе. Я больше не один, теперь нас двое – я и Мэтт, Мэтт и я.
Странное чувство – как будто так было всегда. Хотя знакомы мы только год.
Но ведь это почти вечность?
Тучи всё ходят и ходят кругами, нагнетая атмосферу, раскаляя воздух. Что-то грядет – наверняка гроза: там, на западе, уже ощущается большой трескучий клубок электричества. Об этом снова докладывает мне Мэтт, но особой нужды в этом нет: я чувствую её, эту грозу, чувствую каждым волоском на руке, каждым сантиметром кожи.
А кто научил меня этому?
Дождь, гроза, солнце – любые погодные перемены Мэтт ощущал в воздухе. И не только погодные. Его интуиция работала на полную катушку, преобладая над прочими, более приземленными органами чувств. Постепенно, незаметно он передал мне своё мироощущение.
Раньше мир для меня ограничивался тем, что я видел и слышал.
Мэтт научил меня его чувствовать.
В далеком будущем, спустя много-много лет, он останется единственным, кому под силу сдвинуть меня с места, разбить мой монолит, растянуть мою безрадостную точку в свободную линию.
Единственным, кто может открыть мне глаза. Сделать меня лучше, чем я есть на самом деле.
А пока – всё тот же вечер последнего весеннего дня. Мы идем домой. Всё так странно и привычно – узкие улицы погрязшего в унынии Тинмута, идеально белые заборчики, идеально зеленые лужайки, идеально квадратные коттеджи. Смутные сумерки, густеющие с каждой минутой.
Мэтт идет не по дороге - по узкому бордюрчику. Разве он упустит шанс что-то в очередной раз сделать по-своему?
Я иду чуть сзади и наблюдаю за ним.
Подул ветер, Мэтт слегка пошатнулся – и нарушил правила игры, коснулся асфальта носком кроссовка.
- Проиграл, - я смеюсь.
- Имею право на три ошибки, - невозмутимо парирует он. Останавливается, собирается с духом, раскидывает руки и идет дальше. Налетает ветер, саркастично подергивает его за штанину, потом изворачивается – и пихает в спину. Мэтт снова оступается – на сей раз обеими ногами: одна на тротуаре, другая – на проезжей части. Два-ноль.
- В этот раз точно проиграл.
- Да. Куда мне с ветром тягаться. Его не переспорить.
Мы стоим. Мэтт хочет идти дальше, терпеливо ждет, пока я кончу летать в облаках и думать о своём.
- Слушай-ка, Беллз, - говорю я. И молчу некоторое время. Мэтт терпеливо ждет – его глаза прищурены, брови сведены в прямую линию. Весь – неподвижность, только рукава плещутся на ветру: это зрелище завораживает меня, и я почти забываю, что хотел сказать.
- Так что ты хотел сказать? – он возвращает меня с небес на землю.
- Да так, ничего особенного. Просто я не понимаю, что ты задумал. Каков твой план.
- Уехать. Отправиться в путешествие.
- Это я как раз понимаю. Интересно другое: куда мы поедем, что будем там делать и когда вернемся. И как быть с родителями.
- А никак. Наплюй. – Мэтт и правда сплевывает, развязно, что при его образе выглядит слегка нелепо. – Просто забудем о них на какое-то время. Сил уже нет, Дом, понимаешь? Я же тоже не Железный Человек.
- Проблемы, - доходит до меня. Обычно Мэтт делится со мной всем, ну или почти всем. А тут умолчал...
- Еще какие. Это неважно.
Я тактично молчу, и весь остаток пути мы больше не касаемся этой темы. До дома остается каких-то полквартала, когда Мэтт неожиданно тормозит. Так резко, что даже загребает пыль носками кроссовок. Вижу, как желтоватые клубы оседают на его штанинах, по пути захватывая и мои.
Он стоит посреди дороги, напряженно размышляя. Его брови перестали существовать отдельно друг от друга, сошлись в одну черту, густую, как щедрый мазок краской. Для меня его приступы внезапных раздумий странны и пугающи, есть в этом что-то неправильное, неестественное – не может человек вот так просто брать и выпадать из реальности, погружаясь в омут собственный мыслей. Ведь не может?
- Слушай, Доминик, - медленно произносит Мэтт. Отводит руку в сторону, делает странный жест – как будто заводит мотоцикл. Потом так же медленно поворачивается ко мне, договаривает:
- Нам необязательно идти домой за вещами. – и замолкает, поблескивая глазами.
Я стою и изо всех сил пытаюсь не поддаться панике. Если Мэтту Беллами что-то взбрело в голову – никто не сможет воздействовать на него силой своей точки зрения.
- И что ты предлагаешь?
- Наши сборы для родителей не пройдут незамеченными. Мы потеряем кучу времени, запалимся и в итоге останемся дома. Что у тебя в рюкзаке?
- Ээээ... – мысленно расстегиваю каждую молнию, шарю гибкой мыслью по каждому карману, на всякий случай выворачиваю наизнанку. – Кажется, несколько тетрадей. Эээ... два шоколадных батончика. Фунтов пять мелочью. Ручка. Косяк. Всё...
- Ага, - говорит Мэтт. Складывает руки на груди и смотрит на меня – серьезно, чуть насмешливо.
- А у тебя что?
- Школьные тетради, тетрадь с табами, три медиатора, зажигалка, пачка сигарет, три ручки и фломастер, яблоко, пачка чипсов, мешочек с двадцатью фунтами – бабушка дала утром, носовой платок, обрезок веревки и спички, - единым духом выпаливает Мэтт. Замолкает, наслаждаясь произведенным эффектом – я едва удерживаю челюсть от падения в дорожную пыль.
Смотрим друг на друга, не мигая. Целых полминуты.
- Хватит для жизни, - тихо-тихо говорит Мэтт.
- Не хватит, - пытаюсь упрямиться я.
- Еще как хватит. Всё получится.
- Не получится!
- Не спорь со мной. Я старше тебя на целых полгода.
- В таком случае поедешь один.
Мэтт молчит. «Никуда ты не денешься, будешь со мной до конца», - говорят его глаза. Хитрые, блестящие.
- Ладно, никуда я не денусь, - послушно говорю я. – Конечно, конечно. Я сдохну от скуки в этой дыре. А мне еще хочется жить.
- Отлично! – Мэтт подпрыгивает от восторга – совершенно по-детски, искренне. Снова сбрасывает с плеча рюкзак – ловкий, привычный жест. Крепко сжимая лямку, убегает вперед по дороге.
Я же остаюсь там, где был – слегка ошарашенный столь быстрой сменой настроений и планов. Слегка злой на себя и – особенно – на него. Да что там злой – я в полной ярости, я готов рвать и метать.
И я абсолютно не готов признаться самому себе в том, что идея Мэтта мне чертовски нравится.
Он возвращается через пару минут. Бежит уже значительно медленнее – на сей раз кроме рюкзака его плечо оттягивает чехол с гитарой. Предсказуемо.
- Идем, - как ни в чем не бывало говорит он.
И мы идем.
* * *
Идем на школьную парковку. Как выясняется очень скоро, Мэтт раскрыл мне далеко не всё содержимое своего рюкзака.
Три квартала, и мы у школы. Мэтт притих и утонул сам в себе, он все время трет кончик носа и будто бы волнуется – весьма сильно. Я не знаю, что с ним, не знаю, что им движет, какие такие темные секреты. Как я могу знать? Он никогда не открывается мне полностью. За последний год мы стали лучшими друзьями, мы выстроили для себя общий план по завоеванию мира, мы нарисовали невидимыми красками одну мечту. Но о его намерениях я всегда узнаю непосредственно перед их свершением.
Давно стемнело. Небо растворило все цвета и стало прозрачным. Редкие звезды подмигивают нам сверху, а вокруг, куда ни глянь, вторят им лампочки в фонарях.
Мэтт останавливается у забора. Парковка не охраняется – собственно, она давно заброшена и всеми забыта. Здесь рискует оставлять автомобиль только директор – по правде говоря, он единственный участник этого школьного бедлама, у которого есть машина.
Она и сегодня там – стоит под единственным во всем здании горящим окном.
- Заработался, - низким шепотом произносит Мэтт. – Вот бедолага.
- Что ты задумал? – я начинаю чувствовать беспокойство. В голову Мэтта никогда не приходят безопасные и ненаказуемые идеи. Никогда. Ни разу на моей памяти такого не было.
Крадемся вдоль сетчатого забора – будто обходим по краю огромную зловещую паутину. Где же хозяин-паук? Сидит в своём логове, нагнувшись над столом, и перебирает не менее зловещие бумажки.
Мэтт аккуратно цепляет пальцами ячейки сетки – и тянет на себя.
- Что ты делаешь?! – шепотом кричу я. Испуганный почти до потери пульса – и это еще не самая яркая метафора.
- Здесь одна секция на соплях держится – ты что, не знаешь? Доминик, мне за тебя стыдно. Вроде бы не первый день вместе тусуемся, а ты до сих пор не можешь выучить все секретные лазейки и ходы города.
Я вовсе не ощущаю себя пристыженным. Я испуган – светящееся окно всего в десятке метров правее от нас, оно горит, как свеча в тумане, оно такое яркое, словно плавится.
- Я не понимаю, что ты... и зачем...
- А и не надо ничего понимать. Идем.
- А если я сейчас не пойду с тобой? Слышишь, придурок? Если я пошлю тебя ко всем чертям и вернусь домой?
Мэтт лениво оборачивается – глаза блестят, брови приподняты, заломлены – весьма выразительно. Качнувшись на пятках, он со стуком ставит секцию забора на место.
- Почему? Кому от этого лучше станет? Может, ты трусишь, Доминик? – насмешливо, с хрипотцой говорит он.
Ну и как тут удержаться на грани? Как услышать голос здравого смысла – он начисто заглушен взыгравшим гневом оскорбленного достоинства. Я раздумываю над ответом ровно две секунды, дольше не выходит, да и не нужно это.
- Кто тут трус? Испугался домой возвращаться, чтоб родители не замели!
Через минуту мы уже находимся за забором – первым пролезаю я, потом пропускаю Мэтта, придерживая кусок сетки, и наконец тихонько ставлю его на место. Всё вокруг замолкает – больше не слышно ни ленивого поскрипывания сверчков, ни шума автомобилей на шоссе, ни нашей собственной возни.
Мэтт идет первым – делает большой крюк, обходя светящееся окно, на цыпочках проскальзывает мимо автомобиля директора. Я иду следом – горя желанием как можно быстрее оказаться за тысячу километров отсюда, мне уже не интересно, что там задумал Мэтт, какая такая мысль выдолбила его мозг изнутри, носясь по черепной коробке, рикошетом отскакивая от стенок.
Окно лимонно-желтое, на нем нет шторы, и я вижу, как сгорбленный силуэт за столом листает бумажки – вершит судьбы ни в чем не повинных детей, каждым неспешным движением меняет правила и порядки, каждым росчерком авторучки перекраивает наш мир на свой лад. Зрелище завораживающее – и я притормаживаю. Всё внутри сжимается от страха, дурного предчувствия – а я стою и смотрю, как этот лысый тип за своим столом пишет что-то, и испытываю кошачье удовольствие от осознания того факта, что меня здесь быть не должно.
Всего через три минуты становится ясно, зачем Мэтт притащил меня на территорию школы: прямо за парковкой начинается школьный сад, а дальше, за высоким бетонным забором – почти сразу шоссе. Даже в такой поздний час там шумят автомобили, рассекая темноту резкими лучами. Это преддверие Большого Мира, там гудит жизнь. Всё внутри холодеет при мысли о том, что первый наш шаг в этот мир станет началом целого путешествия, которое продлится – сколько?.. Три дня, неделю, месяц?
- Мэтт, мы ведь вернемся? – бормочу я, пытаясь не выдать волнения. – Я свою установку ни за что не брошу. Я ведь так долго её собирал, тебе ли не знать.
Мэтт едва не хватает меня за руку – его губы кривятся, глаза мерцают, странно, как-то ненастояще.
- Дурак ты! Что тебе в голову взбрело? Конечно, вернемся. Я дело наше ни за что не брошу.
- Мы Криса не предупредили, что сваливаем. Вот он офигеет.
- И хорошо.
- Загуляет чувак без нас.
- А мы? Мы, думаешь, хреново время проведем?
Мэтт приплясывает от возбуждения. Топчет траву, дергает за лямку рюкзака. Так и сияет оживлением, нетерпением – оно льется из него, как свет сверхновой звезды, опаляет меня, и я почти сдаюсь.
- О, черт, только не надо давать задний ход в двадцати метрах от начала пути! Доминик, прекрати сомневаться. Просто... пошли.
Он тянет меня за руку. Однако через пару шагов останавливается, бросает хитрую улыбку и почти бегом возвращается на парковку.
Стою, пытаясь осознать, какого черта происходит.
Стою так, пока он извлекает из рюкзака непонятный темный предмет – что-то вроде обувной коробки.
Тогда я мигом сбрасывая оцепенение и мчусь обратно.
Лимонное окно стало еще ярче – кто-то дополнительно зажег несколько ламп. Замечаю, что теперь в кабинете директора толпятся еще несколько человек. И почти одновременно замечаю странное оживление в кустах сирени за оградой.
Там темно, там нет ни одного фонаря – только сплошные заросли. И в этих зарослях – чьи-то голоса, смешки, шепотки. Секунд десять не могу сдвинуться с места от испуга – мысли проносятся одна за другой: так стремительно только тени удирают от свечи. Первая: нас засекли. Всё пропало. Сейчас схватят и станут допытываться: кто такие, что забыли на территории школы на ночь глядя, может, даже карманы вывернут. И уж наверняка заинтересуются содержимым таинственной мэттовой коробки; а что там внутри, даже я сам знать не хочу.
Вторая мысль куда страшнее. На секунду меня посещает абсурдное ощущение, что это зловещие духи из мэттовых книжек – разорвали грань между мирами и носятся теперь по воздуху, наблюдают за нами.
Шепотки становятся громче.
В какой-то момент я отчетливо слышу звон пустой бутылки. Всё сразу становится на свои места.
Понимание того, что происходит, приходит ко мне одновременно с оглушительным хлопком. На секунду я почти перестаю ориентироваться в пространстве – от неожиданности, а потом понимаю, что поскользнулся на траве и упал лицом к небесам. Звезды спокойно подмигивают мне сверху, в ушах затихает эхо прозвучавшего взрыва, а вокруг уже поднимается суета: со всех сторон слышны чьи-то удивленные, растерянные крики, азартный гогот вперемешку с топотом далеко не одной пары ног.
«Какого черта», - отрывочно думаю я. – «Мэтт, неужели ты решил взорвать школу?»
- Дом! Ты чего разлегся? Уносим ноги! – Мэтт появляется в поле зрения, хватает меня за шиворот и одним рывком ставит на ноги – кто бы мог подумать, что в нужный момент в нем способна проснуться физическая сила. Почти не удивляюсь, различая в его голосе нотки восторга, смешанного с гордостью – наверно, будь у нас хоть минутка свободного времени, бросился бы плясать джигу на развалинах оплота скуки и тоски.
Кое-как поднимаюсь и обнаруживаю: никаких развалин нет и в помине, школа цела, стоит на том же самом месте, где и минуту назад... а все повреждения сводятся к выбитому окну в кабинете директора, и...
Постепенно ко мне возвращается дар речи.
- Мэтт, ты... Вы... Кто тебя надоумил?
- Тедди со своей шайкой. Честное слово, Дом, я потом тебе всё объясню. У нас благодаря этому маленькому хулиганству в кармане на сто фунтов больше стало. Пошли, пока нас не засекли.
- Ма... маленькому?!
И мы уходим. Точнее, убегаем – потому что двери школы уже распахнулись, и несколько человек выбежали наружу, посмотреть на то, что осталось от директорской машины. Если подумать, довольно много осталось. Сам момент взрыва я упустил, но, похоже, Мэтт в последний момент решил не подкладывать бомбу под сам автомобиль, а просто оставил рядом. Что, впрочем, не спасло ни стекла, ни фары, ни шины, ни краску...
Некоторое время в моей голове нет ни единой мысли. Перед глазами стоит картина – мерцающая россыпь звезд, а в ушах звучит чей-то громкий издевательский хохот. Ноги тем временем несут меня вслед за Мэттом, через школьный сад, по сырой траве и душистой вскопанной земле, сквозь дыру в заборе. Вверх по склону, минуя царство ночных насекомых и шелестящих трав... Вверх, вверх, до самой дороги.
Уже на обочине Мэтт останавливается и без сил валится в пыль, хохоча, дергая конечностями, как перевернутый вверх ногами жук.
Только тут я начинаю приходить в себя. Мыслительный процесс восстанавливается, и откуда-то из глубины поднимаются проснувшиеся эмоции – весьма противоречивые.
- Ты, гребаный придурок! – вот первое, что я ему сообщаю. - Ты, конченый мудак... Что... что это было, черт бы тебя побрал? Что это было? Что ты сделал?
Мэтт резко замолкает. Поднимается на ноги. Медленно, методично отряхивает каждый сантиметр свитера, потом переходит на джинсы. Он по-прежнему кипит от восторга, но теперь держит себя в руках.
- Это была самодельное взрывное устройство, Доминик, - будничным тоном докладывает он мне. – Вполне банальное, такое любой более-менее мозговитый школьник может собрать. Не выходя из собственной комнаты. – На секунду Мэтт поднимает глаза к небу, и я вижу, что на щеках у него – копоть. Не успел отбежать?
- Зачем? – тупо повторяю я, снова и снова. Смотрю в пыль на дороге, невидяще слежу за редкими автомобилями, пропуская мимо сознания гул моторов. Наверно, так проходит немало времени; Мэтт что-то говорит, увлеченно рассказывает, но я не слышу ничего. Сейчас это неважно. В конце концов, этому пареньку снова удалось выбить землю у меня из-под ног. Позже я обязательно, всенепременно расскажу ему всё, что думаю по этому поводу. Но это будет позже. А пока...
- Я расскажу тебе всё, объясню... Только завтра, хорошо? Завтра, когда как следует отдохнем. Это интересная история, ей-богу, её стоит послушать.
Стоит, уж наверняка стоит. Кто бы сомневался?
- И что теперь? – спрашиваю я спокойно.
Мэтт ненадолго задумывается. И радостно выпаливает:
- Теперь у нас нет пути назад. Ты не сможешь пойти на попятный, даже если приспичит. Мы уезжаем, Дом.
Какое-то время смотрю на него молча. Думаю, пока не начинает звенеть в ушах. И наконец с неподдельным восхищением выдавливаю:
- Ах ты ж, маленькая сволочь!